Хелен Филдинг - Бриджит Джонс: грани разумного Страница 56

14:00. Очень хочу к мамочке.

14:15. Позвонила в полицию и попросила отвезти меня в «Дебенхемс».

Позже. Мама была – фантастика, ну вроде того. Наконец-то. Приехала с опозданием на десять минут, с головы до ног в светло-вишнёвом, завивка, укладка и не меньше пятнадцати пакетов от «Джона Льюиса».

– Никогда не угадаешь, что случилось, дорогая! – говорила она, усаживаясь и распугивая посетителей обилием пакетов.

– Что? – дрожащим голосом спросила я, обхватив чашку с кофе обеими руками.

– Джеффри сказал Юне, что он один из этих гомо; но на самом-то деле нет, дорогая, он би, иначе у них никогда не появились бы Гай и Элисон. В общем, Юна ни капельки не беспокоится, он теперь с этим покончил. Джиллиан Робертсон из Саффрон Уолдхерст годами была замужем за таким, и у них был очень хороший брак. Заметь, им всё-таки пришлось развестись, потому что он таскался вокруг этих грузовиков с гамбургерами на придорожных стоянках. А жена Нормана Миддлтона умерла, – ты его знаешь, председатель правления в школе для мальчиков. Так вот, в конце концов Джиллиан... Э-э, Бриджит, Бриджит, в чём дело?!

Мама поняла-таки, что я здорово расстроена, и неожиданно подобрела: вытащила меня из кафетерия, оставив пакеты официанту; извлекла из сумочки упаковку платочков, провела меня на заднюю лестницу, усадила и заставила всё рассказать.

Первый раз в своей жизни мама по-настоящему слушала. Когда я умолкла, по-матерински обняла меня и прижала к себе, обдав облаком странно успокаивающего запаха «Живанши III».

– Какая ты смелая, дорогая! – прошептала она. – Я тобой горжусь.

Мне было так хорошо, приятно... Через какое-то время мама встала и встряхнула руками.

– А теперь пойдём. Надо подумать, что делать дальше. Побеседую-ка я с этим парнем, детективом, задам ему взбучку. Это ни на что не похоже – с пятницы и до сих пор тот безобразник на свободе! Имели ведь массу времени, чтобы его поймать! Чем они занимались – плевали в потолок? О, не волнуйся, я знаю, как надо обращаться с полицией. Хочешь – поживи у нас. Но я считаю, тебе надо остаться у Марка.

– Мам, я безнадёжна в смысле мужчин.

– Чепуха, дорогая! Честное слово, неудивительно, что у вас, девушек, нет бойфрендов! Строите из себя этаких звёздочек высшего класса, которым никто не нужен, если он не Джеймс Бонд. А потом сидите дома и бубните, что у вас не выходит с мужчинами. О, посмотри, сколько времени! Пошли, мы опаздываем на подбор цветов!

Через десять минут я сидела в белой комнате (прямо как у Марка Дарси), в белом халате и с белым полотенцем на голове, вокруг свёртки разноцветных тканей, мама и ещё кто-то, по имени Мэри.

– Ну, не знаю! – восклицала мама. – Бродишь одна, беспокоишься из-за всех этих теорий... попробуй ярко-вишнёвый, Мэри.

– Не во мне дело, тут социальная тенденция, – с важным видом возразила я. – Женщины остаются одинокими, потому что могут себя обеспечить и хотят делать карьеру. А потом, когда становятся старше, мужчины ведь как: мы невосполнимо отстали от жизни, перезрели, подавай им помоложе.

– Честное слово, дорогая, – «перезрели»! Что же, они считают вас чем-то вроде упаковок с протухшим творогом?! Глупости, дорогая, киношный идиотизм!

– Ну, не скажи...

– Фрр, «перезрели»!.. Пусть воображают, что им нужна какая-нибудь молоденькая пышка, – да ничего подобного! Хороший друг им нужен. Как насчёт Роджера или как там его... ну, который ушёл от Одри к секретарше? Конечно же, та оказалась глупышкой. Через полгода он умолял Одри вернуться, но она отказалась!

– Но, мам...

– Саманта её звали. Глупа как пробка. А Джин Доусон, которая была замужем за Биллом, – знаешь Доусонов, он мясник: когда Билл умер, она вышла замуж за мальчика в два раза моложе её, и как он ей предан. А ведь Билл не оставил особого наследства, на мясе много денег не сделаешь.

– Но если ты феминистка, тебе не нужен...

– Вот что самое глупое в феминизме, дорогая. У кого есть хоть чуточку мозгов, понимает, что мы высшая раса, и только негры в джунглях...

– Мама!

– ...Считают, что, когда вышли на пенсию, могут сидеть развалясь и не делать ничего по дому. Так, посмотри вот это, Мэри.

– Мне больше нравится коралловый, – обиженно откликнулась Мэри.

– Да, точно, – проговорила я сквозь аквамариновую завесу. – Ты жертвуешь работой, а потом тебе приходится мотаться по магазинам, – что поделаешь, они-то не желают!

– Ну не знаю! У вас у всех какая-то глупая идея – заполучить в дом Индиану Джонса, который будет загружать посуду в мойку. Их надо приучать! Когда я только вышла замуж, папа каждый вечер ходил в «Бридж-клаб» – каждый вечер! Да ещё курил!

«Бедный папа», – думала я, пока Мэри прикидывала в зеркале, к лицу ли мне бледно-розовое, а мама совала ей в руки нечто пурпурное.

– Мужчины не желают, чтобы их поучали! – заявила я. – Им надо, чтобы женщина была недоступна, и чтобы они могли её преследовать, и чтобы...

Мама глубоко вздохнула.

– Какой смысл, что мы с папой неделями водили тебя в воскресную школу, если ты сама не знаешь, что тебе во благо. Просто реши, что, по-твоему, для тебя правильно, возвращайся к Марку и...

– Не получится, Пэм. Она Зима.

– Она Весна, или я – ведро с грушами, говорю тебе! Так вот, возвращайся в дом Марка...

– Но это ужасно. Мы ведём себя друг с другом вежливо, формально, и я что-то вроде половой тряпки...

– Что ж, как раз сейчас мы это улаживаем, дорогая, – выбираем тебе цвета. Но вообще-то, совершенно неважно, вроде ты там чего-то, да, Мэри? Просто надо быть настоящей.

– Вот это правильно! – просияла Мэри – она была размером с огромный куст.

– «Настоящей»? – удивилась я.

– О, знаешь, дорогая, – как Вельветовый Кролик! Помнишь – твоя любимая книга, Юна тебе читала, когда у нас с папой была проблема с браком. Ну вот, посмотри!

– Знаешь, а ведь ты права, Пэм! – Мэри отступила в сторону с изумлённым видом. – Она Весна.

– Ну я же говорила!

– Говорила, Пэм, а я настаивала на Зиме. Тем более ты права!

9 сентября, вторник

2:00. В постели, одна, всё ещё в доме Марка Дарси. Мне кажется, теперь вся жизнь моя пройдёт в абсолютно белых комнатах. По дороге из «Дебенхемс» я потерялась. Получилось глупо; я сказала полицейскому, что меня с детства учили: если потеряешься, спроси у полицейского. Но он почему-то не оценил юмор. Когда наконец я вернулась, снова провалилась в сонный обморок; проснулась в полночь и обнаружила, что в доме темно, а дверь в спальню Марка Дарси закрыта.

Пойти вниз, приготовить чай и посмотреть на кухне телевизор? А если Марка нет, он с кем-то гуляет и приведёт её домой, а тут я – пью чай, как сумасшедшая тётка мистера Рочестера?

Всё вспоминаю мамины слова – надо быть настоящей – и книжку про Вельветового Кролика (хотя, по правде сказать, именно в этом доме у меня уже достаточно проблем с кроликами). Мама утверждает, что это была моя любимая книжка (сама я не помню): о том, что у маленьких детей есть одна игрушка, которую они любят больше всех других; пусть мех стирается и обвисает, ручки-ножки отрываются, – всё равно она самая красивая в мире и немыслимо с ней расстаться.

– Вот так же и когда люди истинно любят друг друга, – шептала мне мама в лифте в «Дебенхемс», будто раскрывая ужасающий, постыдный секрет. – Но дело всё в том, дорогая, что этого не происходит, если игрушка с острыми углами – урони, и разобьётся – или сделана из этой глупой, недолговечной синтетики. Надо быть смелой и не скрывать от другого, кто ты есть и что ты чувствуешь.

Лифт остановился возле отдела с принадлежностями для ванн.

– Уфф! Ну что ж, это было забавно, правда?! – прощебетала мама, резко сменив тон: в лифт втиснулись три дамы, в ярких блузках, с девяносто двумя пакетами, и встали вокруг нас. – Видишь, я знала, что ты Весна.

Ей хорошо говорить. А расскажи я мужчине, что на самом деле чувствую, – убежит за милю. Просто для примера – вот что я чувствую в данный конкретный момент:

1) Одиночество, усталость, страх, печаль, смущение и крайнюю сексуальную непригодность.

2) Ощущение собственного безобразия – волосы торчат разнообразными рожками и фигурками, а лицо опухло от усталости.

3) Растерянность и грусть, так как не имею понятия, нравлюсь ли я всё ещё Марку или нет, и боюсь спросить.

4) Огромную любовь к Марку.

5) Усталость от сна в одиночестве и попыток решать все проблемы самостоятельно.

6) Тревогу от ужасающей мысли, что у меня не было секса вот уже пятнадцать миллионов сто двадцать тысяч секунд.

Итак, если суммировать, что я есть на самом деле, получится одинокое, безобразное, грустное существо, мечтающее о сексе. Ммм, – привлекательно, интригующе. Ох, чёрт возьми, не знаю, что делать. Выпить, что ли, стакан вина. Пожалуй, спущусь вниз. Ну не вина, так чаю. Разве что есть открытая бутылка – просто это поможет мне заснуть.

8:00. Поковыляла по лестнице на кухню. Свет включить не удалось – попробуй найди эти выключатели особого дизайна. Проходила мимо двери Марка со слабой надеждой – вот он проснётся; не проснулся. Снова стала спускаться на ощупь – и вдруг застыла на месте: передо мной выросла громадная человеческая тень, она приближалась ко мне. Поняла, что это мужчина – огромный мужчина, – и завизжала. Тут же сообразила – это Марк, неодетый, и тоже кричит, причём гораздо громче меня, в полном, безграничном ужасе... Так кричат в полусне, когда чудится – вы наткнулись на что-то самое кошмарное в своей жизни.