Мария Илизарова - Про психов. Терапевтический роман Страница 57

Слава богу, она ни о чем не знает, выдохнул с облегчением. И почему они именно мне про это рассказывают? Но Майя! Не может быть! Хотя… Косулин вспомнил, как после злополучного спектакля навещал Костю вместе с Майей. Его голова у нее на плече, ее нежная забота.

Майя меж тем продолжала говорить. Голос ее звучал напряженно и ровно. Она так и не решалась взглянуть на психолога.

– Я уже смирилась с тем, что влюбилась в пациента. Пережила этот позор, пошла на преступление ради него – тайком отменила ему лекарства. Да я на все ради него готова! Но самое мерзкое во всем этом, что он меня не любит. Он меня спас, я его спасла, услуга за услугу, ничего личного. Я веду себя глупо, как девчонка, хожу за ним. Унижаюсь, пристаю. А он стал такой вежливый и совершенно недоступный! Я даже толком поговорить с ним не могу. Я сначала думала, это лекарства. Но их ему давно не дают, вы знаете, а ничего не меняется. И я с ужасом понимаю, что он просто не хочет меня. Как все…

Майя резко оборвала себя и замолчала. Косулину стало неловко от жалости. В серьезность и силу ее чувств к Косте верилось с трудом. Но отрицать очевидное он тоже не мог.

– Майя, посмотрите на меня, – попросил Косулин.

Она глубоко вздохнула и подняла глаза. Косулин попытался вложить в свой взгляд всю теплоту и симпатию, которую испытывал к Майе. Она была симпатичной женщиной, хорошим храбрым врачом и, как казалось Косулину, хорошей мамой.

– Майя, от того, что вы влюбились и рассказали мне, я не стал к вам хуже относиться или меньше вас уважать.

Она продолжала молча смотреть на него. Косулин не мог понять, что с ней происходит, и занервничал.

– Майя. – Он наклонился вперед, взял ее за руку и слегка сжал холодную и мокрую от волнения ладонь. – Все хорошо.

И тут Майя расплакалась. Она сама не ожидала от себя такой сильной реакции. Слезы лились потоком, она всхлипывала, лицо ее стало багровым, нос распух. Все это произошло за несколько секунд и было похоже на взрыв наполненного водой воздушного шарика. Пыталась остановиться, утиралась платочком, сморкалась, но, как только решала что-то произнести, все начиналось вновь – хляби разверзались и рыдания продолжались. Косулин опешил и замер в растерянности. Поколебался немного, затем подвинулся к Майе вплотную и обнял ее. Она напряглась на мгновение, а затем расслабилась, судорожно всхлипнула и продолжила рыдать уже в плечо Косулину. Он прижимал ее к себе, гладил по голове, пытался пристроиться поудобнее, чтобы расслабить спину. Бормотал что-то успокоительное.

Обычно Косулин такого себе не позволял, особенно на работе. Трогать пациентов следует только в особенных ситуациях. Трогать врачей не рекомендовалось в принципе. Но за последнее время изменилось очень многое. Жизнь казалась ему и проще, и сложнее, чем раньше. Он чувствовал себя гибким, зрелым, готовым делиться своей уверенностью с другими. Ему было не жалко, не страшно и не стыдно. И в то же время он не мог отделаться от ощущения предательства. Наверное, что-то похожее переживал Иуда, целуя Христа. Горечь, жалость, удовольствие. Просто любить и жалеть того, чью участь знаешь. Вот тебе и Восьмое марта: жестокий женский день. А как все прекрасно начиналось!

Майя постепенно успокаивалась – такой взрыв не мог длиться долго. Она начала бормотать, Косулин пытался разобрать слова.

– Ну почему, почему они меня все кидают? За что? И отец, и муж, и даже Новиков этот. Пациент, и тот… как унизительно, унизительно! Он такой необычный! Я рядом с ним голову теряю, прохожу мимо и сказать ничего не могу толкового!

Майя вдруг выпрямилась, высвободилась из косулинских рук и полными отчаянной надежды глазами впилась в его лицо.

– Скажите мне, скажите! Я должна знать наверняка! Вы же говорите с ним. Я видела, вы приходили к нему не раз. Он говорил обо мне? Может, я что-то не так сделала? Может, он просто ждет выписки, не хочет в больнице все начинать? Саша, скажите мне! Или я с ума сойду, я и так держусь из последних сил.

– Майя, я не могу это с вами обсуждать, вы же понимаете!

– Но почему?! Я же его лечащий врач!

– Майя!!

– Ну хоть скажите, у меня есть надежда? Если я поговорю с ним и он меня пошлет… я не смогу! – Майя цеплялась за Косулина как за последнюю соломинку.

В ее возгласе было столько боли, требовательной мольбы, что Косулин почувствовал, как его равновесие пошатнулось. Женская обнаженность, близость… Ему захотелось оттолкнуть ее, выставить за дверь, пристыдив за некрасивое поведение, за отсутствие самоуважения. Но он быстро понял, в чем дело.

– Майя, недавно в моей жизни произошло что-то похожее. Мы с женой чуть не разбежались. Я очень вам сочувствую, любить кого-то сложно, и бывает больно, но… – Он запнулся. Что, собственно, но? – Но это не то, чем можно управлять. Вы можете контролировать свое поведение, но не чувства. Вам нечего стыдиться. Я не могу дать вам совет и не могу рассказать про Костю…

Ну вот тебе и женщина, готовая на все ради любви! Задним умом поразился, как быстро его утренние мысли о том, что женщины больше не умеют любить, получили такое неожиданное опровержение.

– Спасибо, Саша. – Майя утерла остатки слез. – Вы и так мне очень помогли, выслушали весь этот бред. Ничего, это просто минута слабости, ПМС наверное, мне не стоило вас грузить…

Косулин понимал, что она не до конца искренна с ним. Успел лишь подумать, что и он сейчас лжет ей. И в этот момент раздались странные крики. Оба одновременно обернулись к окну, вытягивая шеи. Окна ординаторской выходили на торец здания, в котором располагалось отделение Царицы. Они увидели толпу, собравшуюся перед зданием, и услышали гул и крики множества голосов. Детских голосов! В первый момент Косулин подумал, что в больнице опять проводится спортивная олимпиада в честь праздника, но, присмотревшись, увидел толпу подростков, которые стояли перед окнами и громко что-то кричали.

Дети в больницу попадали редко. Было не принято приводить их сюда. А здесь целая толпа! Косулин ошалело услышал: «СВО-БО-ДУ НО-ВИ-КО-ВУ!!! СВО-БО-ДУ!!» Группа подростков лет четырнадцати-пятнадцати стояла с плакатами. Дети, не смущаясь, во всю глотку весело орали: «СВОБОДУ! СВОБОДУ!» Двое мальчишек, один из которых выделялся красивой светловолосой головой, развернули плакат с надписью «РУКИ ПРОЧЬ ОТ НАШЕГО УЧИТЕЛЯ!», «ЗЛОБНЫЙ ДОКТОР АЙБОЛИТ, У ТЕБЯ КРЫШАК БОЛИТ!»

Косулин и Майя остолбенело наблюдали за детской демонстрацией.

– Боже, это же Костины ученики! – пролепетала Майя. – Саша, это катастрофа!

– Что они тут делают? – Косулин открыл окно и высунулся в него по пояс, пытаясь рассмотреть детали происходящего.

В окно ворвался совершенно неуместный в больнице воздух юности и протеста. Детей и демонстраций здесь не было от начала времен. Крики стали отчетливее. Дети требовали освободить своего учителя.

– Я должна вернуться! – Майя быстро одевалась. Лицо ее стало жестким и сосредоточенным. На глазах исчезала слабая влюбленная женщина, уступая место профессиональному психиатру.

Косулина напугала такая метаморфоза. В этом было что-то противоестественное. Показалось, что он упустил важный шанс. Но не свой, а Майин.

– Подождите, я с вами. – Косулин тоже начал собираться.

Майя посмотрела на него с удивлением, как будто только что увидела.

– Как хотите. Но тогда поторопитесь.

Смерть царицы

Косулин с трудом поспевал за Майей. Она стремительно выбежала из отделения, дробно простучала каблучками по лестнице и, поскальзываясь на талом снегу, устремилась в свое отделение. Косулин бежал следом, временами догоняя Майю и пытаясь ей что-то сказать. Но слова не находились. Косулин и сам толком не понимал, зачем он следует за Майей, но чувствовал, что не может ее сейчас оставить. Вот они почти у корпуса, толпа детей перед окнами их немного притормозила. Пробираясь через массу весело скачущих и орущих подростков, Косулин наткнулся на одного из них, маленького и круглого, в шапке с помпоном и красным от возбуждения лицом. Мальчишка, ничуть не растерявшись, завопил прямо в лицо Кослулину: «Свободу учителю!» Косулин отпрянул, выпустил мальчишку из рук. Косулин упустил Майю и только успел увидеть, как ее шубка мелькнула и скрылась в дверях отделения. Косулин поднажал и оказался, наконец, у дверей отделения Царицы. Ох и будет же сейчас скандал, надо как-то прикрыть Майю, Царица ее съест.

Вбежав в отделение, Косулин резко остановился. В отделении было странно пусто, ни больных в коридоре, ни медсестер. Из располагавшейся в конце коридора комнаты отдыха лилась нежная и печальная мелодия. Кто-то играл на старом и немного хрипящем кларнете. Музыка наполняла пустой коридор, столовую, открытые кабинеты. На миг Косулину показалось, что он попал в старое черно-белое кино, в историю, для которой эти больничные стены только декорация, и что вот он, Косулин, оказался случайно не там и не в то время, и статисты не успели занять свои места, а сценаристы не успели позаботиться о правдоподобии реальности.