Сергей Герасимов - Шаги за спиной Страница 54

106

А потом к ней приехал брат. Брата звали Деня. Он был невысок, худ и очень вертляв во всех суставах. Наверное, он мог был стать танцором, если бы был способен хоть кем-нибудь стать. Давно известно, какие правильные и интересные клички обычно придумывают дети в школах – в самую точку. Деню с первого класса называли Мызриком. Мызрик, так Мызрик, он ни капли не обижался. Даже Тамара часто называла его так – уж слишком шла ему такая кличка.

Мызрик был очень способным семнадцатилетним мальчиком: способным ко всему и ни к чему конкретно. Его творческая энергия постоянно преодолевала энергию разума. На сочинении о духовном влиянии Толстого на современников (выпускной экзамен) он вдруг начал размышлять о взаимоотношениях понятий «душевного» и «духовного» – в результате сочинение оборвалось на первой странице. Еще раньше он пробовал изобретать вечный двигатель и на рисунках вечный двигатель работал. Ему удалось даже изготовить несколько моделей.

Модели не работали, потому что не вполне совпалали с рисунком. Он пытался изобрести антигравитацию, исходя из очевидного соображения, что, если есть всемирное тяготение, то где-то есть и всемирное отталкивание. Он даже построил проект летающего острова и гордился тем, что первый изобрел такую полезную штуку. Он не знал, что такой остров был изобретен гораздо раньше, что назывался остров Лапуту, а жили на нем лапутяне. Сам Мызрик был настоящим лапутянином.

Он был очень добр, то есть, совершенно не зол. Он мог забыть сделать добро, но не мог причинить зло даже маленькой букашке. Свою доброту он не скрывал и не выставлял напоказ, но каждый, чуть присмотревшись, мог видеть ее. Мызрик был очень влюбчив и обыкновенно любим – есть такая порода женщин, которые любят добрых фантазеров – но из-за своего лапутянства ни разу не поцеловался до семнадцати лет. Однажды девочка Маша упрекнула его в неумении поцеловать и Мызрик, проработав всю ночь, принес ей собственное сочинение на двадцати листах – о том, как нужно целоваться. Он разбирал поцелуи по нескольким категориям: во-первых, по продолжительности – самым коротким поцелуем был чмок, самым длительным – лобзание, если лобзанье было слишком длительным, оно заканчивалось смертью от недоедания, недопивания, недосыпания или разрыва мочевого пузыря; во-вторых, по силе – здесь тоже все начиналось с чмока, а заканчивалось укусом, если укус был слишком сильным, то предмет любви погибал от потери крови или болевого шока; в-третьих, по месту, в которое целуют (здесь Мызрик описывал только те места, которые он хорошо знал), сюда же входили поцелуи с переползанием с одного места на другое; в-четвертых, по использованию рук, ног, живота и пр.

В его сочинениии было достаточно интересных мест и глубоких наблюдений, но девочку Машу Мызрик так и не поцеловал, потому что не умел. Девочка Маша обиделась – не все девочки имеют вкус к теории.

Тамара любила своего непутевого Мызрика нежно и чуть снисходительно. Она сама была такой же: такой же доброй (взрывы злости у Валерия не обижали, а только удивляли ее – так удивлялись невинные бананоядные туземцы, впервые увидев белого человека с ружьем), такой же летающей в облаках, и лишь более настойчивой. Как только Мызрик приехал, они уселись в комнате, забыв прогнать хозяйскую Надю и начали болтать на тему: в чем состоит служение человечеству. Они проболтали почти целый день и Мызрик даже не посмотрел на море. Они были счастиливы. Хозяйская Надя сидела с выражением испуганного зайчонка и переводила взгляд с одних губ на другие. Через полтора часа она не выдержала и ушла. Родителям она сказала, что к жильцам приехал один очень умный мальчик, таких умных она никогда не видела, и вообще, таких умных не бывает.

А приехал Мызрик по причине несчастной любви.

Дело в том, что две недели назад он все же поцеловался.

Дело было так. Он и девочка Яна сидели вдвоем на диванчике, на дне рождения кого-то из друзей. Занавеска отделяла их от танцующих; были видны только ноги в тапочках. Мызрик объяснял девочке Яне свою теорию поцелуев; девочка Яна прилежно слушала. Она была худа, длиннонога и некрасива из-за больших губ и зубов, но надеялась, как и все остальные девочки, на неожиданный пароксизм судьбы. Для того чтобы было понятнее Мызрик принес чашку (со львом на боку и отломанной ручкой) и демонстрировал поцелуи не ней. Поцелуи приходились льву в уста. Подошло время третьей главы (о различных местах тела, которые можно целовать) и Мызрик затруднился. Чашка была слишком неудачным обьектом для демонстрации.

– У тебя нет куклы? – поинтересовался он. – Только мне нужна большая кукла.

– Нет, – сказала девочка Яна.

Если бы у нее была кукла, она бы все равно не дала.

– Очень жаль, – сказал Мызрик, – но этого так, на пальцах, не объяснишь.

– Что же делать? Очень интересно, – сказала девочка Яна.

– Можно что-нибудь нарисовать, – сказал Мызрик. – Точно, сейчас нарисую и покажу. Нужен большой лист бумаги. У тебя есть большой лист бумаги?

– Нет, – сказала девочка Яна и ее сердце застучало.

Если бы у нее был большой лист бумаги, она скорее съела бы его, не запивая водой, чем дала.

– Тогда не получится обьяснить, – сказал Мызрик.

Сердце затарахтело как мотоциклетный моторчик.

– Можешь попробовать на мне, – сказала девочка Яна, – с руки, например, можно начать…

– Нет, – ответил Мызрик, теория говорит, что самый распространенный поцелуй – это поцелуй в губы. Начинать нужно с него, подвигайся.

Девочка Яна подвинулась и впервые теория совпала с практикой. В тот же вечер они решили пожениться и в тот же вечер обьявили об этом родителям (Мызрик даже напмсал письмо матери). Увы, родители были категорически против. Но разве можно разлучить две столь возвышенные души? Две столь прозрачные, неземные, заоблачные, радужные души? Разве неясно, что они созданны друг для друга?

На следующее утро Мызрик и девочка Яна сбежали. Они помытарились по разным местам нашей обширной страны и, наконец, более практичная Яна придумала решение: она поедет к бабушке Мызрика, как к человеку нейтральному, а сам Мызрик найдет сестру и склонит ее к помощи. Все было проделано в точности.

Тамара выслушала историю без улыбки. Она не могла не сочувствовать чужим несчастьям. Чужая боль была своей болью, а Мызрика она считала непризнанным, пока что, гением, которого еще оценит благодарное человечество. Люди всякие нужны, люди всякие важны.

Впрочем, спешить было не обязательно. На следующий день Тамара все же показала Мызрику море. Впервые за три недели море было бурным (не очень бурным, но волны потемнели и весело пугали визгливых детей). Дул сильный ветер и заносил песком бутерброды. Светило яркое солнце; Мызрик каждый раз вздрагивал, лежа на животе, когда рядом пробегала собачка – каждая собачка поднимала маленький пыльный ураган. К счастью, собачки не отряхивались, потому что не хотели лезть в волны.

Когда Мызрику надоело лежать, он сел и стал вычислять скорость волны. Математики он не знал, поэтому решил воспользоваться логикой. Он сходил и купил коробку спичек, потом воткнул спички на берегу на расстоянии пяти сантиметров друг от друга. За мерку служил спичечный коробок. После этого он стал считать, сколько раз волна лизнет спички и какие именно. Он совершенствовал свои вычилсления до самого обеда, а после обеда натянуло облака, стало холодно, а спина, судя по ощущениям, сварилась. Скорость волны он приблизительно вычислил, но искупаться не успел.

Когда спина поджила (через пару дней), Тамара пошла на вокзал и купила билеты в Новопавловку, где жила бабушка.

Мызрик вызывался купить билеты сам, но Тамара не стала рисковать. До Новопавловки было всего три с четвертью часа пути. В поезде Мызрик и Тамара беседовали о том, что такое счастье и даже сумели привлечь к беседе двух модно оборванных джинсячек с надписями и булавками на задах. Джинсячки тоже интересовались счастьем и посоветовали заниматься счастьем на обеденном столе, но без клеенки – клеенка прилипает. 

107

Бабушке Клаве было семьдесят три, она хорошо слышала, хорошо видела, но плохо думала и понимала. Кое-как она смогла рассказать, что девочка Яна гостила три дня, а на четвертый получила сообщение родителей, что все уладилось, что все согласны, и уехала.

– Ты поедешь сейчас? – спросила Тамара Мызрика.

– Нет, поживу в деревне.

– Что ты тут не видел? – Тамара не любила деревню за грязь, за обилие работы, но особенно за несчастных людей которые живут здесь от рождения до смерти и не понимают, до чего же они несчастливы.

– Я хочу сделать самолет, – ответил Мызрик, – я скопирую движения крыльев домашних птиц.

– Но домашние птицы плохо летают, – предположила Тамара.

– Ничего, зато здесь хорошо думается.

– И река здесь есть. Можно купаться.

– Мне будет некогда купаться, – ответил Мызрик.