Рейчел Джойс - Операция «Перфект» Страница 56

– Но я как-то не думала, что визиты будут каждодневными, – сказала Дайана и спокойно объяснила, что они всего лишь ездили на побережье, чтобы посмотреть шоу, но от ее объяснений стало только хуже. Беверли слушала ее, раскрыв рот от изумления, словно никак не могла поверить тому, что слышит.

– Там играл замечательный органист! – решил поучаствовать в разговоре Байрон и даже хотел принести программу и показать Беверли этого органиста, но она лишь резко помотала головой и так поджала губы, словно держала в них целый пучок булавок.

– Беверли, право, не стоит так расстраиваться, – уговаривала ее Дайана.

– А может, я бы тоже хотела на море поехать! Может, и я бы хотела шоу посмотреть! Мы с Джини здесь чуть с голоду не померли. Весь день коту под хвост! Да еще и артрит мой разыгрался. Между прочим, я просто обожаю орган! Это мой любимый музыкальный инструмент.

Дайана тут же ринулась на кухню, принесла Беверли один из ее любимых желтых напитков и принялась резать хлеб для сэндвичей, но Беверли на нее не смотрела, а все рылась в своей сумочке, вытаскивая оттуда все подряд – кошелек, ежедневник, носовой платок – и снова засовывая вещи обратно. Казалось, она никак не может найти то, что ищет.

– Я же говорила тебе, что именно так и будет, – приговаривала она, и вид у нее был такой, словно она вот-вот расплачется. – Я же говорила, что скоро тебе надоем.

Джини сползла с шезлонга и проскользнула в кухонную дверь.

– Но ты мне совсем не надоела, Беверли.

– Ты считаешь, что можно пригласить меня к чаю, а потом об этом забыть и попросту уехать из дома? – Больше ей сказать ничего не удалось – она совсем расплакалась и захлюпала носом.

Дайана сунула ей носовой платок. Потом коснулась ее руки. Потом крепко ее обняла.

– Пожалуйста, Беверли, не плачь. Конечно же, ты – мой друг, но ведь не могу же я все время быть только с тобой. У меня еще и дети есть…

Услышав это, Беверли вырвалась из ее объятий и даже руку подняла, словно собираясь ее ударить, но тут из кухни раздался какой-то невообразимый визг и смех, и в дверях возникла Джини, радостно подскакивавшая на «прыгунчиках» Люси. Стремясь перебраться через порог, она слишком высоко подскочила, зацепилась за него, ее перебросило через резиновые поручни, и она с грохотом рухнула прямо на каменные плиты террасы. Она лежала совершенно неподвижно, одна нога вывернута наружу, руки крепко прижаты к вискам.

Беверли с диким криком ринулась к ней.

– Ну же, ну! – заверещала она. – Довольно, вставай! – Ее вопли звучали отнюдь не успокаивающе. Она грубо тряхнула дочь, словно та притворялась, что спит. Потом потянула ее за обе руки. – Ну же, вставай! Ты идти-то можешь? У тебя что, швы разошлись?

– Ну, швов-то у нее никаких нет, – сказала Дайана, но Байрон заметил, что и она напугана случившимся. – И зачем только она эту дурацкую штуковину схватила, если у нее нога так болит?

Ох, зря она это сказала, подумал Байрон, хотя это чистая правда. Беверли тут же подхватила дочку на руки и, спотыкаясь, двинулась через кухню к входным дверям. Дайана с ее сумочкой бросилась вдогонку, но Беверли неслась вперед, словно забыла, как останавливаться.

– Мне очень жаль, правда! – причитала мать Байрона. – Я не хотела тебя обидеть.

Но Беверли кричала в ответ:

– Поздно, Дайана, поздно!

– Давай я хотя бы вас отвезу! Давай я тебе помогу! – Дайана пустила в ход все свои покорно-умоляющие «сеймурские» интонации, и на какое-то мгновение Байрону даже показалось, что где-то рядом с ними стоит отец.

Беверли вдруг остановилась и резко повернулась к Дайане. Ее лицо приобрело какой-то красно-коричневый оттенок. Джини лежала у нее на руках, легкая и безвольная, как тряпка, но пальцы Беверли при этом были судорожно вытянуты, словно ей больно и она не может их сомкнуть, чтобы поудобней взять ребенка. Никакой крови на ногах у Джини Байрон не заметил, та коленка тоже была совершенно чистая, он очень внимательно ее осмотрел. Но девочка была бледна, и глаза у нее были как-то странно полуоткрыты, на это он сразу обратил внимание.

– Ты что, думаешь, я сюда хожу ради твоей благотворительности? – сказала Беверли, точно плюнула. – Да я ничем не хуже тебя, Дайана! И учти: моя мать была женой викария, а не какой-то дешевой актрисулькой. Нет, мы поедем на автобусе!

Дайана споткнулась, словно налетев на какое-то препятствие. Байрон видел, что она с трудом заставляет себя шевелить губами, но все же беспомощно лепечет что-то насчет машины и автобусной остановки.

И тут, к удивлению Байрона, Беверли громко расхохоталась и воскликнула:

– Да зачем мне это надо? Чтобы посмотреть, как ты на своей машине виляешь туда-сюда? Ты из-за своего драгоценного «Ягуара» так нервничаешь, что с тобой и ездить-то опасно. Да тебе и права-то выдавать не следовало!

И она решительно двинулась к подъездной дорожке, по-прежнему неся на руках Джини. Дайана, стоя на крыльце, молча смотрела ей вслед, потом закрыла лицо руками, пробормотала: «Ох, не к добру это», – и пошла на кухню.

Байрону было слышно, как она моет посуду и вытряхивает песок из пляжных полотенец. Он все стоял на крыльце, глядя, как профиль Беверли все уменьшается, становится все бледнее в вечернем свете. Наконец она совсем исчезла где-то в стороне шоссе, и теперь перед глазами у Байрона были только сад, пустошь и синее, как эмаль, летнее небо над холмами.

Джеймс проявил куда больший интерес к тому, что они смотрели шоу на побережье, чем к истории с Беверли. Возможно, он был просто немного разочарован столь внезапным завершением операции «Перфект», а потому все свое внимание перенес на устроенный Дайаной сюрприз – поездку на море и поход в театр. Он дотошно расспрашивал Байрона о каждом номере, о том, как были одеты актеры, долго ли продолжалось выступление каждого и что именно он делал. Джеймс также попросил подробно описать все сценические задники, оркестровую яму и занавес, скрывавший сцену после каждого номера. А уж история про органиста и танцовщиц в белом привела его просто в экстаз. «Неужели твоя мама действительно плакала?» – шепотом спросил он.

Целых четыре дня от обитателей Дигби-роуд не было ни слуху ни духу. И все эти дни Дайана с детьми почти не разговаривала и все время проводила в саду, подрезая отцветшие розы или собирая стручки созревшего сладкого горошка. Без Беверли время словно опять стало каким-то растянутым. Люси и Байрон старались играть поближе к матери, они даже перекусывали, сидя под яблонями. Байрон научил сестренку делать «духи» из раздавленных цветочных лепестков. На уик-энд, когда снова приехал отец, Дайана надела одну из своих узких юбок-карандашей, а волосы тщательно уложила феном. Отец говорил исключительно о своей неизменной поездке в Шотландию, а мать составляла список того, что ему потребуется в этой поездке. Затем они съели пирог, испеченный в честь дня рождения Люси, и рано утром в воскресенье отец уехал.

А в полдень позвонила Беверли. Разговор был коротким, Дайана вообще почти ничего не говорила, но, когда она отошла от телефона, лицо у нее было белым как полотно. Она прямо-таки рухнула на кухонную табуретку, закрыла лицо руками и долгое время ничего не могла объяснить встревоженному Байрону.

«События разворачиваются самым кошмарным образом, – тем же вечером писал он Джеймсу. – Оказывается, теперь эта девочка, Джини, СОВСЕМ НЕ МОЖЕТ ХОДИТЬ! Ответь, пожалуйста, немедленно. Ситуация ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНАЯ. ОПЕРАЦИЯ «ПЕРФЕКТ» НЕ ЗАКОНЧЕНА. Это самый что ни на есть ЭКСТРЕННЫЙ СЛУЧАЙ».

Глава 10

Пустошь

Джим звонит Айлин из телефонной будки и объясняет, что ее номер ему дала одна девушка на кухне. Не могут ли они увидеться после работы, спрашивает он. Случай поистине экстренный. Он обещает, что не отнимет у нее много времени, просто ему необходимо сообщить ей нечто очень важное. Слышно плоховато. Сперва Айлин, похоже, попросту не понимает, кто ей звонит и зачем, и говорит, что если это страховой агент или торговец кухонным оборудованием, то он может сразу идти куда подальше.

– Айлин, эт-то я, – заикаясь, говорит Джим.

– Это ты, Джим? – переспрашивает она и так радостно смеется, словно он сказал ей что-то очень приятное.

Джим снова спрашивает, не может ли она с ним встретиться, и она отвечает, что готова приехать в любое время, когда ему удобно. Ей тоже необходимо с ним увидеться, говорит она.

Остаток дня Джим пребывает в страхе. Он то и дело забывает улыбаться посетителям. Забывает даже вручать им листовки. Может, снова позвонить Айлин и отменить встречу? – думает он. Сказать, например, что у него есть еще кое-какие дела, о которых он совсем позабыл? К тому же он до сих пор толком не знает, о чем хочет с ней поговорить. А уяснить это совершенно необходимо, потому что к тому времени, как она приедет, он и вовсе не будет знать, с чего начать разговор. Да и сможет ли он выразить словами все то, что у него на душе? А там столько разных картин и воспоминаний – всего того, что промелькнет и исчезнет, прежде чем отыщутся нужные слова. За все годы, что он провел в «Бесли Хилл», несмотря на подбадривания сиделок, соцработников и врачей, Джим так никогда не нашел возможности ни с кем по-настоящему объясниться. Его прошлое похоже на звуки, что долетают с холмов и как бы состоят из воздуха. Разве можно выразить такое с помощью слов?