Майя Кучерская - Тётя Мотя Страница 53

Это пропела девушка в черной вышитой узорами дубленке.

Зато весело гуляем,Нигде не стесняемся!

Подхватила другая, крепенькая, низкая, выплевывая облачка пара и звонко взвизгнув в конце. Третья, приземистая, судя по всему, уже немолодая тетка, тоже в белых косах, сейчас же начала следующую частушку.

Пароходики из РыбинскаИдут поволжские…

Но тут Тетя отвлеклась — Теплый дергал ее за руку и кричал, стараясь перекричать песни-пляски:

— Мама, мама, медведь!

Парень в белой косоворотке, тоже надетой на куртку, подпоясанный простой толстой веревкой, вел на поводке небольшого бурого мишку в кожаном наморднике и синих шелковых штанах. Мишка передвигался довольно резво, наступая на все четыре лапы, терпел штаны, поматывал в такт шагу головой.

Теплый потянул Тетю в толпу, поближе к зверю.

— А как его зовут? — сейчас же вступил Теплый в разговор с мишкиным хозяином, сухощавым и немолодым уже мужчиной с сильно выдающейся вперед челюстью в кустиках седой щетины на подбородке и щеках — то ли будущая, то ли прошлая это была борода. Поводырь глядел на Теплого с равнодушным добродушием и охотно ему ответил.

— Это Борька, он много чего умеет, как до речки дойдем, все покажем, и барыню, и примеры посчитаем.

— А яблоки он ест? — снова спросил Теплый, призывно взглянув на Тетю.

Поводырь усмехнулся.

— Как семечки.

Тетя уже протягивала Теплому припасенное еще с Москвы яблоко — Теплый сейчас же отдал его хозяину, которое тот деловито сунул в карман. Но мишка все заметил, мотнул недовольно головой, утробно зарычал и все же угоститься прямо сейчас не мог — мешал намордник.

— Обязательно отдайте ему после выступления! — строго сказал Теплый.

Мужичок важно кивнул, голова у него как-то странно мотнулась, и Тетя почувствовала: дрессировщик-то принял. Для сугреву.

Частушки и музыка наконец смолкли, Тетя оглянулась, кроме русско-народных людей остальную часть толпы в основном составляли туристы. Здесь соединилось не меньше трех автобусов. Один был, видимо, школьный — несколько мальчишек прямо на ходу пытались играть в салочки, чуть подальше шли две-три стайки девчонок, где-то наверняка растворились и старшие, но сейчас им было не до воспитательного процесса. Тут же топала группа хорошенько укутанных в шубы соотечественников, в основном женщин средних лет, кое-кто из них неумело пытался поддержать веселье, покрикивал и пританцовывал на ходу. Рядом семенила цветная стайка иностранцев в нелепых меховых шапках, купленных, видимо, уже в России — и похоже было, что только этим, в основном немолодым и ухоженным людям все здесь было действительно в радость — и музыка, и морозец — они активно притопывали в такт частушкам и даже пытались хлопать.

— The real Russian carnival, not Caribbean one but…. — различила вдруг Тетя, судя по интонации, явную остроту, но дальше не разобрала, продолжение унес ветер. Она оглянулась, шутил ладный человек лет шестидесяти, в оглушительно зеленой куртке и цигейковой шапке, из-под которой торчала аккуратно подстриженная белая челка. Он шел под руку с мужчиной помоложе в черных круглых очках, который в ответ громко расхохотался.

Вскоре они вышли к окраине совсем небольшого города, к реке.

— Мама, смотри, Страшила! — крикнул Теплый. — Он, что ли, мылся?

И засмеялся, довольный своей шуткой. Над толпой и в самом деле выпрыгнул Страшила, видно, он был здесь и прежде, но только теперь его подняли повыше. Соломенный, с нарисованными черными глазами, длинными ресницами, носом-кнопкой и торчащими во все стороны желтыми волосами, Страшила был одет в платье из мешковины, а на голове у него красовался синий платочек. Теплому Тетя до сих пор повязывала платок после мытья.

— Какой же это Страшила, это Масленица! — громко, не глядя на Теплого, отчеканила ярко накрашенная женщина в косматой шубе и круглой меховой шапке, с решительным лицом прошагавшая мимо них, вперед. Теплый не стал спорить, тем более что Косматой было не до него — она то и дело окидывала колонну хозяйским взглядом, повелительно сказала что-то мишкиному поводырю и тут же взвизгнула в такт музыке, выкрикнув нечто вроде «эйх!».

— Пойдешь ко мне жить? Аб-бажаю маленьких мальчиков! — раздался вдруг хриплый голос. Над Теплым склонилась Баба-яга, с накладным крючковатым носом и черной повязкой на глазу. Яга, кажется, сильно мерзла, она пританцовывала на ходу и постукивала зубами.

— Нет, я с мамой! — Теплый струхнул, вжался в Тетю.

— Экой ты пугливой! — Баба-яга фамильярно потянула Теплого за плечо.

— Мама, отдашь мне сваво мальчонку? Я его на печке спать уложу, на компьютере в игры с ним поиграю!

Яга подмигивает и хулигански хохочет — ей, похоже, лет двадцать. Но Тете не до смеха, она вдруг видит: глаза у Теплого странно, нехорошо блестят, он, кажется, заболевает или просто переутомился, надо бы…

Она не успевает. Теплый кричит:

— Мама, прячемся! Бежим!

— Подожди, а как же Масленица? Не хочешь посмотреть, как ее сжигают? И блины…

Но Теплый уже мчится в обратную от шествия сторону, летит, не оглядываясь, прочь. Тетя бросается за ним.

Да, так уже было однажды, прошлой зимой, год назад, они возвращались из цирка, отправились туда в первый раз. Теплый, обожавший зверей, был переполнен впечатлениями и, когда они вышли после представления на улицу, болтал без умолку — вспоминал, захлебываясь, как тигры прыгали через огненное кольцо, как слон качал на хоботе клоуна, и все время дул в тещин язык — каждый раз язык издавал неприятный резкий звук. Тетя просила его прекратить, он прекращал на минуту, а потом дул снова, тогда она вырвала наконец у него дудку, сунула в карман. Теплый закричал: «Отдай, отдай, пожалуйста!»

— Вот еще! Дома отдам.

Он сейчас же заплакал, закричал и кинулся от нее вперед. Слава богу, горел зеленый свет, Теплый мгновенно перебежал дорогу, широкий Ломоносовский проспект, не глядя по сторонам, и — растаял в толпе. Теплый, ангел небесный, самый послушный мальчик на свете, сорвался с тормозов. Почему? Она бежала за ним, снова увидела, как мелькнула его синяя курточка, неподалеку от метро, и тут же пропала. Она носилась вокруг круглого здания, мимо торговцев цветами, киосков с фруктами, книжного развала, вглядывалась в лица — Теплый исчез. И все никак не могла никого спросить: «Вы не видели мальчика, мальчика в синей курточке?» — и сделать характерный жест, отмеряя рукой маленький рост. Не поворачивался язык. Жутко было услышать ответ: «Нет, мы не видели». Что значило бы примерно: «Не видели, потому что его больше нет на этой земле».

Пробежав два бессмысленных круга вокруг метро, мимо все тех же россыпей мандаринов на лотках, желтого, переминающегося с ноги на ногу человека-чебурека, зазывающего в соседнее кафе, дважды случайно толкнув паренька, настырно сующего квадратики флаеров, один раз, так и быть, схватила, другой на него закричала: у меня уже есть! Ничуть это его не смутило, просто отвернулся. Уже почти плача, в отчаянии Тетя вдавила стеклянную, развязно мотающуюся дверь метро, влилась с толпой в теплую духоту. И тут же увидела сына. Теплый как ни в чем не бывало рассматривал афиши на театральном киоске, на ее крики и крепкий подзатыльник реагировал подозрительно рассеянно, почти сонно, словно не понимая, что, собственно, случилось.

И на вопрос — как ты мог, почему убежал, что это такое? — повторял: «Я обиделся!». И продолжал разглядывать все тех же тигров, которых они видели только что на арене. Дома Коля сказал, неожиданно мудро: «Жесткий диск переполнен, не нужно его никуда пока водить! Рано». В цирк они больше не ходили. И вот опять… Но тут было хотя бы не так страшно, Калинов не Москва. По счастью, бежал он недолго. Возле двухэтажного желтого здания Теплый внезапно замер, потянул на себя тяжелую дверь и скрылся.

Глава шестая

«Городская библиотека», — прочитала Тетя. «Памятник архитектуры второй четверти ХIХ века. Дом купца Тимо…», — и ворвалась внутрь.

Библиотека обдала тишиной, запахом старых книг и свежесваренного кофе. В узеньком гардеробе висело одинокое мужское пальто. Налево уходил коридор, направо поднималась широкая лестница с деревянными перилами. Она метнулась в коридор, воткнулась в зеркало. Красные пятна щек, съехавшая на лоб зимняя кепка, из-под темной куртки дыбится колом клетчатый шарф. Расстегнулась, освобождаясь от шарфа, не слишком понимая, куда бежать дальше — по лестнице? в коридор? Как вдруг услышала голоса: тихое журчание женского, резкие прыжки звонкого, мальчишеского. Теплый. Совсем рядом. Выдохнула, повесила куртку на вешалку, затолкнула шарф-кепку в рукав, качнув темное мужское пальто — все время вслушиваясь. Голоса стихли. Теплый отчего-то умолк. Тетя ускорила шаг, пошла по коридору, мимо закрытых дверей с табличками, которые некогда было читать, влетела в высокие, распахнутые двойные двери.