Юкио МИСИМА - ХРАМ НА РАССВЕТЕ Страница 53

— Вам надо вести себя спокойно, как ни в чем небывало. Лучше ничего не говорить о том, что произошло в Готэмбе, — опять прошептала ему Кэйко.

К счастью, на середине газона с Йинг Тьян заговорила какая-то женщина, и она остановилась. Она еще не заметила Хонды. Йинг Тьян, которая стояла буквально в нескольких шагах, казалась чудным плодом, апельсином — созревший, наполненный соками, он висит на расстоянии протянутой руки. Хонда медленно рассматривал ее грудь, ноги, открывшиеся в улыбке белые зубы. Диковинное растение, выросшее под жгучим летним солнцем. А там, внутри, наверное, пронизывающий холод.

Когда Йинг Тьян наконец присоединилась к их группе, было непонятно — то ли она действительно не заметила Хонду, то ли сделала вид, что не заметила. Кэйко обратила ее внимание на присутствие Хонды:

— А вот и господин Хонда.

— Ах, — на ее лице, когда она обернулась к Хонде, была только улыбка, никакого напряжения. В лучах летнего солнца лицо Йинг Тьян ожило — губы по-детски больше обычного расслаблены, строгой линией тянутся блестящие брови, цвет кожи лица имеет сияющий янтарный оттенок, большие черные глаза. Это лицо приветствовало лето. Лето снимало ее скованность, она окунулась в него, словно в ванну, где можно спокойно вытянуться всем телом. Естественность всего ее тела казалась даже непристойной. Ложбинка между холмиками груди вызывала в воображении душную влажную теплицу, только лету были известны покоившиеся там тайны.

Взгляд Йинг Тьян, протянувшей руку, был равнодушен. Хонда сжал ее руку своими дрогнувшими пальцами. Перстня с изумрудом на пальце не было. Хонда, заметив это, понял, что на самом деле хотел проиграть заключенное с самим собой пари, он предугадал, что столкнется с холодным отказом. Хонда поразился тому, что даже ее холодность нисколько не повлияла на его настроение — он парил в радостных, смелых мечтах.

Йинг Тьян держала в руке пустую чашку, поэтому Хонда протянул руку к столику и уже взялся за ручку антикварного серебряного чайника, но та была слишком горячей, и он заколебался. Может быть, он не был уверен, правильно ли поступает, или у него дрожали руки и он боялся что-нибудь уронить. Неожиданно протянутая к чайнику рука официанта в белой перчатке избавила Хонду от его страхов.

— Летом вы хорошо выглядите, — наконец выдавил из себя Хонда. Невольно он стал обращаться к Йинг Тьян на вы.

— Да, потому что я люблю лето, — с мягкой улыбкой Йинг Тьян ответила фразой прямо из учебника.

Стоявшие рядом пожилые дамы, заинтересовавшись, стали просить Хонду перевести его разговор с Йинг Тьян. Хонда перевел, чувствуя, как его нервы щекочет аромат нарезанного к чаю лимона, смешанный запах старческого пота и духов. Дамы непонятно чему смеялись, начали высказывать предположения, что японское слово «нацу» — «лето» вызывает ощущение жары, наверное, оно могло появиться только в тропиках.

Хонда вдруг почувствовал, что Йинг Тьян устала. Он оглянулся вокруг — Кэйко уже отошла. Йинг Тьян становилась все более вялой, она напоминала бессловесное животное, которое печально бродит по газону. Интуиция Хонды — единственное, что их связывало. Потом Йинг Тьян чуть повернулась и с улыбкой стала отвечать кому-то по-английски, и Хонда подумал, уж не хотела ли она показать ему свою усталость. Это знойная лень, которая ощущалась во всем теле Йинг Тьян — от тяжелой груди до стройных, красивых ног, звучала музыкой, напоминала едва слышный шорох крылышек кружащихся в летнем воздухе мошек, и Хонде казалось, что он постоянно прислушивается к этому звуку.

Но может быть, это означало всего лишь то, что Йинг Тьян устала от приема. Может быть, ей вообще была свойственна эта апатия, которую летнее солнце заставило ожить в теле. Во всяком случае, для Йинг Тьян она была привычна. Удалившись в тень, Йинг Тьян с чашкой чая в руке, окруженная пожилыми дамами, которые обращались к ней «ваше высочество», вдруг сняла туфлю и с невозмутимым лицом почесала кончиками пальцев ноги в чулке голень другой ноги. У нее было удивительное чувство равновесия, как у журавля: чай в чашке, которую она держала в руке, не шелохнулся, и ни одна капля не пролилась на блюдце.

И в этот момент Хонда решил пробиться к душе Йинг Тьян, независимо от того, простила она его или нет. Воспользовавшийся паузой в разговоре, он вставил по-японски:

— Я сейчас видел прямо таки акробатический трюк.

— Что? — Йинг Тьян подняла на него глаза. Это мгновенное «Что?» не выражало желания ответить на предложенную загадку — просто внезапно всплывший на поверхность воды пузырь, даже рот скривился. Она проигнорировала загадочность его слов, поэтому он был вынужден проявить храбрость. Хонда заранее вырвал из записной книжки листок и приготовил написанную карандашом записку.

— Я хотел бы встретиться, днем… Всего час, не больше. Этот день подойдет? Приходи сюда… — произнес Хонда.

Йинг Тьян, умело избегая чужих глаз, взглянула на число, написанное на клочке бумаги. То, что Йинг Тьян постаралась сделать это незаметно, сделало Хонду абсолютно счастливым.

— Ты свободна?

— Да.

— Придешь?

— Да, — и вместе с этим слишком отчетливым, может быть, сухим «да» на лице Йинг Тьян появилась сразу смягчившая его улыбка. Было очевидно, что в голове у нее нет никаких мыслей.

Куда делись любовь, ненависть, обида? Куда исчезли темные тучи тропиков и ливень, похожий на камнепад? Бесплодность своих страданий Хонда ощутил острее, чем утрату нежданно обретенного счастья.

Кэйко, которая куда-то было исчезла, в этот момент выводила в сад из гостиной, как прежде Хонду, новых гостей. Две женские фигуры в красивых кимоно желтовато-зеленого и алого цвета издали бросались в глаза, одна из пожилых дам в восхищении зацокала языком, будто попугай, и этот звук заставил Хонду обернуться. Он увидел госпожу Цубакихара и следовавшую за ней Макико.

Хонда в этот момент наблюдал, как ветер играет черными блестящими волосами Йинг Тьян, и поэтому не обрадовался появлению Макико и госпожи Цубакихара. Но приблизившиеся гостьи прежде всего поздоровались с Хондой, и Макико, оглядывая общество пожилых дам, безразлично заметила:

— Сегодня вы тут единственный мужчина, вам повезло.

Конечно, обе гостьи были представлены европейским дамам и приняли участие в разговоре, но им хотелось вернуться к Хонде и поговорить по-японски.

Облака двигались по небу, и когда седые волосы Макико оказались в густой тени, она вдруг спросила:

— Вы видели эту демонстрацию двадцать пятого июня?

— Нет, только читал в газетах

— Я тоже только по газетам… В Синдзюку бросали бутылки с горючей смесью, сгорел полицейский пост, какой ужас. Если и дальше так пойдет, мы, пожалуй, окажемся под коммунистами.

— Не думаю…

— Но появились самодельные пистолеты, с каждым месяцем становится все хуже. Сейчас из-за коммунистов и корейцев Токио похож на море огня.

— Что случилось, то случилось, с этим уж ничего не сделаешь.

— С таким настроением вам гарантирована долгая жизнь. А я вот, глядя на сегодняшний мир, часто думаю, что чувствовал бы Исао, если бы жил сейчас. Поэтому я начала писать «Сборник, 25 июня». Я хотела написать такие стихи, чтобы их невозможно было слагать, искала что-то, непохожее на поэзию, и вот столкнулась с демонстрацией.

— Вы говорите «столкнулась», это ведь не значит, что вы сами это видели…

— Поэт видит намного дальше, чем все, — Макико практически никогда не говорила столь откровенно о своей работе. Однако подобная откровенность оказалась своего рода засадой — оглядевшись вокруг и с улыбкой взглянув на Хонду, Макико спросила:

— Вы, говорят, тут изрядно понервничали в Готэмбе?

— И кто же вам это сказал? — спокойно отреагировал Хонда.

— Кэйко, — невозмутимо произнесла Макико. — …Какая Йинг Тьян храбрая — что бы там ни случилось, но ворваться среди ночи в чужой дом, барабанить в дверь супружеской спальни. Джек еще ее любезно встретил. Он действительно очень воспитанный, милый американец.

Хонда недоумевал. В то утро Кэйко определенно сказала: «Хорошо еще, что не было Джека. А то он наделал бы шуму». А Макико говорит, будто Джек был. Что это — неверно истолкованные слухи или Кэйко солгала? Обнаружив, что Кэйко порой бессмысленно лжет, Хонда испытал чувство тайного превосходства и не торопился поделиться своим открытием с Макико, он хотел избежать опасности быть втянутым в женские сплетни. Тем более что говорил он с Макико, которая, как известно, могла спокойно солгать и перед судом. Хонда не лгал, но у него была привычка закрывать глаза на ненужную ему правду: он просто, как на проплывавший по рву мусор, не обращал на нее внимания. Это можно было назвать маленькой слабостью, сохранившейся у него со времен службы в суде.

Хонда собирался сменить тему разговора, и тут подошла госпожа Цубакихара, всем своим видом показывая, что ищет покровительства Макико.