Дмитрий Правдин - Записки районного хирурга Страница 55

Мы ждали сутки. Каждые три часа делали снимки. А педофил трескал мамины пирожки и похохатывал над книжечками.

— Ну, что, — сказал я. — Хватит жрать! Готовься к операции.

— Как к операции? — побледнел педофил. — Давайте подождем!

— Давать будешь ребятам в камере, тебя там уже ждут! Все, больше не кормите его. Промывание желудка, три часа ждем — и на операцию. Баста!

— Так это, доктор, — извращенец аж завибрировал от испуга. — Я раньше еще и больше гвозди глотал, выходили нормально.

— Когда раньше?

— Так он уже десятку сидел за изнасилование, вот только два месяца назад освободился, условно-досрочно, за хорошее поведение, — вставил милиционер.

— А, так ты у нас насильник-рецидивист?

— Точно, рецидивист! — поддержал тему милиционер. — Он еще по малолетке сел, и на зоне «петухом» ходил, поэтому не хочет возвращаться.

Я понял, что должен действовать.

Кастрировать мужчину — значит в определенном смысле лишить его яичек, которые вырабатывают мужской половой гормон — тестостерон. Сперма также вырабатывается яичками и попадает в половой член во время коитуса через специальные протоки. Пересечение, или перевязка, протоков прекращает доступ сперматозоидов, и в конечном итоге они прекращают вырабатываться (по другим данным, их количество уменьшается). Мужчина становится бесплодным. Операция называется вазорезекцией. Полового влечения она не снижает, зато сводит на нет вероятность беременности жертвы при изнасиловании. Если к этому добавить и перевязку артерий, кровоснабжающих яички, то наступает их гибель. Они вроде как в мошонке различимы, но это уже не то. Мертвые яички усыхают и не вырабатывают мужские гормоны. Без них у такого человека начинает расти грудь, выпадают волосы на лице, откладывается жир на ягодицах, и он постепенно начинает приобретать очертания женщины. Дальше у него пропадает эрекция и влечение к женщинам. Половой член служит исключительно для отвода мочи. Получается кастрация в чистом виде, но с оставлением на память яичек.

Незаметно удалить яички без согласия владельца невозможно. А выполнить вазорезекцию с пересечением яичковых артерий — запросто! Семенной канатик, в котором расположены эти трубчатые структуры, расположен в мошонке и из нее через паховое кольцо проникает в живот. Я мог на этом уровне легко «перехватить» проток в животе во время операции на органах брюшной полости.

— Доктор, обождите! — захныкал педофил. — Ну почему сразу же обязательно операция! Дайте мне слабительное, у меня кишечник хорошо работает, выйдет этот гвоздь.

— Точно, кишечник у него хорошо работает, особенно его нижняя часть! — ухмыльнулся конвоир.

— Не выйдет, — твердо проговорил я. — У тебя раньше была операция по удалению аппендицита, образовались спайки в этом месте, просвет кишки сузился, поэтому инородное тело и застряло.

— Ой, я так боюсь! Надеюсь, под наркозом будете оперировать?

— Еще чего! Какой наркоз! Только под местной анестезией!

— Я не согласен!

— Замечательно, пиши расписку, что отказываешься от операции и езжай в СИЗО, пусть тебя там под наркозом оперируют.

— Не хочу в СИЗО! А можно подумать?

— Думай, у тебя десять минут. — Я вышел в коридор.

— Дмитрий Андреевич, можно вас на минутку? — обратилась ко мне маленькая сморщенная женщина, раньше времени состарившаяся. — Я мать Владика.

— Какого Владика?

— Владика Пирогова, который гвоздь проглотил.

— А, он у нас еще и Владик.

— Вы не думайте, он хороший! На него наговаривают, — залепетала женщина, не обратив внимания на мою интонацию. — У него отец пил, а когда пил, то меня сильно избивал, и Владику доставалось, но он жалел меня всегда, успокаивал. Отец побьет, а Владик жалеет. Он добрый!

— Это он от доброты душевной девочку изнасиловал и убил?

— Его оговорили! Неправда, он не мог! Он детей любит, играет с ними, гладит, жалеет!

— Не хочу больше с вами разговаривать, а вину следствие пускай определяет.

— Вы хотя бы скажите мне, что с ним? А то меня к нему не пускают.

— Будем оперировать.

— Когда?

— Прямо сейчас.

— Ой, а под наркозом?

— Нет, под местным обезболиванием.

— Это же больно! Живот резать без наркоза больно! Давайте я вам заплачу! Сколько вы хотите?

— Я хочу, чтоб вы от меня отстали, — резко ответил я. — Ваш Владик без наркоза убивал? А я ему еще местное обезболивание применю, хотя с большим удовольствием посадил бы его на кол!

— Вы что такое говорите? Вы же доктор!

— Вот потому, что я доктор, я его не на кол сажать буду, а жизнь его непутевую спасать! В конце концов, он сам этот гвоздь проглотил, и без наркоза, — договорив, я вернулся в палату извращенца: — Ну что, созрел? Десять минут прошли.

— Да, я согласен! Оперируйте, только чтоб не больно было! Ладно, доктор?

— Боли боишься?

— Очень боюсь! Я даже если палец порежу, и то плакать начинаю!

— Смотри, какой чувствительный. Собирайся давай.

— А живот мне брить не будут?

— Зачем?

— Как зачем, у меня там волосики растут. Когда аппендицит оперировали, то брили, говорили, чтобы рана не воспалилась, чтоб нагноения не было.

— Под наркозом оперировали?

— Да, под наркозом! Мне шестнадцать лет было.

— А кого под местной оперируют, того не бреют. Не хочешь оперироваться — пиши расписку и вали в СИЗО.

— Хорошо, хорошо! Не кричите так, я не глухой! Я на все согласен! Не будете брить, не брейте, только не в СИЗО!

— Ну что, ребята, — обратился я к охранникам. — Ведите его в операционную.

— А он там не сбежит?

— Ну, пристегнете его к столу.

— А, и пристегнем!

Трудностей во время операции не возникло. Раствором новокаина я обезболил переднюю брюшную стенку, вскрыл ее, обезболил брыжейку кишечника и, проверив его, нащупал гвоздь. Небольшой разрез на стенке кишки — и гвоздь оказался у меня в руках. Операционная сестра улыбнулась, предчувствуя скорое окончание операции.

— Дмитрий Андреевич, а что вы там еще делаете? — удивилась она. — Я думала, вы закрывать будете.

— Наталья Борисовна, я заканчиваю. Просто у пациента паховые кольца расширены, ушью их, чтобы грыжа не образовалась.

— У меня нет никаких грыж! — встрял в разговор извращенец.

О том, как я превратил педофила в женщину и обрек его на вечное половое обслуживание позабывших женскую ласку сокамерников, рассказал только родителям погибшей девочки. Честно скажу, они были весьма рады.

Послеоперационный период у этого гада протекал на удивление гладко, несмотря на то что ему не побрили живот и не назначили антибиотики. Видимо, Бог хотел, чтоб педофил скорее отправился в СИЗО, где его ожидала голодная братва. Через девять дней я снял ему швы и выписал, указав в справке только одну операцию — удаление инородного тела (гвоздя).

Совесть меня не мучает, по ночам я сплю нормально и считаю, что поступил совершенно верно. Кто-то, может, и не согласится с моей позицией, кто-то может даже осудить и припомнить клятву Гиппократа. Но уверяю, в клятве ни слова не сказано об извращенцах. Похоже, в те времена их лечили палачи.

Глава 19

Рокировка

Заканчивался май, вовсю цвела черемуха, зеленый ковер покрыл поля и луга; приближалось лето, а с ним и мое перемещение на пост заведующего. Леонтий Михайлович окончил ремонтировать городскую квартиру и написал заявление на увольнение. Отведенные законом две недели его отработки заканчивались 31 мая, и с первого июня я вступал в должность.

За шесть лет работы районным хирургом я многому научился, встал на ноги — и все это благодаря Ермакову. Конечно, мне приходилось работать и самостоятельно, но недолго, в общей сложности пару месяцев в год. И я всегда знал, что скоро приедет Леонтий Михайлович и возьмет инициативу в свои руки. Даже когда его не было на отделении, я всегда ощущал его незримое присутствие. И теперь он уезжал навсегда!

Еще в марте Ермаков съездил в медуниверситет и попросил еще хирургов. Ему пообещали, что летом пришлют и хирурга, и травматолога. Я не верил, что кто-то и правда приедет — мы каждый год просили и пока никого не получили.

Заведующий предлагал нам с Санычем сходить в отпуск. Я согласился, и с конца апреля и до конца мая поработал в N-ске, съездив в свою традиционную командировку. Саныч в отпуск идти отказался. Ни кола ни двора, ехать некуда, пить завязал. Зато он сошелся с медсестрой из инфекционного отделения и переехал к ней жить. Попросил, если что, отпустить его осенью на неделю — картошку выкопать.

Нам тоже предлагали взять в разработку приличный земельный участок, но я отказался. Во-первых, с такой работой у меня абсолютно не получалось выкроить время на сельхозработы, во-вторых, хранить урожай было негде, а в-третьих, просто не хотелось. Благодарные больные круглогодично снабжали меня продуктами, а стоять все лето в позе горного орла ради десятка мешков картошки я совершенно не желал. Не вдохновлял меня крестьянский труд.