Вера Галактионова - 5/4 накануне тишины Страница 55

Тут можно читать бесплатно Вера Галактионова - 5/4 накануне тишины. Жанр: Проза / Современная проза, год неизвестен. Так же Вы можете читать полную версию (весь текст) онлайн без регистрации и SMS на сайте Knigogid (Книгогид) или прочесть краткое содержание, предисловие (аннотацию), описание и ознакомиться с отзывами (комментариями) о произведении.

Вера Галактионова - 5/4 накануне тишины читать онлайн бесплатно

Вера Галактионова - 5/4 накануне тишины - читать книгу онлайн бесплатно, автор Вера Галактионова

И какой дурак пустил слух о силе любви?!..

— А ты бы? Как решил? — Цахилганов налил себе и выпил чай крупными гулкими глотками. — На моём месте?

— Нечестный вопрос, Андрей, — опустил голову Барыбин. — Нам с тобой лучше,

— снова — уравнял — он — себя — и — Цахилганова — себя — и — её — мужа — как — имеющий — на — это — какое-то — туманное — право —

лучше, чтобы она… была здесь. Бесконечно. Даже — мучаясь. И вот мы с тобой… заставляем её тело жить насильно. Оно давно не может этого, а мы… Не знаю. Это уже давно не милосердие. А пытка.

320

Зазвонил телефон на столе. Барыбин взял трубку.

— Сейчас, — ответил он коротко. — …Там одного со сложным переломом привезли. Он уже под местной анестезией. Надо взглянуть.

— Думай сам, — повторял Барыбин на ходу. — А я… Я слишком хорошо знаю: что бы я ни сказал — ты решишь наоборот. Сказать что-то — значит, с моей стороны, на это наоборот и рассчитывать.

— И я отлично знаю: стоит мне решить — как ты непременно поступишь вопреки! Лекарства-то в твоих руках, — нервно смеялся Цахилганов, шагая следом за Барыбиным, по длинному, унылому коридору неотвязно.

— Лекарства всегда в чистых руках. А в грязных — всегда яд, — ускорял шаги Барыбин,

и со стороны было похоже, будто он норовил скрыться от Цахилганова.

— А подземные лаборатории? — не отставал Цахилганов. — Где заключённые разрабатывали невинные составы? Которые действовали как смертоносные яды при совмещении нескольких факторов? При определённой фазе электромагнитного возмущения, например? Под руководством каких людей, чистых — или не очень, они изобретались? А? Барыбин?..

— Отстань!

321

Наверно Цахилганов, бегущий трусцой, в байковом халате с обезьянками, производил сейчас странное впечатление на деловитых медичек,

торопливо уступающих дорогу ему —

кричащему в спину реаниматора:

— Нет! Вашими руками, Барыбин, всегда распоряжается — кто-то!!! Кому наплевать на вашу чистоту,

учёные идиоты…

— Ну и где они, эти лаборатории? — отмахивался Барыбин. — Они же самоликвидировались. Взлетели на воздух. Так или не так?..

— Стой! — закричал Цахилганов. — А если твои трубки не отключены? Я про Любовь? Всё равно — это может произойти с ней в любой миг?

— Да! — отворил какую-то белую дверь Барыбин. — Сроками жизни в конечном итоге распоряжаемся не мы, но… земля проходит сквозь магнитные вихри. Как они на Любу влияют, не вполне понятно… Всё вокруг, и в нас, разбалансировано сейчас. Боюсь, мы с тобой нынче оба — неадекватны…

— Ну, по тебе-то их очень хорошо видно, несоответствия психические! — остановился Цахилганов перед внезапно захлопнувшейся дверью. — Свести Любино заболеванье к моим изменам — разве не бред? Хм, потаскухи… При чём тут потаскухи?!

Они вытеснили Любовь из жизни…

Они давно вытеснили любовь из жизни…

322

Деревянный пол был влажен от недавней уборки, и в палате горел только ночник.

Цахилганов склонился над женой.

Он раздробил свою любовь, единственную любовь, на мелкие и мельчайшие любови-развлеченья…

Как тихо стало за окном. И Любовь спит, раскинув руки, прилежно повязанная кем-то заново белым платком с буквами «РО», спит — уже под двумя — сиротскими байковыми одеялами. Он мог бы сделать всю её жизнь счастливой. Не сделал. Теперь Цахилганов боится оставаться на этом свете без неё — и в ещё большей степени боится последовать за ней… Страх этот — противный, неотвязный, тёмный, удушающий страх — ад…

Он не знал, что, дробя любовь, он дробил, разбивал, рассыпал самого себя в прах…

К концу ночи ожидаются новые вспышки на Солнце.

— …Господи! Почему Ты не убьёшь меня совсем? Сразу?

— …Не надо мне вечной жизни — я прошу только вечного небытия.

— …Почему Ты оставил меня без милости своей,

себе самому

на растерзанье?

Мёртвые сперматозоиды — какая чепуха… Столь малое наказанье никак не облегчает души.

Мало этого, мало!..

323

Любовь дышала. Она не пугала его своей неподвижностью, и скулы её неровно порозовели вдруг.

— Где она? — проговорила жена. — Её нет!.. А там… Там… Ты видишь?..

Две лёгкие озабоченные складки возникли — и исчезли в углах губ, трогательно дрогнувших на мгновенье. И лицо обрело выраженье удивлённое, загадочное, почти радостное. Что же такое хорошее привиделось ей, в мире её наркотических, обезболенных видений?

Цахилганов вздохнул — от того, что ему захотелось невозможного: снова увидеть впервые маленькую тёмную её родинку под мизинцем ноги,

родинку, о которой сама она до него — не знала,

и обрадоваться этой родинке опять так же,

как радуются открытию звезды во вселенной,

и целовать тайно, украдкой, это тёмное пятнышко,

принадлежащее ему одному.

— Люба… Если бы мы умерли с тобой этой ночью вместе?.. — тихо напрашивался он на смерть, обнимая с лаской казённые одеяла,

и замер,

— и — вспомнил — как — однажды — он — уже — произносил — эти — слова — много — лет — назад —

ожидая ответа.

324

Вечер, вечер.

Скончался ещё один день их жизни.

Скончался в реанимации…

И можно, можно не длить эту муку. А попытаться исчезнуть прямо теперь. Нырнуть в обезболенное небытиё насовсем, чтобы ничего уже и никогда не решать.

Бытиё иль небытиё, вот в чём вопрос.

Ведь полно же здесь,

— именно — здесь,

таких успокоительных препаратов,

которые при передозировке

способны освободить человека от жизни.

Эти препараты — рядом, в палате. Потому что примерно такими освобождают Любовь от боли…

Этой ночью мы можем умереть вместе. Умереть, как выпить таблетку от боли.

…Слышишь, Патрикеич? Вот так я смогу решить все вопросы разом! Все вопросы, которые ваше поколенье передо мною, душевно разрушенным, поставило. А именно — сбежать из страшного, надвигающегося времени в смерть. Перелиться душой в благословенное Ничто — в «назад»,

— ад — там — ад…

Как крыса, я хотел бы сбежать из эпохи неумолимо надвигающегося лагерного капитализма — в небытиё!

В небытиё,

из лагерного капитализма…

325

— Многие… побегут… — ответил Дула Патрикеич озадачено, словно сидел здесь всё это время и слушал его мысли. — А куда деваться? Деваться будет некуда. Так что, думай, сынок, пока не поздно. Думай — ты!..

Но розовое тело барахтающейся на диване Горюновой возникло перед ним — гораздо более розовое, чем в действительности. Оно было сейчас даже ярче резиновой кожи надувных женщин —

надувных спасательных женщин…

— Она давно не появлялась. Птица, — заговорила Любовь быстро и возбуждённо. — А теперь… Должна. Я чувствую. Здесь. Она.

И пространство тут же показало на миг холодное фарфоровое лицо Ботвич с короткой чёрной чёлкой —

оно — заглянуло — в — палату — со — стороны — тёмной — степи — отливающее — мертвенным — бледным — искусственным — глянцем.

— Когда она пропадает, она высиживает птенцов… Эти её птенцы — они будут такие же? Свирепые?.. Безжалостные — или другие? — вяло спрашивала Любовь.

— Птенцы? — задумался Цахилганов, осторожно поглаживая тонкую её кожу с кровоподтёками на локтевых сгибах. — Птенцы — это кто?

— Дети…

— Чьи? — спрашивал он — уже без толка. — Чьи?..

Вечно обездоленный жирный сын Ботвич? Или его независимая Степанидка? Или… сын Мишки Барыбина — дурной, лицемерно заискивающий, Боречка — слабый наркот с…

… с — раздвоенным — подбородком?

326

Тогда у него ещё не было своего офиса, и он только завоёвывал дурнушку Ботвич, исчезающую после каждого свиданья на полгода, —

или она завоёвывала его,

— в — этом — деле — решительно — невозможно — понять — кто — кого — и — главное — зачем —

а где же тогда была Любовь?

Ах, да, в Тоцке. Она жила всё это лето у родителей, в военном городке, и хоронила потом отца — молчаливого комисованного офицера, мучившегося после ядерного наземного испытанья белокровием долгие годы… Хм, а он, Цахилганов, привёл, значит, в это самое время дурнушку Ботвич

в их с Любой дом.

И… получилось много шума и грохота среди ночи…

Сначала, помнится, они танцевали — под блюз Хэнди? Нет…

Десдюм. Вот что это было!

Потом стал скрипеть и рухнул наконец старый отцовский кожаный диван, придавив Ботвич ляжку.

— Папа.

Угрюмая тринадцатилетняя дочь с растрёпанными косами стояла на пороге в ночной пижаме, из которой давно выросла. Она смотрела на них страшными недетскими глазами.

Перейти на страницу:
Вы автор?
Жалоба
Все книги на сайте размещаются его пользователями. Приносим свои глубочайшие извинения, если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия.
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии / Отзывы
    Ничего не найдено.