Сабир Мартышев - Дурная кровь (редакция 2003 г) Страница 53

По телу пробежался зловещий холодок, и я бросился к открытой двери злополучного балкона. Там никого не было. Я почувствовал, как у меня подкосились ноги, а в глазах предательски помутнело от внезапной мысли, пришедшей мне в голову. Я медленно подошел к перилам и посмотрел вниз.

Тускло светили фонари. Вначале я видел лишь белое покрывало снега, темные пятна голых кустов и мусора, но вскоре различил едва заметное движение справа, прямо под моим балконом. Белый пушистый комок лежал на покрытом коркой льда асфальте и отчаянно мяукал.

– Боже мой, Луцик, – пробормотал я и, успев лишь обуться, стремглав бросился из квартиры наружу, под балкон, где лежал мой маленький глупый питомец.

Луций кашлял, и изо рта у него шла красноватая слюна.

– Лу, Лу, – шептал я как в бреду, поднимая его со снега и нежно прижимая к себе. – Как так получилось?.. Какая же я сволочь!

Удерживая слезы только, чтобы их не увидела Вита, я принес его домой и уложил на кровать. Виталина побледнела как полотно, когда увидела перебитого котенка. Она переживала вместе со мной, хотя первый раз в жизни видела моего питомца. Пытаясь быть как можно более осторожными, мы осмотрели его на предмет повреждений. К счастью, у него не было никаких открытых ран, однако при ходьбе он заметно хромал.

Было уже довольно поздно, когда моя гостья взяла тетрадки и удалилась к себе домой. Не могу сказать с полной уверенностью, входил ли секс в ее намерения, однако после всего произошедшего, о нем и речи быть не могло. Что бы там не готовила для меня судьба, в ту ночь свою кровать я делил не с Витой, а с Луциком.

На следующий день я отнес животное к ветеринару. Специалист тщательно обследовал его и сказал, что у Лу сильный ушиб передней левой лапы, а также незначительное повреждение внутренних органов. По мнению врача ничего серьезного в этом не было, и при правильном уходе котенок должен быстро поправиться. Я немного успокоился.

Первые дни Луцика приходилось кормить с пипетки. Нужно было постоянно следить за ним, потому что непоседливый котенок так и норовил покинуть специально приготовленное для него место, в то время как ему полагался полный покой.

Я не ходил на учебу несколько дней и пропустил важный коллоквиум по физиологии. Но мне было все равно. В те дни для меня существовал только маленький Лу, которого я просто обязан был поднять на ноги. Вернее, на лапы. Я старался изо всех сил, следовал всем правилам и записывал свои наблюдения в дневник. Получилось так, что на некоторое время подарок Веры вытеснил ее саму с этих страниц.

Вита, по идее, должна была занести мне тетради или хотя бы поинтересоваться по телефону о том, когда я собираюсь показаться на учебе, и как здоровье моего питомца. Но она не появлялась. Что-то было странное и непонятное для меня в поведении этой девушки. Во всем она поступала как-то нелогично, и я, вероятно, поспешил в тот вечер с выводами о ее намерениях. Котенок невольно помог мне избавиться от иллюзий.

Но все же у меня оставались сомнения.

Прошло еще три недели. Февраль подходил к концу, а это означало только одно – очень скоро мне исполнится девятнадцать лет. Решение о том, как отметить это событие, я принял довольно просто – рассудил логически.

У меня не было друзей, настоящих друзей, кого бы я мог пригласить к себе. Те, с кем я учился в институте, с трудом тянули на товарищей. Денис мне до сих пор был неприятен, и я не хотел бы видеть его на моем празднике. Что касается Толика… Скажем так, простые домашние радости вряд ли являлись его любимым времяпровождением, а отмечать свое девятнадцатилетие в каком-нибудь кафе или клубе мне не позволяли средства. Потому я решил никого не приглашать и справить праздник скромно, только с родителями.

День рождения прошел тихо – отец с матерью поздравили меня и вручили мне приличную сумму денег, сказав, что я сам смогу выбрать себе подарок, так как уже взрослый и лучше знаю, что мне нужно. Не осталась в стороне и бабушка, тепло обняв, она расцеловала меня, пожелала слушаться родителей, хорошо учиться и побольше кушать (ей почему-то вечно кажется, что я слишком худой). Несмотря на свое слабое здоровье, она связала мне шерстяные носки и варежки. Искренние теплые слова моих близких глубоко тронули меня. Во всей кутерьме с Верой, Выкидышами и Витой я совсем о них позабыл.

Почему-то весь праздник я ждал, что появится Вита. Ведь она знает, где живут мои родители. И уж наверняка в курсе, что у меня день рождения. Но она так и не появилась, отчего я немного взгрустнул. Все же мне хотелось, чтобы рядом со мной была девушка, которую я мог бы назвать своей и с гордостью, а не как в последний раз, краснея от стыда, представить родителям. Вероятно, я просто устал от одиночества и хотел определенного постоянства.

Наконец, когда я уже больше не мог вместить в себя ни одну ложку салата или чашку чая, наступило время прощаться. Нагрузив меня всякими вкусностями с праздничного стола, родители проводили меня до остановки.

Пока я ехал в маршрутке по вечерним улицам родного города, на меня снова нашла грусть. На этот раз от того, что мне предстоит вернуться в холодную темную квартиру. После теплого приема и любви предков мне не хотелось провести еще одну ночь в одиночестве. Но поворачивать назад было поздно – я уже подъезжал к своему дому.

В подъезде на всех этажах кто-то ввинтил новые лампочки, в свете которых отчетливо читались настенные произведения местных аборигенов. Одно из них меня даже позабавило. На стене между вторым и третьим этажами красовалась надпись неизвестного классика: «Серый черт». Пресловутый Сергей, впрочем, не остался в долгу, потому что дальше он нацарапал «Леха манда». Алексей, видимо, не потерпел такого положения дел и еще дальше поставил прежнюю надпись. Сергей же стоял на своем. И битва титанов продолжалась до тех пор, пока хватало стены. В результате победила «манда».

Поднявшись на родной пятый этаж, я обомлел. Перед моей дверью стояла огромная картонная коробка в человеческий рост, перевязанная красным бантом. Но обомлел я вовсе не из-за этого. Рядом с коробкой на корточках, прислонившись к стене, сидела моя Вера и смотрела на меня. В легкой курточке, брюках, без шапки.

– Вот, хотела сделать тебе подарок, а тебя дома не оказалось. Пришлось выбираться из ящика, – виновато улыбнулась она и показала на разодранный бок картонной коробки. – Извини, что испортила сюрприз.

Не помню, как метнулся к ней, но в следующее мгновение я уже обнимал и целовал ее. Подняв ее на ноги, я, шептал, как мне было тяжело без нее, сколько я всего пережил. Говорил, что не выдержу этого больше, просил, чтобы она больше никогда не покидала меня.

Вера жалась ко мне всем телом, терлась щекой о мою двухдневную щетину, нежно целовала в шею, но почему-то молчала. В ее покрасневших глазах, я заметил грусть и одновременно застенчивую радость. Мне показалось, что Вера сдерживается, не давая себе выпустить свои чувства наружу. Может, поэтому она не проронила ни слова?

Все эти мысли и наблюдения пролетали где-то вдалеке, словно были и не моими вовсе. Голова у меня в тот момент была полна ощущением ее нежной кожи под моими пальцами, запахом ее духов, блеском ее глаз и удивительной улыбкой, однажды увидев которую, можно было счастливо умереть.

Уж не знаю, возможно выпитое за этот вечер сыграло свою роль, но я мысленно представил себе Веру эдакой сказочной феей, которая в очередной раз спасала меня от дурной судьбы.

.– Моя героиня, – прошептал я, зарывшись в ее волосы.

– Мой героин, – не растерявшись, ответила она и мягко рассмеялась.

Все-таки здорово, что она вернулась!

Глава двадцать первая

Все новое – хорошо забытое старое

Первую неделю я совсем не притрагивался к дневнику, только к Вере. Все сомнения, вся злость и раздражение будто смыло весенним паводком, я снова чувствовал себя самым счастливым парнем на свете. Проблемы в институте казались смехотворными, и я преодолевал их с необычайной легкостью. Одиночество представлялось мне чем-то далеким и нереальным. С возвращением Веры я вновь обрел былую силу и уверенность в себе.

Луций к тому времени окончательно поправился, и, если не считать того, что балконную дверь он теперь обходил стороной, догадаться о его лётных экспериментах было невозможно. Я решил не рассказывать Вере об этом несчастном случае, посчитав, что незачем расстраивать ее, раз уж все закончилось благополучно.

Поначалу я опасался, что рано или поздно она заведет разговор о Выкидышах, о которых ей мог рассказать Алексей. Но она молчала. Значило ли это то, что ее так называемый брат ничего ей не говорил, или то, что пока она не хотела заострять на этом внимание, я не знал. Но кое о чем она все же спросила:

– Скажи, – обратилась она ко мне в первое же наше утро за завтраком, – почему ты сменил замок на двери?

– Я… подожди, – сказал я, дожевывая гренку: – Я был зол на тебя и не хотел, чтобы ты появлялась в моей жизни.