Дитер Нолль - Приключения Вернера Хольта. Возвращение Страница 57

Хольт пересек неосвещенный заводской двор. В комнатушке Мюллера за письменным столом сидела фрау Арнольд. Хольт едва взглянул на нее и сказал:

— Я к господину Мюллеру.

— Дверь напротив! — отозвалась она, не отрываясь от бумаг.

Мюллер говорил по телефону. Он не выразил ни малейшего удивления.

— Я уже час как заказал Борну, — кричал он в трубку, — почему вы меня не соединяете? — Он сосредоточенно слушал, устремив взгляд на Хольта. — Ну что ж, давайте срочный! — Он повесил трубку и, не выпуская ее из руки, повернулся к Хольту. — Я вас слушаю!

Под взглядом Мюллера Хольт растерялся. Куда девалась его давешняя решимость! Он сказал:

— Я вернулся… — И замолчал.

— Вижу, что вернулись, — ответил Мюллер. — Но чего вам от меня нужно?

Хольт взял себя в руки.

— Я хотел вам сказать, что понял свою ошибку… — И снова замолчал. Все, что он говорил, звучало плоско и фальшиво — вымученные, стертые слова.

— Поняли, говорите? — повторил Мюллер. — Что ж, это хорошо, когда человек начинает что-то понимать. Но слов уже недостаточно. — Он снова снял трубку и набрал номер. — Будущее покажет, Вернер Хольт, есть ли у вас за душой что-нибудь, помимо слов.

И он рассеянно кивнул.

Разговор можно было считать оконченным. Хольт еще некоторое время стоял во дворе, глядя в небо поверх ребер выгоревшего цеха. Ночь была морозная, холодно сияли звезды в вышине… Хольт и не надеялся, что такой человек, как Мюллер, поверит ему на слово. Мюллера надо убедить, и Хольт был исполнен решимости его убедить. Слова не шли в счет, убедить можно было только делом. Впервые он поверил в себя, в силу своей воли.

Хольт медленно поднимался по лестнице. Еще несколько минут, и он увидит Гундель. Он решил начисто расквитаться с прошлым, а это значило, что ему нужно извиниться перед Шнайдерайтом.

Этот шаг был для него особенно труден. Долгие секунды стоял он перед дверью Гундель. Из комнаты доносился басок Шнайдерайта, звучавший глухо и монотонно; очевидно, он читал что-то вслух. Мысль, что с Гундель придется встретиться в присутствии Шнайдерайта, разбередила в душе Хольта старую неприязнь. Но он не дал воли этому чувству. Он именно сейчас извинится перед этим парнем. Пусть это унижение, но разве не сам он навлек его на себя? Неприятно, что объяснение произойдет при Гундель. Ну, да ладно. Это ведь не последнее его слово, напротив, все у него впереди. Пусть Шнайдерайт в первом раунде одержал победу. Жизнь продолжается. Хольт еще себя покажет.

Он постучал и вошел.

— Не-ет! — оторопело выдохнула Гундель. Она сидела за столом. Вся кровь отлила у нее от лица. — Не-ет! — выкрикнула она и, прижав руки к груди, уставилась на Хольта, словно глазам своим не веря.

— Добрый вечер! — сказал Хольт.

Перед Шнайдерайтом лежала книга, которую он вслух читал Гундель. Порывистым движением он оттолкнул книгу и встал; рослый, плечистый и сильный, стоял он перед Хольтом.

Хольт спокойно прошел мимо него и сбросил тулуп на кровать. Потом протянул руку Гундель.

Она пожала ее, но все еще не двигалась, словно остолбенев от неожиданности.

— Я к тебе вернулся, Гундель, — сказал Хольт. — Мне надо много тебе сказать. Но мы поговорим в другой раз, когда будем одни. Может быть, завтра. Есть минута, о которой мне тяжело вспоминать, — продолжал он, обращаясь к Шнайдерайту. — Вы, конечно, знаете, о чем я говорю. О том, что произошло в кабаке, где собираются спекулянты.

Шнайдерайт хранил молчание. Он стоял, подбоченясь.

— Я оскорбил вас, — продолжал Хольт. — Не стану отпираться, что-то во мне поднялось недостойное, скверное. — Он задумчиво поглядел на Гундель. — Помнишь, Гундель, ты мне сказала: «Что-то такое сидит и в тебе». — Гундель кивнула, и Хольт снова обратился к Шнайдерайту: — Она имела в виду что-то от фашизма. Я уже вскоре понял, как она была права, а окончательно пойму, должно быть, только со временем.

Шнайдерайт слушал с неподвижным лицом и молчал.

— Я обозвал вас каторжанином, — продолжал Хольт. — Искренне сожалею. Я оскорбил вас со зла, зная, что неправ. Мне уже и тогда было ясно, что вы боролись на правой, а я — на неправой стороне. Втайне я завидовал тому, что вы пострадали как противник Гитлера. — Он кивнул Шнайдерайту. — То, что я вам говорю, мое честное и искреннее убеждение. — Он взял с кровати тулуп. — Мы будем часто видеться. Попробуем же поладить.

У двери он оглянулся и поймал взгляд Гундель, ее успокоенный, прояснившийся взгляд.

Пока за Хольтом не захлопнулась дверь, Шнайдерайт с места не сдвинулся. А потом стал большими шагами мерить комнату.

— Здорово переменился Хольт! Слышала, какой у него тон… А может, задается, форсит?

— По-моему, Хорст, он говорил от души! — встревожилась Гундель.

Но у Шнайдерайта на лбу не расходились морщины. Он сунул палец за воротник, словно рубашка сдавила ему горло.

— Да уж ладно! — Он сел, придвинул раскрытую книгу и подпер голову кулаками. — «Итак, перейдем к наемному труду. Средняя стоимость рабочей силы составляет минимум заработной платы, иначе говоря, она равна стоимости средств к жизни, необходимых для…» — Он взглянул на Гундель, потом продолжал читать и опять взглянул.

— Да ты не слушаешь! Тут требуется внимание, если хочешь что-то понять! — Он отодвинул книгу и наклонился вперед, вытянув по столу жилистые, чуткие руки. — Ты рада, что он вернулся. Сознайся, рада? Себя не помнишь от радости!

Лицо Гундель стало серьезным. Она обеими руками откинула волосы со лба.

— Да, я рада, — сказала она.

Шнайдерайт вскочил.

— Завтра ты поедешь на конференцию, — напомнила ему Гундель, — и будешь выступать за объединение молодежных комитетов, чтобы молодежь еще лучше помогала партии бороться с послевоенными трудностями и недостатками. Верно?

— Ты еще скажешь, что хочешь строить с Хольтом социализм! — воскликнул Шнайдерайт. Он уперся руками о стол. — Как ты относишься к Хольту? Отчего ты так ему рада?

— Прежде всего я рада за него, — сказала Гундель. — Я не хочу, чтоб он погиб, но я и для себя не хочу этого. Не хочу краснеть от стыда, вспоминая про того, о ком когда-то мечтала днем и ночью!

Шнайдерайт выпрямился.

— Да, мечтала! — повторила Гундель. Голос ее звучал глухо и напряженно, словно он вот-вот сорвется. — Подумай: мне было всего-то пятнадцать лет. Меня преследовал страх, вечный страх. Я плакала ночами, оттого что живу на свете. Все во мне застыло от ненависти к людям, ведь я была для них как мусор под ногами. И вот пришел Вернер. Это он устроил меня в семью Гомулки. Это благодаря ему я стала чувствовать себя человеком. Я ему все про себя рассказала. Впервые со смерти матери я почувствовала, что кто-то за меня болеет душой. Как сейчас слышу: «Лишь бы с тобой чего не случилось…» Я хотела жить только для него, и у меня не осталось ни капли воли, когда он шепнул мне: «Ты прелесть, ты похожа на эльфа». Он сам сберег меня от себя.

Шнайдерайт машинально кивнул.

— Это было как во сне, — продолжала Гундель. — Другое дело сейчас. Мне уже семнадцать. Я только-только начинаю жить по-настоящему. Каждый день слышу что-то новое, прямо голова кругом идет! Доктор Хаген читает мне настоящие лекции, а уж доктор Блом — тот совсем в облака заносится, ведь он столько знает! Профессор — тот вообще знает все на свете; он только в политэкономии не силён, да и ты куда больше читал, чем я, ты уже изучаешь «Крестьянскую войну в Германии», а я никак не одолею «Юного марксиста». Мне еще надо разобраться в жизни.

Она подошла к Шнайдерайту и, упершись руками ему в грудь и запрокинув голову, сказала:

— Пожалуйста, имей со мной хоть чуточку терпения!

Шнайдерайт взял ее за плечи.

— Ты права! — сказал он. — Ты меня убедила. Мы с тобой займемся и Хольтом.

— Скажи уж честно, — улыбнулась ему Гундель, — тебя не слишком интересует, как я отношусь к Хольту. У тебя другое на уме. Ты хочешь знать, как я к тебе отношусь! — Гундель больше не улыбалась. — Хочешь знать мои чувства. Но я ничего не могу тебе сказать. Я еще сама себя плохо знаю, мне надо сперва получше себя понять.

Шнайдерайт молча погладил ее по голове.

— Мало у тебя терпения с людьми, — пожурила его Гундель. — Не только со мной. Со всеми.

На следующий день Хольт рано завтракал. Фрау Томас от него не отходила. Рассказывая о махинациях местных спекулянтов, она перебрала весь список преступлений, раскрытых в отсутствие Хольта. Хольт прихлебывал подслащенную сахарином болтушку, заедая ее хлебом. Он еще накануне вечером позвонил Цернику, и тот по телефону переговорил с Эберсбахом.

— Опять же директор варьете, — рассказывала фрау Томас. — Вы его, конечно, знаете. Неужто не знаете? Да его весь город знает! Представьте, оказался крупный аферист, а эта маленькая фря в мехах и вечно с пуделем на цепочке — она ему и не жена вовсе! Его жена как есть старуха, этакая сухая вобла, и, представьте, точно с неба свалилась, закатила той шлюхе пощечину прямо на улице, пудель еще ее за ногу цапнул.