Новый Мир Новый Мир - Новый Мир ( № 8 2008) Страница 53

В отличие от вдовы, Бог не требует внимания вовсе, не ревнив, не напоминает о себе, не склонен вторгаться куда не звали, не претендует даже на минимум. Тем более интересно, что религиозный сюжет у Жюля Верна, хотя бы как некая странная проекция, несмотря на все сказанное, вдруг возникает, правда в превращенном виде: неотрефлектированная потребность в высшем существе, ведущем благодетельный и чудотворный контроль над миром, дает свои литературные результаты. Кто бы ожидал этого от Жюля Верна?

Капитан Немо обладает очевидными божественными атрибутами: он всемогущ, всеведущ, вездесущ, непостижим, грозен, милосерд; невидим, но явлен в своих деяниях: спасает терпящих бедствие, исцеляет больных, направляет к берегу сбившихся с пути мореплавателей, привечает праведников, карает грешников. Такое местное островное божество.

В “Таинственном острове” капитан Немо очевидным образом играет роль провидения. Не ограничивая свободу островитян, не решая за них их проблемы, когда решение, сколь бы трудным оно ни было, им по силам, он вмешивается и являет свою мощь и милосердие лишь в критических случаях. Он невидим, но его присутствие наполняет остров и заставляет островитян сначала робко, а затем все более уверенно догадываться о его существовании, размышлять о нем, искать его, испытывать к нему, еще не зная его, благодарность. В самом конце он все-таки предстает им ненадолго в образе величественного старца (ветхий деньми в своем подводном, перевернутом небесном, чертоге), сообщает таинственное знание о грядущем апокалипсисе и совершает инвертированное вознесение: вниз, в океанскую бездну. Но и после этого не оставляет их своим невидимым попечением, являя последнее спасительное чудо уже после своего исчезновения в пучине. Да, еще мелкая деталь: быв без греха, к злодеям причтен — очевидное сближение с Иисусом. Правда, сей праведник определенно не из тех, кто отдает себя в руки кесарю и потерпит заушение, — ответит так, что голова с плеч слетит.

Кстати, не идет к делу, но не сказать невозможно: Бродский (с оттенком присущей ему холодноватой иронии) документирует беседы с таинственным капитаном во чреве гигантского осьминога, в коем тот пребывает со своей диковатой свитой. Пожиратель кораблей выращен и воспитан этим гением в отместку падшему и лежащему во зле миру. Каково перелагать прозой! Капитан осьминога еще и обладатель тайны бессмертия (если это только не похвальба шарлатана): может прописать рецепт, кому пожелает, — что, пожалуй, чересчур для Жюля Верна (для старого Жюля Верна), хотя и стоящего на почве фантастики, но непременно научной. Впрочем, в “Вечном Адаме” фармацевтические лаборатории, кажется, готовы уже (апофеоз науки!) к испытанию на белых мышах средства Макропулоса.

Андарт мир ос спа?

Отряд сотрудников пушной компании основывает новую факторию на берегу океана — на слабо обитаемом северо-востоке Америки, за полярным кругом, совсем рядом с русской тогда Аляской. Строят форт. Бьют зверя. Сажают огород. Исследуют окрестности. Обихаживают жизнь. Потом выясняется, что фактория построена на гигантской льдине, сотни лет скованной с материком, поросшей лесом. Землетрясение отделяет льдину от континента. Льдина пускается в свободное плавание. Корабль, построенный для спасения, погибает зимой во льдах. Льдина последовательно уменьшается в размерах. Колонисты обречены. В конце концов течение прибивает остатки готовой вот-вот растаять льдины к берегу. Терпящие бедствие спасаются.

Несколько воздухоплавателей оказываются на необитаемом острове. Устраивают себе жилище. Бьют зверя. Сажают огород. Исследуют окрестности. Обихаживают жизнь. Потом выясняется, что остров имеет вулканическую природу. Корабль, построенный для спасения, погибает при извержении вулкана. Извержение вулкана полностью разрушает остров. Пятеро колонистов оказываются на скале, окруженной океаном. Они обречены. Внезапно появляется судно. Терпящие бедствие спасаются.

Минималистский пересказ романов “В стране мехов” (1873) и “Таинственный остров” (1875). Писались они параллельно. Структуры их, как это видно, совпадают. В обоих романах действуют мужественные, образованные, инициативные, благородные люди — фирменные персонажи Жюля Верна. В первом романе у них есть все необходимое, они специально подготовлены для своей миссии. Во втором — Жюль Верн усложняет задачу: у потерпевших бедствие “аэронавтов” нет самого необходимого, нет вообще ничего. И все равно справляются, потому что знание — сила. В обоих случаях горстка людей в отсутствие внешней помощи успешно выстраивает на голом месте целую мини-цивилизацию с большим потенциалом развития. Воля и труд человека дивные дива творят.

И эта цивилизация, этот обихоженный людьми мир гибнет от не контролируемых человеком грозных сил природы. В обоих случаях люди заранее знают о предстоящем бедствии, готовятся к нему. На острове все происходит достаточно скоротечно: вулкан дает о себе знать на излете повествования.

В арктическом романе у героев больше времени и ситуативных возможностей. Они пробуют выбраться через льды, после гибели корабля строят плот-— все тщетно. Все это занимает примерно половину романа. Пухлая история

болезни: используются одни лекарства, другие — ничего не помогает, болезнь неуклонно прогрессирует. Уменьшающаяся льдина — сильный образ: метафора убывающей (тающей) жизни. Не думаю, что это приходило Жюлю Верну в голову (не так у него голова устроена), но есть логика образа. Вроде шагреневой кожи. Или уменьшающейся полыньи, в которой плавает несчастная Серая Шейка. Все-таки шагреневая кожа — нечто иное: она внутренне связана с героем, скукоживается от его желаний. Ему некого винить, кроме самого себя. Будь так в романе, ничего дурного с героями не случилось бы. Уж им-то винить себя не в чем. Льдина тает сама по себе, безразличная, есть на ней кто-нибудь, нет ли.

Жюль Верн как бы ставит опыт, разрушая все, что можно разрушить, отнимая все, что можно отнять, как бы специально повышает градус бедствия, чтобы посмотреть, как будут себя вести эти идеальные люди при последовательной минимизации жизненного ресурса.

Задача из тех, ответ на которые заранее известен. Они сохранят мужество, напрягая все свои умственные и физические силы, они не опустят рук, они будут до последнего изыскивать способы спасения. И, даже потеряв все, не потеряют человеческого достоинства. А как же иначе: это же мир Жюля Верна! По-другому в нем и быть не может.

В арктическом романе океаническое течение выносит полярников к земле. А могло бы и не вынести. А могли бы попасть и в другое течение. Герои (во всех смыслах) события уже не контролировали: так уж само вышло. В океанском романе появившийся вдруг корабль появляется на самом деле вовсе не вдруг: спасение терпящих бедствие, как выясняется позже, обусловлено умом и деятельной предусмотрительностью.

И это различие принципиально важно. Конечно, удача — награда за смелость. Да только это Жюля Верна определенно не устраивает: удача, счастливый случай — не из его системы ценностей. В мире Жюля Верна разум, воля и знания — победительны. Вот они и должны побеждать безо всякой удачи. В арктическом романе сделать это не удалось, в океанском — настоял-таки на своем.

В обоих романах катастрофы локальны, они принципиально ничего не меняют: герои-полярники создадут новую факторию, герои-островитяне — новую коммуну где-то в Айове, кажется. Люди в конечном итоге одерживают победу. Таков Жюль Верн.

Таков Жюль Верн в расцвете своих творческих и физических сил. К концу жизни оптимизм его повыдохся, старость многочисленными недугами душила его, представления о жизни изменились, ветер перестал быть веселым, льды сделались страшны, облака — злокачественны, моря отказались покоряться смелым. Жюлю Верну было что рассказать о своем новом опыте, но голос его ослаб. Впрочем, он рассказал. И этот рассказ (“Вечный Адам”, написанный в конце XIX века и опубликованный после смерти писателя) знаменует полную смену вех.

Герой рассказа — археолог далекого будущего Софр — находит в раскопках рукопись, принадлежащую времени, предшествующему возникновению человечества. Так, во всяком случае, он думал, пока не сумел ее прочесть. Эта рукопись, написанная на неизвестном науке языке (французском, как выясняется) и расшифрованная Софром, представляет собой дневник человека, случайно уцелевшего во время тотального потопа, поглотившего цивилизацию. Потоп датирован условной датой — 2... г. Грубо говоря — нашими днями.

Дневник начинается описанием вечеринки. Люди сидят на веранде, благодушествуют, беседуют о достижениях цивилизации, не догадываясь, что время ее истекает.