Акилле Кампаниле - В августе жену знать не желаю Страница 54

— Синьор Антонио Вилла? — спросил Джедеоне у молодого человека в плавках, лежавшего ничком на парапете.

— Какой еще Вилла? — ответил тот. — Мне надо загорать, а не думать про какого-то Виллу!

— Ну извините, — пробормотал Джедеоне.

— Хотя, — продолжал молодой человек, не шелохнувшись, — раз уж вы здесь стоите, скажите мне, пожалуйста, достаточно ли загорело мое левое плечо.

— Несколько меньше правого, — ответил старик.

— Проклятье! — изрек молодой человек. — Никак не получается однотонно.

Он немного повернулся, чтобы чуть больше выставить нужную часть под палящие лучи.

Но поскольку рядом с парапетом возвышалась высокая статная фигура Уититтерли, он крикнул:

— Отойдите, вы мне солнце загораживаете!

Хитроглазый капитан поспешно отодвинулся, а Джедеоне продолжал расспрашивать рыбака о Вилле.

— Водолаз? — спросил рыбак, к удовольствию осьминога, который получил несколько минут передышки.

— Именно.

— Он всегда приходит к одиннадцати, — продолжал рыбак. И показывая на ротонду, добавил: — Он садится вон там и рассказывает о своих подводных подвигах.

— Спасибо, добрый человек, — воскликнул Ланцилло.

Чтобы как-то его отблагодарить, он хотел купить осьминога, но рыбак не пожелал продавать его ни за какие деньги.

— Он у меня уже столько лет, — сказал он, — я к нему привязался.

— Как мило! — воскликнул добряк Суарес со слезами на глазах. — Это братство ловцов и ловимых меня просто потрясает.

— Глупый! — сказали ему друзья, заметив его слезы.

Но и у самих глаза увлажнились.

В ожидании Вилла они уселись на парапет. Капитан Уититтерли, который умел готовить осьминогов, сказал:

— С осьминога не следует сдирать кожу.

— Особенно, если он живой, — заметил Андреа.

Отец ткнул его локтем, чтобы помалкивал.

Беззаботно расхаживали стайки синьор и синьорин в купальных костюмах.

— Ах! — вздохнул Ланцилло. — Антонио Вилла, что же ты не идешь?

Он посмотрел на часы: до одиннадцати было еще двадцать минут.

В этот момент он увидел нескольких незнакомцев, которые время от времени бросали монетку в воду, и маленького человечка, который нырял вниз головой и через некоторое время выныривал с монеткой во рту.

— А что? — пробормотал Ланцилло. — Может, попробовать с этим? Тогда обойдемся и без водолаза. — Он позвал: — Малыш, ты не смог бы достать мне ключ со дна моря?

— Конечно, — ответил мальчик, — бросайте!

— Я его уже выбросил, — со вздохом пробормотал Ланцилло.

Малыш больше не слушал. Он бросился в воду вниз головой и через несколько минут вынырнул с большим ключом во рту.

— Молодец! — закричала толпа.

Ланцилло с некоторым недоумением рассматривал ключ.

— Кажется, великоват, — пробормотал он. — Пожалуй, не мой.

И в самом деле, рыбак, который, заметим попутно, был отцом маленького ныряльщика, дал малышу пинка под зад.

— Я тебе покажу, как баловаться с ключом от дома! — сказал он.

Андреа облокотился на парапет ротонды, стоя рядом с Ланцилло, который пристально вглядывался в море, как будто хотел вырвать у него секрет.

Недалеко от них на парапете сидел какой-то человек, ловивший на удочку рыбу. Удивительная это категория людей! Находят удовольствие в том, чтобы часами просиживать, всматриваясь в воду, выставив удочку, — удочку непомерной длины, особенно если вспомнить, что́ на нее удается поймать, — и никогда ничего не ловят. Но есть и еще более странная категория людей: те, кто терпеливо, часами, наблюдают за рыбаком, ожидая, не вытащит ли он какую-нибудь рыбку.

А здесь присутствовал тип еще более странный, нежели те, что относятся к только что означенным категориям: он находил удовольствие в том, чтобы терпеливо наблюдать не за рыбаком, а за тем, кто наблюдал за рыбаком.

Что касается Андреа, то он находил огромное наслаждение в том, что пожирал глазами того, кто наблюдал за тем, кто следил за рыбаком.

А у этого рыбака — мы забыли об этом упомянуть — была деревянная нога. Пока он удил рыбу, ремни его, неизвестно как, ослабли и — плюх! — деревянная нога, свешивавшаяся с парапета рядом со здоровой, полетела в воду. Рыбак посмотрел, как морское течение уносит ее прочь, и пробормотал:

— Хорошо, что упала не здоровая!

— Много народу купается? — спросил Джедеоне у сына.

— Я не знаю, — ответил Андреа.

— Как это не знаешь? Ты же смотришь с парапета! Не видишь?

— Я вижу много людей, — сказал молодой человек, — в купальных костюмах, они плещутся в воде, но я не знаю, купаются ли они.

— Чем же они, по-твоему, занимаются? — с горечью пробормотал Джедеоне.

Вероятно, он сопроводил бы свои слова одним подзатыльником или парочкой, если бы, к счастью для Андреа, у прилавка торговца устрицами не возникла суматоха, привлекшая всеобщее внимание. А происходило там вот что: у прилавка стоял один человек, которого совершенно не интересовали купание и купальщики; он занимался только тем, что высасывал раковины, которые торговец ему едва успевал открывать; он предложил устрицу Суаресу, который, прежде чем проглотить ее, уже держа открытой в руке, пробормотал:

— Боюсь, что мне будет больно.

— Вообще-то, — воскликнула устрица тонюсеньким голоском, — это я боюсь, что мне будет больно.

От неожиданности Суарес вернул устрицу обжоре, которые продолжал заглатывать их одну за другой. Вдруг появился какой-то синьор с пальцами, унизанными кольцами, который без всяких объяснений направился прямиком к обжоре и принялся тузить его кулаками и пинать. Только вмешательство толпы положило конец насилию. Вырываясь из державших его сильных рук, новоприбывший поправлял кольца на пальцах и кричал обжоре, тяжело дыша:

— Негодяй!

— Может, отец? — переговаривались люди.

Как будто в его поведении были какие-то признаки отцовских чувств.

Но оба эти мужчины были примерно одного возраста.

Вскоре стало понятно, что произошло. Синьор с кольцами был богач, которому врач предписал морские купания. Он, кто мог позволить себе эту роскошь в силу своего значительного состояния, поручил некоему лицу провести курс купаний вместо него — разумеется, за вознаграждение. Но тот нашел кого-то еще, кто должен был ему деньги, чтобы тот купался вместо него. Придя к нему, он изложил суть поручения.

— Чего только ни придумают эти богачи! — воскликнул должник.

На что первый заметил:

— Вы согласны делать эти купания, в счет вашего долга? Разумеется, я оплачу все расходы. Но не дам ни сольдо сверх этого.

— А почему нет? — сказал несостоятельный должник.

— Это означает, — закончил первый, передавая ему часть субсидии, предоставленной богачом, — что вы мне выплатите долг, купаясь вместо меня. — И ушел, бормоча: — Если не воспользуюсь этой возможностью, я никогда не добьюсь возвращения долга.

Но дело в том, что должник был человеком непорядочным и деньги, полученные на лечение богача, тратил, поглощая устрицы. Но в самый интересный момент пришел богач, который, будучи предупрежден анонимным письмом, хотел устроить сюрприз. Господи боже мой! И чем же это кончилось: кулаки и пинки сыпались без счета.

— Я заплатил за курс морских купаний, — шумел богач, которому хотелось хорошо потратить свои деньги, — а этот негодяй даже не загорел!

— Нехорошо, — бормотал Уититтерли. — Если уж берешься за что-то, надо доводить до конца.

Тем временем побитый обжора поспешно надел купальный костюм, твердя, чтобы успокоить богача:

— Подумаешь, чего особенного! Сейчас пойду искупаюсь.

И действительно — поспешно погрузился в воду. Богач, наблюдая за ним с пляжа, холодно говорил:

— Плавайте.

И дальше:

— А сейчас ложитесь на спину.

И:

— Погрузите голову в воду.

И еще:

— Поплещитесь.

Тот, опасаясь новой бури, спрашивал у богача посиневшими губами:

— Так достаточно? Можно выходить?

— Еще пять минут.

Потом богач справился с предписанием врача, посмотрел на часы и сказал:

— Выходите. Примите душ. Помашите руками. Ложитесь там. Выкурите сигарету.

В конце он глубоко вдохнул и сказал:

— Начинаю чувствовать себя лучше.

А уходя со своим дублером и желая как-то компенсировать зря потраченные до того момента деньги, он сказал:

— Полюбуйтесь видом вместо меня и сообщите мне. Как он вам?

— Чудесный, — чрезвычайно старательно говорил дублер.

— И только?

Бедняга напрягал мозги с наилучшими побуждениями.

— Восхитительный, — говорил он, проявляя похвальное рвение.

— А еще?

— Очаровательный.

Богач был неумолим:

— Еще, еще! — кричал он. — Милый человек! Не думайте, что вы дешево отделаетесь. У вас должок на пять тысяч лир.

В толпе роптали:

— Это же форменная эксплуатация.

— А я вот думаю, — сказал Ланцилло Суаресу, — не искупаться ли мне? Как вы?

— Я — нет, спасибо, — ответил любезный старик, — я никогда не купаюсь перед едой.