Майкл Чабон - Вундеркинды Страница 54

Обед состоял из жареной бараньей ляжки с хрустящей, посыпанной розмарином корочкой, на гарнир подали свежий картофель, жаренный в кипящем масле. Баранину с картофелем, суп с клецками, а также огромную миску зеленого салата, приправленного сладким перцем и красным луком, как нам было сказано, готовила Айрин. Мари была автором трех других блюд: сладкого картофеля, тушенного с луком и черносливом, цуккини под томатным соусом с чесноком и укропом и вкуснейшего печенья багелах [32], — в изготовлении которого, естественно, не обошлось без манипуляций все с той же мацой, — печенье было сочным и рассыпчатым одновременно. К сожалению, утверждение Фила, что во всем этом изобилии блюд нет ничего символического, было не совсем верным, поскольку Эмили также внесла свою лепту в приготовление пасхальной трапезы — на ней лежала ответственность за кугел, или пудинг, в данном случае также картофельный. Она трудилась над ним все утро, сообщила Айрин таким серьезным тоном, как будто хотела предупредить нас о смертельной опасности. Когда мы поднесли ко рту первый кусок пудинга, в комнате воцарилась гробовая тишина, казалось, сам воздух вокруг Эмили вдруг сгустился и наполнился странным, физически ощутимым напряжением.

— Ммм… — я закатил глаза, — потрясающе.

— Очень вкусно, — сказала Айрин.

Все остальные, осторожно прожевав первый кусок, согласно кивнули.

Наконец Эмили решилась попробовать свое произведение. Ей даже удалось выдавить робкую улыбку. Затем она опустила голову и закрыла лицо руками. Больше всего Эмили ненавидела себя за неумение готовить. Она была торопливым, рассеянным и крайне нетерпеливым поваром. Большинство ее кулинарных шедевров прибывали на стол с подгоревшим боком, непропеченной серединой и сопровождались униженно-смиренными извинениями расстроенной хозяйки. Думаю, в этих кулинарных неудачах Эмили виделся некий метафорический образ, относящийся к ее характеру и творческим способностям в целом: честолюбивые мечты юности, в которых она видела себя автором захватывающих романов, закончились карьерой рекламного агента — непревзойденного специалиста по сочинению текстов, прославляющих самую длинную колбасу в мире. Эмили вечно казалось, что она взяла не те специи, или забыла что-то положить, или слишком рано вытащила блюда из духовки.

— Твой пудинг напоминает… что-то связанное со школой… — сказала Дебора с невозмутимым выражением лица. — О, вспомнила, — она уверенно кивнула, — канцелярский клей.

Эмили послала сестру к черту и сказала, что ненавидит ее.

— Извините, — вздохнула она и уставилась в свою тарелку.

— Дорогая… — Впервые с момента нашей встречи я прикоснулся к Эмили. Я тронул ее за плечо и осторожно провел рукой по прохладным волосам. Эмили была тонким, умным и эмоциональным человеком, умеющим вести диалог и слушать собеседника, она была верной и преданной женой и очень красивой женщиной, но то, что я когда-то влюбился в ее красивое лицо, не означало, что я любил ее саму. Мне безразлично, что вы обо мне подумаете, — случается, люди женятся по гораздо более ничтожным поводам. Как и все хорошенькие личики, лицо Эмили вводило вас в заблуждение, заставляя приписывать его обладательнице те качества, которых у нее не было. С первого взгляда она могла сойти за сильную женщину, способную противостоять любым трудностям, хотя на самом деле в сложных ситуациях Эмили совершенно терялась и впадала в какое-то странное оцепенение, или вам могло показаться, что перед вами эмоционально холодный человек, взирающий на этот мир с философским спокойствием, в то время как Эмили была настолько не уверена в себе, что, приглашая друзей на день рождения, сама покупала за них подарки, на тот случай, если друзья забудут принести свои; почти каждую фразу она начинала с извинений и сожалений, и, несмотря на все свои сочинительские способности, Эмили не могла написать даже коротенького рассказа. — Мне действительно очень нравится твой пудинг.

Она перехватила мою руку и с благодарностью сжала мне пальцы:

— Спасибо.

На лице Деборы появилась гримаса отвращения.

— Эй вы, сладкая парочка… — Она устало махнула рукой. — Да пошли вы…

Дебора обладала врожденным даром сквернословия, но в данном случае за ругательствами моей золовки скрывался гораздо более глубокий смысл, хотя истинная причина ее негодования была понятна только мне. Я оскорбил Дебору своим неосторожным замечанием по поводу ее индийского платья, и она, безусловно, злилась на меня за эту бестактность, но я также видел, что другое мое признание привело Дебору в состояние тихого бешенства, оно клокотало у нее внутри, однако объект, на который его можно было бы выплеснуть, пока не нашелся, и Дебора злилась на весь мир. Ее бешенство, а также нежные чувства к сестре странным образом переплелись, словно загадочный лист Мёбиуса [33], одно переросло в другое, и в результате Дебора заявила, что кугел Эмили похож на слипшийся комок канцелярского клея.

— Грэди, — обратилась ко мне Айрин, решившись на смелую, но крайне опрометчивую попытку сменить тему разговора, — как продвигается твоя книга? Эмили сказала, что в эти выходные ты собираешься повидаться со своим редактором.

— Да, собираюсь.

— Терри приехал? — спросила Эмили жизнерадостным голосом. — Как у него дела, все в порядке? — Она натянуто улыбнулась.

— О, замечательно. На всех парах мчится вверх по карьерной лестнице. — Я поковырял вилкой в салате. — Словом, все как обычно.

— А что он сказал по поводу твоей книги?

— Сказал, что хотел бы ее посмотреть.

— Так, значит, книга готова? И ты собираешься отдать ему рукопись?

Я на мгновение замешкался и обвел взглядом присутствующих. Все ждали, что я отвечу. Я отлично понимал, о чем они сейчас думали, и не винил их за это. Каждый раз, задавая вопрос, как продвигается моя книга, они получали один и тот же расплывчатый ответ, что буквально завтра-послезавтра я допишу мой бесконечный роман. Если бы в один прекрасный день они услышали, что мой труд окончен, то, полагаю, все члены семьи Воршоу почувствовали бы невероятное облегчение. Наверное, я стал для них кем-то вроде бестолкового мастера, который уже несколько лет сидит на крыше их дома, пытаясь убрать поваленное молнией старое трухлявое дерево. Этот человек, как вековое проклятие, преследует их семью: приглашают ли они соседей на вечеринку, или собираются на семейные торжества, или садятся на кухне, чтобы обсудить планы на отпуск, они слышат приглушенный, но ни на миг не смолкающий визг его пилы.

— Почти готова, — сказал я с улыбкой, напоминавшей если не внешне, то по сути улыбку того беззубого, распутного, вечно пьяного и слегка придурковатого Эверетта Триппа, который некогда помогал Ирвину строить его новый дом.

После моего заявления в комнате воцарилась тишина, таким молчанием могло бы быть встречено сообщение смертельно больного человека, что он купил билеты на чемпионат мира по теннису, который состоится следующей осенью.

Дебора откинула голову и горько расхохоталась:

— Понятно, другого ответа мы и не ждали.

Вилка Эмили с грохотом упала на тарелку.

— Дебора, хватит. Я серьезно говорю — прекрати немедленно.

— Прекратить что, Эми?

Эмили открыла было рот, собираясь ответить, но вспомнила о присутствии Джеймса и промолчала. Она взяла вилку и принялась крутить ее в пальцах, разглядывая зубчики, как будто искала на них царапины. Не в ее правилах было устраивать скандал за обеденным столом. Я перевел дух, радуясь (хотя не без некоторого тайного разочарования), что моя жена отступила и не стала ссориться с сестрой. Мне не хотелось даже думать о том, какие удивительные открытия поджидали Эмили, прими она вызов Деборы. Когда дело доходит до открытого столкновения, вы всегда можете рассчитывать на умение Эмили держать себя в руках. За восемь лет нашей совместной жизни у нас был всего один настоящий семейный скандал: если мне не изменяет память, речь шла о сырном фондю и вишневой водке. Больше всего на свете Эмили не любила устраивать сцены и вообще привлекать к себе внимание.

— Пожалуйста, оставь Грэди в покое, — произнесла она наконец своим глубоким голосом, похожим на бархатный голос Казановы. — Хотя бы на сегодня, — добавила Эмили, попытавшись свести их препирательства к шутке.

Дебора откинулась на спинку стула и на секунду смолкла, видимо, обдумывая просьбу сестры.

— Ты идиотка, Эмми, — сказала она.

— Я идиотка?! Да ты на себя посмотри.

— Ну, посмотрела, что дальше?

— Нет, я сказала — посмотри на себя! — Эмили с такой силой сжала в кулаке вилку, что у нее побелели костяшки пальцев. Мне пришло в голову, что, раздразнив сестру, Дебора может напороться на гораздо более серьезные неприятности, чем просто словесная перепалка. Я вспомнил, как в тот удивительный вечер, когда мы разругались из-за сырного фондю, Эмили наступала на меня, угрожающе размахивая маленькой вилочкой для пирожных. — Ты явилась в гостиную в купальном халате! Ты даже не удосужилась расчесать волосы.