Ирина Волчок - Элита. Взгляд свысока Страница 53

— Шо же ж ви говорыте таких ужасных глупостев? — обиделся Андрей Андреевич. — Запомните крэпко своей прэлэстной головой: собака никогда не видаст своего хозяина! Собака всегда верная, как собака! По опрэдэлению. Ну, Александра Александровна, таки ж излагайте ваш маленький каприз.

Ее каприз Александре не казался таким уж маленьким, и изложила она его с некоторым напряжением.

— И всего-то? — удивился Андрей Андреевич точно так же, как в первый раз. — У вас смешные желания, Александра Александровна. Или наш общий знакомый не дал вам понять, желания каких масштабов я могу выполнить? Смею предупредить: вы неразумно тратите огромный потенциал. Огромный, Александра Александровна, огромный. Иногда даже я удивляюсь своим возможностям. Ну, ладно, поедем сами или сюда пригласим? Или опять все без вас сделать?

— Мне деньги нужны. Прямо сразу. Могут сразу все привезти? Если куда-то ехать — так как я потом деньги повезу? Такую сумму с собой таскать… Я опасаюсь, если честно.

Андрей Андреевич захохотал. Отсмеялся, вынул из отвисшего кармана мешковатого пиджака простенький мобильник и принялся звонить. Звонил он, как поняла Александра, разным людям. Говорил с ними разными голосами, каждому — буквально несколько слов, ответов не выслушивал. Наконец сунул телефон в карман, несколько виновато сказал:

— Кое-какие сложности. Приедут только через час. Э-э-эх, позорят мои седины… Ну, что ж теперь, бывает и на старуху проруха. Вы же меня извините за такую стыдную накладку?

Теперь засмеялась Александра. Этот непонятный и наверняка опасный человек ей очень нравился.

Целый час, ожидая нотариуса и сопровождавших его лиц, они пили чай и разговаривали. Казалось, что говорил больше Андрей Андреевич, но как-то так получилось, что Александра рассказала ему и о Хозяине, и о Хозяйке, и о кокаине в бумажной салфетке, и о стариках, которые смирились с гибелью дочери… И о предложении Хозяина рассказала. И о его методах убеждения.

— Вы подумайте, страсти какие, — насмешливо заметил Андрей Андреевич. — Это в наше-то циничное время… Что ж вы за него замуж не желаете? Он не то, что квартиру, он бы вам весь этот дом купил. И соседний магазин в придачу. И еще чего-нибудь по мелочи. Камешки, машины, яхты, антиквариат… Вы чем интересуетесь?

— Ничем.

— А, тогда понятно. Тогда ему крупно не повезло, бедняге.

— Ему не повезло? — Александра даже обиделась. — Это он бедняга? Может быть, это не он меня травит, а я его? Может быть, это я ему жить спокойно не даю?

— Конечно, — невозмутимо ответил Андрей Андреевич. — И вы сами это понимаете. Или не понимаете? Правда не понимаете? Герман Львович меня предупреждал… Но чтобы до такой степени! М-да…

Александра хотела спросить, о чем предупреждал Герман Львович, но спросила другое:

— Андрей Андреевич, а почему вы выполняете мои просьбы бесплатно? Нет, я знаю, Герман Львович говорил, что это подарок… Это он платит? Или вы ему чем-то обязаны? Извините, что спрашиваю. Наверное, об этом нельзя говорить, да?

— Почему нельзя? — благодушно удивился Андрей Андреевич. — Какие пустяки. Герман Львович не платит. Дождешься от него… Это я… как бы это сказать… барщину отрабатываю. Долг отдаю. Ну, в общем, обязан я ему, да, кое-чем обязан.

— Чем? — не выдержала Александра.

Андрей Андреевич внимательно глянул на нее. Помолчал. С улыбкой сказал:

— Да сущей ерундой… Жизнью. Говорить не о чем.

Александра думала, что говорить как раз есть о чем, но тут коротко булькнул домофон. Андрей Андреевич спокойно пошел к двери, крикнул веселым мальчишеским голосом:

— Ну, сколько ждать можно? За смертью посылать!..

— Игорь, открывай, мы с пивом! — ответил домофон густым басом.

Андрей Андреевич нажал кнопку замка. Грета вылезла из-под кресла в кухне, неторопливо вышла в прихожую, встала рядом с Андреем Андреевичем. Через две минуты в дверь позвонили. Вошли трое — маленький румяный толстяк и два совершенно одинаковых амбала. Грета внимательно обнюхала каждого. Вернулась в кухню, влезла под кресло…

— Давайте-ка быстренько, — виновато бормотнул толстяк, шлепая на кухонный стол кожаный портфель, небрежно отодвигая в сторону чайные чашки и с грохотом подтягивая к столу табурет. — Времени — по нулям. День сегодня урожайный…

Через час они ушли. Александра осталась одна в уже чужой квартире, с коробкой из-под принтера, набитой деньгами, и с ключами от квартиры где-то на Алексеевской, снятой от имени Валентины на три месяца. Свою квартиру… то есть эту, уже чужую, квартиру надо было освободить через неделю. Это им надо через неделю, а ей — завтра.

За пару часов она уложила в два старых чемодана все, что следовало взять с собой, — конверт с фотографиями, кое-какие мелочи, оставшиеся от мамы, кое-какую посуду, кое-какую одежду и обувь, полотенца, постельное белье, старую записную книжку, оба карнавальных костюма… Что еще? Мобильники. Что еще? Документы. Что еще? Коробка с деньгами. Тяжелая, зараза. Что еще?..

Ничего. Ничего из того, что остается в этой квартире, ей не нужно. По большому счету — и никогда нужным не было. И сама квартира — по большому счету — не была нужна. Ни у одной из Александр Комисаровых никогда не было своего жилья. А у нее разве было?.. По большому счету?..

Алёна оказалась дома и на зов примчалась мгновенно — с Федькой сидела свекровь, а обед был приготовлен на два дня вперед. На роту солдат.

— Ты чего, серьезно? — Алена ходила по квартире, трогала все руками и таращила глаза. — А почему мне? Это ж все продать можно, и даже за нормальные деньги… Саш, и пианино тоже мне? Ух ты!.. Нет, я прям с ума сойду… Мы же второй месяц думаем, как мебель покупать — в кредит всю, или так, по штучке… Саш, и кухню мне? Всю? Ой, не могу… И холодильник? Саш, я не понимаю! Почему именно мне?

— А кому? Раисе Алексеевне?

— Саш… Ты извини… У тебя что, совсем никого нет?

Александра всю жизнь думала, что у нее кто-то есть. А у нее были только чужие дети. Ненадолго. У всех Александр Комисаровых были чужие дети. Но у мамы хоть она была. А у бабушки — мама…

— Никого у меня нет, — спокойно сказала она. — Совсем никого. И это хорошо. А то тебе ничего не досталось бы, верно?

Алёна успокоилась, взяла запасные ключи и помчалась домой объявлять своим о случившемся чуде и под этим предлогом печь праздничный пирог.

Александра позвонила вечно голодному таксисту Юлиану Афанасьевичу — о чем родители думали? — и объяснила ему, куда подъезжать. И побыстрее. И везти на Алексеевскую. В ее новую квартиру. В чужую… наплевать.

Юлиан Афанасьевич помог донести старые чемоданы и коробку из-под принтера до ее чужой квартиры, с благодарностью принял деньги и предложение повозить Александру еще и завтра — и убежал. Она осталась одна. Без всех… Без всего.

Она осталась в безопасности. Безопасность — вот что такое свобода. Что, Хозяин, всемогущий, да? Будь хозяином кого-нибудь другого.

Настю жалко. Нет, не Настю — себя. У Насти теперь есть нормальные дедушка и бабушка. Они ее будут любить. И она их любить будет. Да и отец ее любит, чего уж там… И даже навеки испуганная львица Нина Максимовна ее любит. Настя вырастет в любви, значит — счастливой. А все эти языки, искусства и манеры — кому они нужны? Всему, что Насте будет нужно, она и так научится. В Швейцарии. Или в Англии.

Александра хотела немножко поплакать, но горячей воды и здесь не было. А плакать под холодным душем еще никому не удавалось. Уже засыпая, подумала: как же это она засыпает, не наплакавшись вволю? Действительно, совсем новая жизнь началась…

Глава 8

Добираться до этой реставрированной усадьбы пришлось на перекладных. Почти так, как, наверное, добирались сюда ее предки. Если это действительно ее предки. Что она о них знает? Только то, что рассказала ей когда-то мама. А маме когда-то рассказала бабушка. А бабушке когда-то рассказала прабабушка. Фамильная легенда, больше ничего. Нет, еще фамильное кольцо. А фамилия — чужая. На внутренней стороне кольца, по ободку, — гравировка тонкой вязью с завитушками: «Шурочке от Александра. 1917 год». И никаких фамилий. Можно сделать вывод, что прадеда действительно звали Александром. И что у бабушки — настоящее отчество. А можно не делать никаких выводов. В конце концов, все они Александровны.

Перекладные были: три часа поездом, почти полтора часа на каком-то древнем до изумления автобусе, потом час пешком по ухабистой дороге, почему-то извивающейся по синусоиде посреди совершенно ровного поля. Потом полчаса на попутке… Уж лучше бы она пешком дошла, ей богу. Разваливающийся на ходу грузовик так резво скакал на гребне глубокой колеи, больше всего похожей на окаменевшую волну морского прибоя, что Александра без конца стукалась коленями, локтями, боками, плечами и даже лбом о внутреннюю поверхность кабины. Обо все ее внутренние поверхности. Поверхностей было много, все они были и сами по себе жесткие, да еще из всех поверхностей торчали какие-то наросты. То есть запчасти. То есть детали. Александра никогда не ездила в таких машинах. Вообще-то она никогда и не видела таких машин. И никогда бы не поверила, что такие машины бывают. Если бы не увидела своими глазами. А то, что такие машины еще умеют и передвигаться своим ходом, — в это она до сих пор не верила. Просто ей снится технологический кошмар. Ох, черт… опять язык прикусила. Пора просыпаться.