Александр Проханов - Надпись Страница 56

- Теперь вы убедились? - произнесла Елена. - Ее выращивали в темноте, оставляя сверху маленькое отверстие света, к которому она тянулась. И поили соком маков и хризантем.

Он не успел ответить, как вдали, из розовых сумерек, появилась розовая, в волнуемых одеяниях женщина, на длинных ногах, которые она странно приподымала, а потом втыкала в подиум, распушив сзади нежно-розовый хвост. В темную прическу были вколоты длинные булавки с крохотными самоцветами. Женщина была похожа на птицу фламинго, переступавшую по отмели на утренней заре. Качала маленькой головой на высокой шее, мерцала росинками. Как и первая, спала на ходу с открытыми глазами, вышагивая словно лунатик. Ее худые бедра описывали полукружья, колыхались маленькие девичьи груди. Прошествовала туда и обратно, вызывая аплодисменты у зрителей.

- Месье Жироди известен как кутюрье, который черпает вдохновенье в мире живой природы, - сказала Елена, наклоняясь к Коробейникову, и он почувствовал у виска ее взволнованное дыхание.

Играла негромкая, завораживающая музыка. Призрачно мерцали вспышки фотографов. Женщины околдовывали, вызывая необъяснимое, похожее на сон, наслаждение. Напоминали фантастических птиц, пойманных загадочным орнитологом среди сказочных лесов и озер. Великолепные существа, рожденные от соития птиц и людей. Пернатые девы, чьи плечи украшали ворохи раскрашенных перьев, из худых лопаток вырастали пышные крылья, на голове колыхались чуткие хохолки, а глаза, то круглые и золотые, как у сов, то выпуклые, как у журавлей, не мигали, оставаясь стеклянно недвижными, будто их вставили в чучела.

Мимо шли женщины-сойки с перламутровыми боками. Женщины-попугаи в ядовито-спектральных расцветках. Женщины-орлы, тяжело волоча по подиуму ворохи коричневых перьев.

«Зачем она меня сюда привела?» - опьяненно думал Коробейников, боясь взглянуть на Елену, чувствуя, как волнуется она.

Птицы сменились бабочками. Хрупкие, с чувственными телами, осыпанные драгоценной пыльцой, с огромными сияющими глазами, выходили женщины, неся за спиной великолепные резные крылья. Их выпускал из сачка невидимый энтомолог, собравший живую коллекцию в африканских джунглях, на островах Полинезии, в пойме Амазонки. Ткани, облекавшие женские тела, были прозрачны, туманны, преломляли свет, струились пропадающими орнаментами. Их шествие, волнообразные движения обнаженных плеч, тонкие длинные ноги, голые руки, перламутр и лазурь крыльев, изумрудная зелень и красное золото причесок порождали галлюцинации. Переносили Коробейникова в мифологическое пространство и время, когда жизнь не была разделена неодолимыми оболочками и свободно перетекала из растения в бабочку, из бабочки в женщину, а из той - в сверкающую росу, звезду, луч солнца. Оживали античные метапсихозы, буддийские и индуистские культы, сказочные видения, о которых не забыла душа, перелетающая из одной плоти в другую, вольная сбросить с себя необременительные покровы прозрачных одежд и, как легкий туман, вспорхнуть и кануть в сумерках зала.

«Зачем она меня сюда привела?» - задавался он все тем же вопросом, находясь под гипнозом лепечущей, булькающей музыки, не отрывая глаз от худого голого тела, на котором мерцала пыльца, от острых подвижных лопаток, за которыми волновались белые, в черных прожилках, лопасти, как у бабочки боярышницы, подхваченной теплым ветром.

Теперь свое волшебство являл искусный садовник, выпуская на подиум живые деревья с прекрасными женскими лицами. Ноги манекенщиц напоминали переступающие лианы. Взмахивающие руки были подобны ветвям с зеленой и алой листвой. Прически и головные уборы были собраны из причудливых букетов, как маленькие икебаны.

Шла женщина-роза, вся покрытая красными резными бутонами, в ожерелье и венке из шипов. Ее сменила женщина-магнолия, окруженная млечно-желтыми лепестками, с сердцевиной, из которой выступал обнаженный целомудренный бюст, чудесно и наивно смотрели большие глаза. Казалось, их привели из волшебного, небывалого сада, где женщины-деревья составляют дивные рощи, а лежащие у прудов красавицы подобны цветущим клумбам, и случайный путник, заблудившийся в волшебном саду, протягивая губы к виноградной кисти, целует женскую грудь.

Это было восхитительно - созерцать чистую красоту, где не было места вожделению, отсутствовала психология и мораль, а царила одна фантазия, похожая на сны. Эти сны сталкивались, перетекали один в другой, порождали пленительные химеры, ошеломляющие по красоте гибриды. Среди них мог оказаться кентавр, наяда, фавн, женщина-рыба. Или морской конек, дремлющий в локоне красавицы. Или кленовые листья, вырастающие из женской спины. Или огненно-золотые глаза совы, раскрывшиеся жестоко и хищно на невинном девичьем лице.

Елена, на которую он боялся взглянуть, казалась из этих же снов и фантазий. Его отношение к ней не объяснялось психологией или моралью, не было обычным влечением. Она околдовывала его, лишала воли, сладко гипнотизировала, помещая в пространство странных иллюзий. В сад, где зрели запретные плоды. В цветник, где благоухали отравленные цветы и наливались ядовитые бутоны. Такие гибриды рождались на таинственных аномалиях, и такая аномалия угадывалась в Елене, пугала Коробейникова, неодолимо влекла к себе.

Одни видения сменялись другими. Теперь на подиум ступали озаренные, в хрустящей фольге, в разноцветных клеенчатых пластиках, неземные существа. Их женственность была самодостаточной, не предполагала мужского начала, не побуждала любить, обожать, а только изумляла своим совершенством, блеском загадочных металлов и сплавов. Казалось, женщины были синтезированы в условиях Космоса из неземных элементов, с иными, нечеловеческими органами. Не нуждались в любви и страсти. У тех из них, у кого под короткими; серебристыми лифчиками открывались подвижные матовые животы, не было пупков, что указывало на их внематеринское рождение, появление на свет без зачатия. Их совершенство не нуждалось в словесном общении. Они объяснялись при помощи беззвучных сигналов, которые излучали антенны на их головах, чувствительные участки кожи на груди и на бедрах, молчаливые яркие взгляды. Они обладали способностью ежеминутно менять свои формы, обретая вид прозрачных водянистых грибов, или голубых светящихся водорослей, или сгустков розовой плазмы, помещенной в реторту, сквозь которую смотрели недвижные окуляры. Рожденные в иных мирах, в других, совершенных, цивилизациях, они давали понять, какими станут люди будущего. Женщины-инопланетяне шагали одна за другой, прямые, холодные, прекрасно-жестокие, не замечающие примитивную, недоразвитую, ютящуюся у них под подошвами жизнь. Вонзали в нее отточенные каблуки, попирали стройными восхитительными ногами. Смотрели надменно вдаль, держа высоко свои прекрасные безмятежные лица.

- Не правда ли, в них есть что-то фашистское? - шепнула Елена.

И Коробейников вдруг понял, зачем она его сюда привела. Она окунула его в эту холодную женственность, словно в жидкий азот, где он застыл, остекленел, стал хрупким и ломким. Утратил волю, весь во власти прекрасных и беспощадных амазонок, великолепных длинноногих валькирий, явившихся из ледяных миров, чтобы властвовать, попирать красотой все иные, теплые, из боли и нежности чувства, оставляя вместо них одну совершенную пластику, оптику полярных лучей и сияний.

Внезапно музыка смолкла. В зале зажегся свет. Подиум утратил скользящую синеву лунной дорожки. Под яркие люстры вышла толпа манекенщиц, блистая улыбками. Среди обнаженных тел, стройных ног, струящихся вольных одежд появился маленький горбатый мужчина, лысый, с провалившимся ртом, нелепыми короткими лапками. Модельер месье Жироди щеголял своим великолепным гаремом, состоящим из античных богинь и весталок. Обнимал их цепкими ручками, касался горбом стеблевидных тел. Власть амазонок была мнимой. Они были в плену. Их муштровали, дрессировали, а потом выставляли напоказ, как женщин-гладиаторов или дорогих куртизанок.

Коробейников испытал разочарование. Острую неприязнь к отвратительному карлику, вначале создавшему волшебные иллюзии, а потом жестоко их отобравшему. Во всем, что он пережил, был обман, и в этом обмане была повинна Елена, утонченно над ним посмеявшаяся.

Опустошенный, опечаленный, он вышел вслед за ней из Дома архитекторов. Не разговаривали, молча шли переулками, мимо особняка, принадлежавшего когда-то Берия, к Садовому кольцу, сыпавшему красные и желтые огни. Поймали такси. Он пропустил ее в глубину салона, уселся рядом. Катили от площади Восстания к Колхозной, чтобы там повернуть к Сретенке. У Самотеки она молча качнулась к нему, с силой притянула. Властно, жадно поцеловала, и он, ошеломленный, страстно впился в ее сладкие, душистые губы, глядя, как мелькают тени и свет по ее закрытым векам.