Орхан Памук - Мои странные мысли Страница 56

– Но почему ты так напрягся, что тебя рассердило?

– Я не напрягся и я не сердит! – выкрикнул Мевлют и вышел, хлопнув за собой дверью.

Было слышно, как заплакал ребенок.

Мевлют знал – понадобится бессчетное количество раз пройти ночью по темным улицам, чтобы начать смиряться с тем, что он только что услышал. Той ночью он прошел от закоулков Ферикёя до самого Касым-Паша, хотя у него там не было никаких покупателей.

В какой-то момент он заблудился, спустился по нескольким крутым улочкам и, проходя мимо маленького кладбища, зажатого между двумя деревянными домами, зашел туда, чтобы среди надгробий выкурить сигарету. Одно надгробие, еще старых османских времен, увенчанное большим скульптурным тюрбаном, наполнило его благоговением. Надо было выбросить Самиху и Ферхата из головы. Длинной дорогой этой ночью он убедил себя, что не должен зацикливаться на новостях. В любом случае, когда он придет домой и ляжет спать в обнимку с Райихой, он забудет обо всех своих проблемах. Кроме того, все, что обычно его беспокоило в этом мире, было всего лишь отражением его странных мыслей. На самом деле даже собаки на кладбище той ночью встретили его хорошо.

9. Квартал Гази

Мы спрячемся здесь

Самиха. Да, я убежала с Ферхатом. Я храню молчание уже два года, чтобы быть уверенной, что никто не узнает, где мы. Но мне так много надо сказать.

Сулейман был действительно влюблен в меня. Правда, что любовь может сделать любого мужчину глупцом. Он вел себя со мной так странно – особенно прямо перед моим побегом, – и, когда говорил со мной, у него во рту пересыхало от волнения. Как бы он ни старался, он никогда не мог понять, как говорить те милые вещи, которые мне хотелось бы услышать. Обычно он насмехался надо мной, словно озорной мальчишка над своим младшим братом, и пусть ему нравилось возить меня, но каждый раз, как мы оказывались в фургоне, он все равно твердил: «Будем надеяться, что никто нас не видит» или «Мы потратили слишком много бензина».

Убегая, я оставила все подарки от Сулеймана, хотя и не могла себе представить, как отец будет возвращать свои вставные зубы и прочее… Он, должно быть, очень сердит. Но признаться, и я очень сердита: они все решили, будто Сулейман хорош для меня, даже не подумав спросить мое мнение.

Ферхат сказал, что впервые увидел меня на свадьбе Райихи и Мевлюта. Я его тогда даже не заметила. Но он не мог забыть меня; об этом он сказал, когда однажды остановил меня на Дуттепе, чтобы в глаза мне сказать, что он влюблен и собирается жениться на мне.

Мне понравилась его дерзость – ведь многие юноши хотели на мне жениться, но так и не сумели набраться храбрости и подойти: он сказал мне, что учится в университете и работает в ресторанном деле (он не сказал, что официантом). Обычно он звонил мне домой в Дуттепе, хотя я не имею представления, где он взял наш номер. Если бы Сулейман с Коркутом узнали об этом, они бы его в кровь избили и кости переломали, но Ферхата это не пугало, он все равно мне звонил и пытался договориться о встрече. Когда Ведиха была дома, я не подходила. «Алло… Алло? Алло, алло! – говорила моя сестра, поглядывая на меня. – Никто не отвечает… Должно быть, снова тот парень. Осторожнее, Самиха, этот город полон разных искателей приключений, поджидающих удобного момента». Я не отвечала. Но Ведиха прекрасно понимала, что я всегда предпочту веселого плута толстому, ленивому богатею.

Когда отца и Ведихи не было дома, трубку брала я, так как Бозкурту и Турану не разрешалось трогать ее. По телефону Ферхат говорил мало. За футбольным стадионом «Али-Сами-Йен» было место, где он обычно ждал меня под шелковицей. Там были старые конюшни, где жили бездомные. Был еще маленький магазин, где Ферхат покупал мне бутылку апельсинового лимонада «Фруко», и мы проверяли под крышкой, выиграли ли что-нибудь. Я никогда не спрашивала его, много ли он заработал в ресторанном деле, накопил ли денег, или где мы будем жить. Так я влюбилась.

Когда я села в такси, в котором сидели Ферхат со своим другом, мы не поехали сразу в квартал Гази. Сначала мы повернули назад, в сторону всегда оживленной площади Таксим, где, как думали, сможем потеряться от Сулеймана в толпе, на случай если он все еще гонится за нами на своем фургоне. Оттуда мы поехали вниз к Кабаташу, где меня восхитила глубокая синева моря, и я была просто потрясена видом бесчисленных кораблей с пассажирами и машин вокруг нас, когда мы ехали по Галатскому мосту. Я плакала от мысли о разлуке с отцом и сестрой и от страха, что я оказалась в незнакомом месте, и в то же время сердце говорило мне, что весь этот город теперь мой и что у меня начинается очень счастливая жизнь.

– Ферхат, ты приведешь меня сюда? Мы будем гулять здесь вместе? – спросила я его.

– Как хочешь, любимая, – сказал он. – Но вначале нам надо попасть домой.

– Сестричка, ты правильно поступила, что сбежала, – сказал водитель такси, как оказалось, еще один друг Ферхата, который помогал нам. – Пальба не напугала тебя?

– Она смелая! – улыбнулся Ферхат.

Мы проехали Гази-Османпаша, ранее известный как Ташлы-Тарла – «Каменное поле». Пока мы ехали в гору по пыльной проселочной дороге, мир, казалось, старел с каждым домом, дымовой трубой, деревом, что мы проезжали. Я видела одноэтажные лачуги, которые еще даже не были достроены, но уже выглядели старыми; жалкие пустые участки земли; стены, построенные из саманного кирпича, металлолома и кусков дерева, и собак, которые лаяли на всех. Дорога была грунтовой, сады были большими, дома стояли редко; тут все напоминало деревню, но всё, от окна до последней двери, когда-то, до того как кто-то выломал и притащил все это сюда, стояло в старых стамбульских домах. Люди здесь все время суетились, будто бы этот район был для его обитателей просто временным пристанищем до того времени, пока они не переедут в настоящие стамбульские дома, которые купят со дня на день. Я видела женщин, которые, как и я, носили юбки поверх линялых синих штанов; старых деревенских тетушек в мешковатых штанах и платках, плотно обвязанных вокруг лица; я видела прямые, свободные штаны, которые напоминали дымоходы, длинные юбки и женщин в пальто.

Дом, который снял Ферхат, стоял на середине склона. Через окно на задней стене можно было видеть вдалеке участок земли, который Ферхат отметил камнями, предварительно вымазав известкой, так что летней ночью, когда луна была полной, участок светился во тьме, словно привидение, и был прекрасно виден из постели. «Земля зовет нас», – шептал Ферхат, а потом начинал рассказывать мне про дом, который мы построим здесь, как только скопим достаточно денег.

В первую ночь после моего побега мы легли в постель одетыми и не занимались любовью. Если я делюсь такими интимными подробностями с вами, дорогие читатели, то только потому, что надеюсь – моя история послужит примером для всех. Ночью я плакала, но мне нравилось, что Ферхат гладит меня по волосам. Целую неделю мы спали одетыми и любовью не занимались. Однажды ночью я увидела за окном чайку и, поскольку мы находились далеко от моря, решила, что это знак прощения Всевышнего. Ферхат понял, что я теперь готова отдать себя ему: я поняла по его глазам, что он знает.

Он никогда не заставлял меня делать что-либо, чего я не хотела, отчего я стала еще больше любить и уважать его. Тем не менее я сказала ему:

– Нам лучше зарегистрировать государственный брак, как только мне исполнится восемнадцать. Если ты откажешься, я тебя убью.

– Застрелишь или отравишь? – поинтересовался он.

– Это мое дело, – сказала я.

Он поцеловал меня так, как это делают в кино. Я никогда не целовалась с мужчиной в губы, так что я смутилась и забыла, о чем говорила.

– Сколько тебе осталось до восемнадцати? – спросил Ферхат.

Я гордо достала из чемодана свой паспорт и вычислила, что оставалось еще семь месяцев и двенадцать дней.

– Если тебе семнадцать, а ты еще не вышла замуж, можешь уже называть себя старой девой, – сказал Ферхат. – Даже если мы займемся любовью сейчас, Аллах пожалеет тебя и не станет считать это грехом.

– Я не знаю… но если Всевышний простит нас, то только потому, что нам приходится прятаться здесь вдвоем, не имея больше никого, на кого можно положиться, кроме друг друга.

– Неправда, – сказал Ферхат. – У меня есть семья; у меня есть родственники и друзья по всем здешним холмам. Мы не одни.

И на этом слове – «одни» – я разрыдалась. Ферхат гладил мои волосы, чтобы успокоить, в точности как отец, когда я была маленькой. Не знаю почему, но от этого я заплакала еще сильнее.

Мы занялись любовью с чувством большой неловкости, хотя я никогда не хотела, чтобы это происходило именно так. Вначале я немного растерялась, но достаточно быстро свыклась со своей новой жизнью. Я гадала, чтó мои сестры и отец говорят про меня. Ферхату к полудню нужно было уезжать на старом пыльном мини-автобусе, вроде тех, которыми мы пользовались в деревне, в ресторан «Мюррювет модерн» на Гази-Османпаша, где он работал официантом. По утрам он смотрел по телевизору университетские лекции, и я тоже смотрела на профессора, пока Ферхат слушал урок.