Кристофер Мур - Агнец Страница 54

— А как ты оказался в здешних горах? — спросил я.

— Гонялся за Буддами. — Гаспар улыбнулся. — Я слыхал, что в этих горах жил мудрец. Местные называли его горным старцем. Я пришел, чтобы найти его, а нашел йети. Кто знает, сколько ему лет, кто знает, сколько он здесь прожил? Я понял одно: он последний в своем роде, и если ему не помочь, он скоро умрет. Я остался здесь и выстроил этот монастырь. Вместе с пришедшими сюда монахами мы заботились о йети с тех пор, как вы еще под стол ползали. Теперь его нет. У меня не осталось цели в жизни, я ничему не научился. Все, что можно было тут узнать, погибло под глыбой льда.

Джошуа перегнулся через стол и взял старика за руку.

— Ты муштровал нас каждый день — мы выполняли одни и те же движения, учились одним и тем же мазкам кисти, твердили одни и те же мантры. Зачем? Чтобы все эти действия стали для нас естественными, спонтанными, чтобы их не могла разбавить мысль, правильно?

— Да, — ответил Гаспар.

— С состраданием точно так же, — сказал Джошуа. — Йети это и знал. Он любил постоянно, мгновенно, спонтанно, без мысли и слов. Вот чему он меня научил. О любви не задумываешься. В ней пребываешь. Таков был его дар.

— Ни фига себе, — сказал я.

— Я пришел сюда, чтобы научиться этому, — продолжал Джош. — И ты научил меня точно так же, как научил меня йети.

— Я? — Пока Джошуа говорил, Гаспар разливал чай, но лишь теперь заметил, что чашка уже наполнилась и жидкость течет по столу.

— Кто о нем заботился? Кормил его? Приглядывал за ним? Неужели тебе приходилось размышлять, стоит этим заниматься или нет?

— Нет, — эхом отозвался Гаспар. Джошуа встал.

— Спасибо за лодку, старик.

Гаспар не вышел проводить нас до ворот. Как и было обещано, там нас ждал Четвертак — с одеждой и деньгами, что были при нас шесть лет назад. Я взял сосудик с ядом инь-ян, что подарила мне Радость, и перекинул шнурок через голову. Затем сунул обсидиановый кинжал за пояс своей тоги, а узел с одеждой — подмышку.

— Пойдете искать брата Гаспара? — спросил Номер Четыре.

Четвертак был постарше остальных монахов — это он служил у императора солдатом, и голову его от верхушки бритого черепа до правого уха рассекал белый шрам. Рана заросла в форме вил.

— Тамил, правильно? — уточнил Джошуа.

— Идите на юг. Это очень далеко. По пути много опасностей. Помните, чему вас научили.

— Не забудем.

— Хорошо. — Номер Четыре по-военному развернулся кругом, скрылся в монастыре и захлопнул ворота.

— Нет-нет, Четвертачок, не стоит позориться сопливыми прощаньями, — сказал я воротам. — В самом деле. Я тебя умоляю, никаких сцен.

Джошуа пересчитал деньги в кожаном кошельке.

— Столько же мы им и оставляли.

— Хорошо.

— Нет, не хорошо. Мы прожили здесь шесть лет, Шмяк. Эти деньги должны были удвоиться или даже утроиться.

— Как? По волшебству?

— Да нет же. Им следовало их куда-то вложить. — Он повернулся и окинул взглядом ворота. — Придурки тупые. Если б вы чуть меньше времени тратили на то, как всякую срань друг из дружки выколачивать, может, научились бы лучше распоряжаться деньгами.

— Спонтанная любовь, да? — сказал я.

— Да. Гаспар и этого никогда не поймет. Знаешь, поэтому они и поубивали всех йети.

— Кто?

— Горцы. Они истребили йети, ибо не могли понять существа не такого злого, как они сами.

— А горцы что — злые?

— Все люди злы. Об этом я и говорил с отцом.

— И что он ответил?

— Да ну их в жопу.

— В самом деле?

— Ага.

— Ну, по крайней мере, ответил.

— У меня такое чувство, будто он считает, что это теперь — моя проблема.

— Интересно, почему тогда он не выжег это на скрижалях? «ВОТ, МОИСЕЙ, ТЕБЕ ДЕСЯТЬ ЗАПОВЕДЕЙ, А ВОТ ОДНА В НАГРУЗКУ: ДА НУ ИХ В ЖОПУ».

— Он совсем не так разговаривает.

— «ЭТО НА КРАЙНИЙ СЛУЧАЙ», — продолжал я — изображать Глас Господень у меня выходит очень недурно. Мне нравится.

— Надеюсь, в Индии хотя бы тепло, — вздохнул Джошуа.

Вот так, на пороге своего двадцать четвертого лета, Джошуа-Назарянин отправился в Индию.

Часть IV

ДУХ

Тот, кто зрит во мне всё и всё во мне, всегда мне близок, да и я от него не далек.[3]

Глава 20

Дорога была такой ширины, что мы вдвоем едва помещались на ней бок о бок. По сторонам трава вымахала до уровня слоновьего глаза. Над головой мы видели синее небо, а тропу впереди — лишь до поворота, который мог оказаться на любом расстоянии, ибо перспективы в сплошной зеленой канаве не бывает. По дороге этой мы шли уже почти весь день и встретили только одного старика да пару коров, однако теперь к нам донесся шум какой-то немаленькой компании — не очень далеко, ярдах в двухстах. Мужские голоса, причем довольно много, шаги, неблагозвучные металлические барабаны, но самое неприятное — несмолкающие вопли какой-то женщины. Ей было больно, жутко или то и другое сразу.

— Молодые господа! — раздался голос где-то рядом.

Я подпрыгнул и моментально принял оборонительную стойку, с черным стеклянным кинжалом наизготовку. Джошуа оглянулся: откуда голос? Вопли между тем приближались. В нескольких футах от дороги зашуршала трава, и вновь:

— Молодые господа, нужно прятаться.

Из травяной стены рядом с нами вынырнуло до невозможности худое мужское лицо с глазами на полтора размера больше, чем полагается такому черепу.

— Нужно идти. Кали выбирает себе жертву. Идите или умрете.

Лицо сменилось морщинистой смуглой рукой, поманившей нас в траву. Женский вопль достиг крещендо и оборвался, точно голос лопнул слишком туго натянутой струной.

— Пошли. — Джошуа толкнул меня в траву.

Едва я соступил с дороги, кто-то поймал меня за руку и потащил сквозь травяное море. Джош успел схватиться за подол моей рубахи и безропотно волокся следом. Мы бежали, а трава хлестала и стегала нас. Я чувствовал, как на лице и руках выступила кровь, но смуглое умертвие тянуло нас все дальше — в глубины зеленого океана. За собственным сопением и пыхтением я слышал, как позади что-то орут мужские голоса, потом кто-то кинулся топтать траву.

— Они бегут за нами, — сообщило на ходу умертвие. — Бегите, если не хочется, чтобы ваши головы украсили алтарь богини Кали. Бегите.

Через плечо я бросил Джошу:

— Он говорит, надо бежать или выйдет паскудство.

За спиной моего друга я уже видел, как небо царапают обоюдоострые наконечники длинных копий — то, что надо, если хочешь кого-то обезглавить.

— Ясен пень, — отозвался Джош.

В Индию мы добирались больше месяца — сотни миль по самым пересеченным плоскогорьям, что нам только попадались на свете. Сотни миль колдобин. Поразительно: по горам были разбросаны деревеньки, и, завидев наши оранжевые тоги, селяне распахивали перед нами двери и кладовые. Нас неизменно кормили, спать клали в тепле и приглашали оставаться сколько пожелаем. В обмен мы предлагали им невнятные притчи и раздражающие слух песнопения. Такова традиция.

И лишь когда мы спустились с гор на зверски жаркую и душную травяную равнину, стало понятно, что платье наше вызывает скорее презрение, чем восторг. Какой-то человек — зажиточный, судя по тому, что ехал на лошади и облачен был в шелковый халат, — проклял нас мимоходом и плюнул в нас. Да и пешие странники начали обращать внимание, так что мы поспешили укрыться в траве и сменили прикид. Стеклянный кинжал Радости я заткнул за пояс.

— Что он там молол? — спросил я у Джоша.

— Что-то насчет ложных пророков. Самозванцев. Врагов какого-то Брахмана. Насчет прочего не уверен.

— Что ж, похоже, евреи здесь больше ко двору, чем буддисты.

— Это пока, — ответил Джош. — У всех тут на лбу эти отметины, как у Гаспара. Мне кажется, без такого пятнышка нам следует вести себя осторожнее.

Чем дальше в низины, тем гуще становился воздух — теперь он превратился в теплые сливки, и своими легкими мы ощущали его тяжесть. Мы столько лет провели в горах. В конце концов мы вступили в долину какой-то широкой и грязной реки, и всю дорогу забили странники — они входили в город, состоявший из деревянных хижин и каменных алтарей, и выходили из него. Повсюду толокся горбатый скот — он пасся даже в садах, но на это, судя по всему, никто не обращал внимания.

— Последний раз я ел мясо, оставшееся от наших верблюдов, — сказал я.

— Давай найдем ларек и купим говядины.

Вдоль дороги выстроились торговцы — они продавали всякую всячину, глиняные горшки, притирания, травы, специи, медные и бронзовые клинки (похоже, здесь у них дефицит железа) и крохотные резные портреты примерно тысячи разных богов: у большинства имелось больше конечностей, чем необходимо, и ни один не выглядел чрезмерно дружелюбным.

Мы нашли зерно, хлеб, фрукты, овощи и бобовую пасту, но мяса нигде не увидели. Остановились на хлебе и остром бобовом месиве, заплатили женщине римской медной монетой, потом отыскали местечко под огромным баньяном, устроились там и принялись за еду, разглядывая реку.