Леонид Сергеев - До встречи на небесах Страница 55

Он был по-настоящему артистичен, как немногие из писателей. Однажды мою изостудию снимали телевизионщики. Уходя, они сказали:

— У нас есть задумка. Мы хотим сделать передачу «Как делается детская книга». Вы расскажете о том, как иллюстрируете, а кто сможет рассказать, как пишется?

Я сразу дал телефон Коваля, а вечером позвонил ему и объяснил суть дела. Коваль перед камерой держался неплохо и, естественно, его соплеменники (а, как известно, именно они захватили все телевидение) сразу после съемок предложили ему вести какую-то программу для детей. Спустя некоторое время Коваль сообщил мне:

— Хорошо, что ты сосватал меня на телевидение. Я там договорился с одним оператором, он снимает фильм обо мне. Уже отсняли в мастерской, в семье, на выставке, теперь надо — как провожу вечера, как мы с тобой выпиваем. Завтра приходи в ЦДЛ, оденься поприличней, и не ругайся — будут записывать и звук. А-а! Пошли они к чертям! Пусть все будет, как есть! (Кстати, это второй фильм о Ковале, первый снял его друг режиссер эмигрант Файт).

Но бывал Коваль и раздражительным, жестким. Как-то в ресторане ЦДЛ к нам долго не подходил официант — расшаркивался перед «новыми русскими», которые гуляли с девицами.

— Вот гад! В нашем клубе уже перестали уважать писателей! — процедил Коваль. — А девки сидят с ворюгами, как тебе нравится? А почему бы им с нами, с писателями, не посидеть?!

В другой раз в наш разговор постоянно встревал какой-то писатель с соседнего стола, наконец Коваль взорвался:

— Слушай! Ну что ты хочешь сказать?! Говори, если у тебя есть интересные мысли. Нет, так молчи. Дай спокойно посидеть.

К выпивке Коваль относился серьезно — «с алкоголем у меня отношения серьезные»). В сумке, кроме водки, он постоянно носил множество лекарств (на всякий случай), рукописи, презервативы и, как хозяйственный мужик — хлеб, сало, охотничий нож. Бывало только сядем в Пестром, откупоривает бутылку, и тут же наливает по полному стакану.

— Давай махнем сразу, а то еще подойдет какая-нибудь бл…, придется делится. А остальное уже потихоньку за разговором.

Его любимым анекдотом был «чапаевский». Только Чапаев с Петькой разлили водку, подбегает Фурманов — «О, я буду третьим». «Пятым! — говорит Чапаев. — Мы четверых уже послали на х…».

Кстати, насчет аптечки, которую Коваль постоянно таскал. Как-то к нам подсел наш общий приятель сценарист Алексей Леонтьев, который называет себя не иначе, как «потомственным дворянином» (у него действительно и внешность и манеры аристократа). Заметив у Коваля полиэтиленовый куль с лекарствами, Леонтьев начисто забыл про свое аристократическое воспитание и совершенно бестактно ляпнул:

— Это в тебе говорит еврейство. Еврейское самосохранение…

— Не знаю, Лешка, что тебе и сказать на это, — засмеялся Коваль. — Но ведь я и Леньке ношу валидол, аллохол…

Сам-то Леонтьев выпивал нещадно и наплевательски относился к своему здоровью, хотя и был старше нас на десять лет.

Выпив и размякнув, мы с Ковалем вначале вели серьезные разговоры о литературе и жизни вообще, затем переходили на второстепенную болтовню… Бывало, подходили знакомые женщины или подсаживались совсем незнакомые и наш малосодержательный разговор приобретал новую окраску; само собой, к выпитому добавляли еще, а если потом ехали в мастерскую Коваля, то брали с собой пару бутылок.

В застолье Коваль не обходился без крепких словечек: он ругался и при классиках и при женщинах — его ругань, повторяю, выглядела живописно. Помню, выпивали с отличным прозаиком, доброжелательным и умным Георгием Семеновым, и Коваль, как всегда расцвечивал разговор матерком; Семенов засмеялся:

— Запиши свои ругательства, мне надо для новой работы.

Не раз мы выпивали с А. Битовым, Л. Щегловым, В. Алексеевым, которые тоже матерились, но у них это получалось топорно, нарочито; рядом с артистичным Ковалем они выглядели лишь жалкими подражателями. Помню, Битов говорил Ковалю:

— У тебя во всех текстах чувствуется присутствие выпивки.

Мой друг, довольный, надувался:

— Х… его знает, как так получается… Но запах витает, точно.

Коваль с Семеновым частенько хвастались, кто за весну (или за осень) настрелял больше птиц (вот лихие удальцы, негодяи! Тоже мне верх мужества!). Как-то сидели вчетвером — был еще внебрачный сын Коваля, который прямо пожирал отца глазами (парень в то время учился в Казани на художника и при встречах Коваль натаскивал его в живописи, хотя самому было далеко до мастера. Позднее парень с родителями эмигрировал в Израиль).

— …Я добыл десять уток, — улыбался Семенов.

— А я, Жора, скажу тебе, взял двух вальдшнепов. Да, взял, — важничал Коваль.

— Десять уток, — муссировал свой успех Семенов. — Птица чувствует охотника. К хорошему человеку сама подлетает.

— Писатели гуманисты называется! Убийцы — вот вы кто, — возмущался я, пытавшийся стать вегетарианцем.

Будущий художник мотал головой, был явно не согласен со мной и продолжал смотреть на отца с восторгом — тот ему представлялся Хемингуэем.

Кстати, вспомнил — мой товарищ, прозаик и священник Ярослав Шипов тоже заядлый охотник; при встрече надо будет у него спросить — как заповедь «Не убий!» совмещается с его увлечением? И вообще, где его христианское милосердие, когда он уплетает говядину и курятину? Как подумаешь, что человек за жизнь в среднем съедает две тысячи животных, становится не по себе.

Особенно прекрасно Коваль держался с женщинами. Помню, как-то «гудели» с девицами и «моя» допекла меня своими глупостями; я, пьяный болван, возьми да брякни:

— Ну какая же ты дурочка!

Девица надулась и стала жаловаться Ковалю, который во всю «обрабатывал» ее подружку. Мой друг засмеялся:

— Не слушай его, дурака! Ты полна ума!

Девица зарделась от счастья и пододвинулась к Ковалю. Я же говорю, в него влюблялись все женщины поголовно.

Однажды Коваль звонит:

— Надо встретиться. Я в нокдауне. Не в нокауте — в нокдауне, но это серьезно.

Оказалось, у него угнали машину. Накануне он подъехал к своему дому с секретаршей, но паркуясь, разбил чужую машину. Нет чтобы прийти к автовладельцу, все объяснить, компенсировать ущерб, он, тупоумный, решил скрыться — поставил машину недалеко от дома. Но наверняка кто-то все видел. Короче, Ковалю жестоко отомстили.

— Я уже переговорил с бандитами своего района, дал им задаток, обещали найти, — удрученно сообщил он мне. — Понимаешь, я слишком засветился. На телевидении, и вообще. Блатные люди так и сказали: «Мелькаешь на экране, а мы таких не любим. У тебя полно денег, еще одну купишь».

На следующий день Коваль позвонил снова. Я приезжаю в ЦДЛ, на веранде он сидит с уголовником из измайловской банды — бритый парень в майке, весь в шрамах и татуировках. Они уже немного приняли. Коваль сразу налил мне и представил:

— Это Ленька, мой друг. А это Коля…

— Кто это? — бандит посмотрел на меня исподлобья.

— Мой друг, Коль, я же тебе говорю. Мой ближайший друг.

— Ему что, тоже тачка нужна?

— Да нет. Он в курсе дела и разбирается в машинах.

— Не нравится он мне.

— Коль, ты что? Брось валять дурака! Ленька мне, как брат, пойми ты это, — и обращаясь ко мне, — Леньк, такое дело, черт подери! Пока машину найти не удается. Коля говорит, задаток надо увеличить. Что ты скажешь?

Когда Коля уехал, Коваль сообщил, что бандит предложил «другую тачку, угнанную» и спросил меня «брать или не брать?». Я, разумеется, отговорил друга. К счастью, через неделю Союз писателей выдал Ковалю новую машину.

Богатей Коваль никогда не знал, что такое полное безденежье. Помню, пропыхтел:

— Я крепко сел на мель. Прям не знаю, как дальше жить. Денег ни хрена нет… Ну, тысяча-то долларов на книжке есть. Но это неприкосновенный запас, сам понимаешь.

Я, разумеется, не понимал. И Сергиенко, и Мазнин не понимали. Уж если мы говорили «денег нет», значит не было пятака на метро.

В чем в чем, а в жадности Коваля никак не обвинишь, и вдруг, надо же, отдает мне старый холодильник (себе после женитьбы купил новый) и бурчит:

— Ну ты мне за него подкинь немного деньжат. На переезд к Наталье.

И что на него нашло?! Он, истукан, должен был мне заплатить, что я избавил его от рухляди, да тащил этот гроб, черт знает, с какого этажа. Хорошо, мой брат помог. А у Коваля, неженки, видите ли, разболелись руки. Потом я подарил этот чертов холодильник соседу по участку, тот из всего извлекал «ценности» (из холодильников электромоторы).

Кстати, за несколько лет до этого «специалист по сказкам» Ватагин позвонил мне:

— У тебя ведь полупустая квартира? Возьми мебель у моей знакомой. Она купила новую, а старую отдаст бесплатно.

Я поймал мини-грузовик и, за приличные для меня деньги, перевез шкаф и тахту в свою квартиру. И то, и другое вскоре пришлось отнести на помойку: шкаф оказался слишком громоздким, а тахта невероятно скрипела (была попросту бракованной). Но сразу же, после этого подарка, Ватагин тихо сказал мне: