Млечный путь - Меретуков Вионор Страница 53

— Оставь меня в покое! — взвился Цинкельштейн. — С сердцем у меня все в порядке!

Да и с деньгами, у тебя, сукин ты сын, тоже, по всей видимости, полный порядок, коли ты, глазом не моргнув, проигрываешь в карты астрономические суммы. Да и миллион, унесенный в мешке липовым Дедом Морозом, судя по всему, не очень-то пошатнул твое финансовое положение.

— Вы знаете, — обратилась Серафима Ивановна почему-то ко мне, — после того как на моего Генриха было совершено покушение и его сердце проткнули чем-то длинным и острым, оно стало функционировать как часы. А у него ведь был благоприобретенный порок сердца. Убийца, сам того не желая, что-то там сдвинул, и сердце заработало, как новое.

— Действительно, — подтвердил Цинкельштейн, — этот живодер стал моим непреднамеренным врачевателем. Я снова могу пить, как в молодости. Кроме того, он опосредованно приучил меня к чтению, — Генрих Натанович полез во внутренний карман пиджака, вынул оттуда миниатюрную книжицу с золотым обрезом и торжественно потряс ею в воздухе, — я с ней не расстаюсь.

Это был урезанный до размеров карманной записной книжки, брикетированный вариант романа Пруста «Под сенью девушек в цвету». Молодец, про себя похвалил я Цинкельштейна: схватываешь все на лету. Если бы я был эскулапом, засел бы за диссертацию под названием «Вязальная спица как нетрадиционный метод лечения множественных пороков сердца».

— Все забываю поклониться тебе в пояс, — сказал Геворкян Цинкельштейну, — именно после той злополучной истории я ничего не храню дома. Ни крупных сумм, ни драгоценностей.

Значит, Генрих Наркисович прежде действительно хранил что-то дома, и Корытников располагал, по всей видимости, достоверными сведениями о его сапфирах и жемчугах.

— Кстати, Цинкель, я бы на твоем месте, — Геворкян бросил на своего приятеля быстрый взгляд, — не благодушествовал, никто не знает, что взбредет в голову твоему спасителю в следующий раз. Ведь, насколько мне известно, его так и не сцапали.

— Черт с ним, повторяю, благодаря ему, я снова могу пить, как в молодости.

— Хорошо, что твоя мама этого не видит! — воскликнула Серафима Ивановна. — Еврей-пьяница! Это такая редкость…

Цинкельштейн захохотал.

— Еврей-пьяница — обычное явление в наше время. Почитайте Сергея Довлатова, у него там евреи только и делают, что пьют… да и сам Довлатов…

— Увы, евреи деградируют. Трудно представить себе спившегося армянина, — Геворкян выкатил грудь и обвел всех высокомерным взором, — армяне еще держатся… К слову, Довлатов был армянином! — вскричал он. — Не забывай об этом!

— Да, — лицемерно согласился Цинкельштейн, — действительно, Довлатов был армянином, а в итоге, когда, неустанно работая над собой, умственно подрос и повысил свои интеллектуальные кондиции, автоматически и закономерно превратился в еврея.

— Подумать только! Каких только чудес не бывает на свете! — изумилась Серафима Ивановна.

— Дорогая Сима, эти твои попытки остроумничать… они неуместны. А все потому, что ты опасаешься выглядеть дурой. Должен с прискорбием заметить, что твои опасения не лишены оснований, — сказал Цинкельштейн, незаметно подглядывая за картами Геворкяна.

— Была бы дурой, никогда не вышла бы за тебя замуж.

— У тебя природный дар говорить загадками.

Пока Цинкельштейны лениво упражнялись в острословии, Геворкян выигрывал партию за партией.

Кстати, Цинкельштейн сильно прибавил в весе. Наверно, потянет на 10 пудов. Такого Цинкельштейна мне не втащить на кровать.

Все это время Аня молчала, лишь изредка бросая короткие взгляды то на меня, то на хозяина дома.

* * *

Уже на следующий день Геворкян собрал всех на званый ужин. Он решил пышно отпраздновать свой очередной карточный выигрыш. Генрих Натанович, проигравшийся в пух и прах и по этой причине сильно удрученный, тем не менее на ужин явился.

Геворкян обзавелся дворецким, поваром, экономом и ключником. И научил этих жуликоватых типов обращаться к нему согласно давно канувшей в прошлое императорской Табели о рангах.

— Прошу великодушно простить, ваше сиятельство… — почтительно обратился дворецкий к своему хозяину.

— Только не говори, что поросенок не готов! — вскричал Геворкян, гневно сверкая глазами.

— Не застыл-с, ваше превосходительство. Желе еще…

— Протобестия! Каналья! — загремел Геворкян. — Разжалую в ливрейные лакеи!

Дворецкий исчез.

— Превосходительство, сиятельство?! — изумился я. — Как это понимать? Как причуду?

— Как же быстро народ забывает своих героев! — качая головой, посетовал Геворкян. — А ведь еще совсем недавно я занимал пост заместителя председателя госкомитета по драгметаллам. У меня разряд государственного советника 1-го класса. А это не хрен собачий, это соответствует чину тайного советника в царской России, то есть чину штатского генерал-лейтенанта. А к тайным советникам обращались именно так. Тогда умели с должным уважением относиться к верным сынам отечества.

— С сиятельством — та же история?

— Нет, это уже за деньги. Один чрезвычайно сообразительный пройдоха… — он впился глазами в Цинкельштейна, который тут же вжал голову в плечи, — открыл в подвале на Неглинной балаган. Назывался он так: Международный Монархический Двор или что-то в этом роде. Короче, пройдоха принялся за деньги раздавать дворянские титулы. Он ручался, что за три лимона он кому угодно, хоть свинопасу, хоть дворнику, раскопает в древних архивах, анналах и летописях достоверную запись о том, что его предки произошли если не от Адама, то уж точно от Вещего Олега или Святополка Окаянного, а графство получили из рук самого Ричарда Львиное Сердце.

— И ты, конечно, не устоял, — засмеялась Вика.

— А чем я хуже других? Предложение было уж больно заманчивое. Всем хотелось потешить свое тщеславие. От Березовского до Лужкова… Э, да что говорить! У пройдохи была такса: лимон — дворянство. Два — баронство. Три — графство. За четыре он твердо гарантировал герцогство или даже курфюрство. Это он сделал Лужкова светлейшим князем. А меня — графом.

— Не понимаю, почему ты на меня так ополчился, пройдохой обозвал… — надулся Цинкельштейн. — Гордись! Не каждому удается получить знаки дворянского достоинства из рук иудея.

Он почему-то с ненавистью посмотрел на свою жену. Во мне вдруг заговорил писатель. Я представил себе, о чем он сейчас, глядя на жену, думает. «Как же она постарела, как подурнела! Вислая грудь, дряблая кожа, тьфу! А я? А я еще хоть куда! Хоть женись на молодой!»

Я перевел взгляд на Серафиму. Она смотрела на мужа с грустью и обожанием. «Господи, зачем он так много пьет?.. — наверно, думает она. — Боже, как он постарел! Седая голова, походка старца, слезящиеся глаза… Но как же я его люблю!»

— Занимался наш пройдоха, — разносился по комнате бодрый голос Геворкяна, — и организацией развлечений для бизнесменов, не знавших, куда девать деньги. Пройдоха начинал вполне традиционно, занимаясь организацией вечеринок и банкетов для очень состоятельных людей. Однако вскоре искушенной публике наскучили светские рауты, они возжаждали большего, хотели быть заинтригованными. Он стал устраивать развлечения всех видов — от экзотических до непристойных. Он придумывал игры. Например, одевал клиентов как бродяг и вез их на вокзал. Они должны были просить милостыню. Кто наберет больше всего монет за утро, тот и выиграл. Жены этих бизнесменов тоже захотели играть. Их отправили работать официантками в забегаловки. Выигрывала та, которая получала больше чаевых. Иногда они должны были играть роль стриптизерш. Некоторые очень богатые женщины хотят играть роли проституток. Он организовывал и это. Конечно, светские дамы не идут до конца. Почему им хочется делать такие вещи? Думаю, ими движет страх, что когда-нибудь они могут оказаться нищими или проститутками… да и многие помнят, что начинали именно с этого. Не удивительно, что наши жены приняли деятельное участие в этом захватывающем марафоне.