Эдгар Вулгаков - Течение времени Страница 57

Как-то раз в институт, где работал Алексей Петрович, приехал новый первый секретарь райкома Разуваев. Директор института познакомил новое партийное начальство с разработками института и его ведущими сотрудниками, среди которых оказался Ларин. Алексей Петрович и Николай Николаевич встретились как старые добрые знакомые. Из кабинета директора они вышли вместе, Алексей Петрович показал свою лабораторию, познакомил с сотрудниками. Был конец дня, и Николай Николаевич предложил Алексею Петровичу подвезти его домой.

«Получится неудобно, если, подъехав к дому, я не приглашу его подняться к нам», – подумал Ларин.

– Николай Николаевич, я бы хотел предложить вам провести этот вечер в кругу моей семьи. Со всеми вы знакомы. К сожалению, дочери дома не будет. С того времени она выросла, теперь студентка МГУ, приходит около одиннадцати.

Не задумываясь, Разуваев принял приглашение:

– С удовольствием. Должен сказать, что давно хотел познакомиться с вашей семьей поближе. Вы мне как партийному работнику интересны. Я-то не чиновник от партии, надеюсь, вы это чувствуете. А готова ли Елена Федоровна принять своего бывшего пациента?

– Конечно, готова, учитывая возможности московских магазинов, если заходить в открытые не для простых людей двери. Правда, теперь эти возможности расширились, поскольку нас прикрепили к магазину АМН. Сейчас мы поставим ее в известность и по дороге заедем за ней в клинику, это можно, Николай Николаевич?

Минут через десять-пятнадцать подъехали к семейным хоромам.

– М-да, – пробурчал Николай Николаевич, – не думал, что двое достойных ученых живут в таком доме. Впрочем, это на вас похоже: «Мы не лучше других, как большинство, так и мы». Да, интеллигенция – народ опасный, с ними надо держать ухо востро. Разве не так думал и действовал Ленин?

– Напрасно так уж сразу вы напали на наш с виду неказистый деревянный дом. Конкурентов не было на освободившуюся площадь, и мы перестроили весь верх по своему усмотрению, как хотели. Теперь у нас просторная современная квартира. А советская власть в новом доме выделила бы квартиру с существенно меньшей площадью из расчета девять квадратных метров на человека и черт знает с какой планировкой. Пошли, Николай Николаевич, один лестничный марш из восемнадцати ступенек – и мы в квартире.

Их встретила тетя Груша. С радостным повизгиванием выбежали Зита и Дуся, кошка, впрочем, тут же важно удалилась.

Квартира Разуваеву понравилась. Он постоял у полок с книгами, достал и полистал некоторые.

– У вас даже есть Габриэль Шевалье, «Клошмерль». По этому роману поставлен великолепный фильм. Да, библиотека у вас отличная.

Уже за столом после первой рюмки коньяка он сказал:

– Как же вы будете принимать своих иностранных родственников и других зарубежных гостей, а они у вас, без сомнения, появятся, в этом особняке в кавычках. В квартире у вас все замечательно, но снаружи! И этот Кривой чуть освещен, и булыжная мостовая во дворе и в переулке, и один особняк «живописнее» другого. Западную прессу только допусти – шумиху поднимет: вот, мол, в каких трущобах живут ученые в СССР. Этого допустить нельзя. Кстати, весь Кривой переулок подлежит застройке и как переулок скоро исчезнет с карты города. Хотите вы или не хотите, но ваш дом снесут. Лучше дом освободить заранее, пока есть возможность выбора новой квартиры. Я твердо могу вам сказать, что вы получите квартиру с не меньшей площадью, в хорошем районе, недалеко от метро.

– Алешенька, придется идти навстречу пожеланиям партии, – со смехом заметила Леночка. По правде, мы и сами мечтали об этом. Но столько нуждающихся в расселении коммуналок, что мы решили подождать, заявлений не писали. Но если есть такая возможность, то мы не откажемся, спасибо.

Потом, было, гость высказал пресловутое, что в магазинах ничего нет, а дома в холодильнике полно, но, не почувствовав поддержки в этом сомнительном утверждении, сменил тему разговора, стал расспрашивать Елену Федоровну о Наталии Александровне.

– Вот что дает буржуазная демократия ученому – достойные условия жизни, свободу мысли и передвижений. И не только это, – заявил Ларин, открыв вторую бутылку коньяка.

– Алексей Петрович, а мне казалось, что вы противник крепких напитков.

«Не хочет товарищ Разуваев развивать тему о преимуществах буржуазной демократии, да еще в домашней обстановке. В сущности, мы как были, так и остаемся для него незнакомыми, но интересными людьми. Он хочет с нами познакомиться поближе, узнать нас и наше окружение, даже, быть может, поспорить с нами, но не дома, а в открытую, в среде своих», – подумал Алеша. Обращаясь к гостю, ответил:

– Я и сейчас противник того, чтобы пить крепкие напитки без меры. А коньяк, это ради гостя, товарища по партии. И вообще нужно развивать в народе культуру употребления виноградных вин… Вино надо смаковать, любоваться им в бокале, закручивать в воронку, разогревая, хотя, впрочем, с коньяком поступают так же. Мы с женой предпочитаем грузинские вина всем прочим. А что творится на периферии!..

Но Николай Николаевич, посмотрев на часы, заспешил:

– Хорошо у вас, мне нравится. А как мы живем, поговорим как-нибудь в другой раз, когда увидимся. Из этой квартиры мы вас переселим, так что готовьтесь.

– Николай Николаевич, для институтской многотиражки меня попросили написать о досуге заводского народа на периферии. Я написал. В свободное время прочитайте.

Заметку для многотиражки Разуваев прочитал сразу.

Унылая жизнь на Безымянке

Город К. вырос за счет заводов, эвакуированных во время войны. Сначала возле завода строили бараки для рабочих и служащих, поселок назвали Безымянка. Постепенно расширялся завод, а вслед за ним и поселок. Автор берется сформулировать один из Законов советского социализма нашего времени: развитие производственных мощностей происходит опережающими темпами по сравнению с инфраструктурой. В конце концов на окраине города вырос городок из унылых однообразных пятиэтажек. Таких поселков возникло немало, они разрастались, соединялись между собой, и в итоге огромный город узкой полосой вытянулся вдоль Волги километров на шестьдесят-семьдесят. Единой инфраструктуры город не имел. Попробуй, доберись на автобусе из Безымянки в исторический центр, например в театр. Один раз можно попробовать, второй раз не захочешь. Между тем люди ежедневно пользуются автобусом, трамваем, которые приходится брать с боем.

С продуктами в городе несравненно хуже, чем в Москве, намного, а когда в магазин поступает в продажу водка, вызывают милицию. На Безымянке пьяные буквально на каждом шагу. В городе впервые в стране открылся женский вытрезвитель. В центре есть ресторан, дверь в который охраняет швейцар, или вышибала. Попадают внутрь ресторана только постоянные посетители, за некоторую мзду. Есть ли, нет ли свободных мест за столиком – это уже их проблема. В ресторане водку подают в графинчиках, можно заказать котлеты или бифштекс рубленый, что в сущности одно и то же, с жареной картошкой. Ресторан для наиболее «самостоятельной» публики, имеющей «заначку» от жены или для командированных.

Если денег в обрез, а трудящемуся необходимо выпить (он к этому привык, устал, хочет расслабиться), то рядом с рестораном имеется скверик, в котором расположено кафе, или павильон. Весь ассортимент: холодный кофе в граненом стакане и сухая ватрушка. Унылая официантка будет наблюдать за вами, если вы не внушаете доверия, и за парой-другой работяг, ведущих тихий разговор. Кофе у них не выпит, а иначе она давно бы ушла из зала. За ними, «за этими», нужен глаз да глаз, чуть зазеваешься – и стаканов нет. Граненый стакан – великий символ нашего времени. Если где удастся схватить «поллитру» на троих, в самый раз по деньгам, нужен стакан, а он всегда при тебе.

В боковой стене павильона есть две двери – через одну из них с надписью «Вход» попадаешь в узкий коридор, отгороженный стенкой от зала кафе. Из коридора дверь ведет в подсобное помещение – «подсобку», а в конце коридора – столик, за которым торгуют водкой из поллитровой бутылки в розлив, по 200 граммов на человека – это полный граненый стакан – с двух до шести, если, конечно, до шести часов хватит водки. Торгуют трое при четком разделении труда: один – «касса» – берет деньги без сдачи, второй – «разливала» – сдергивает с горлышка бутылки пробку и наливает полный граненый стакан, третий – «подсобник» – подает «разливале» бутылки.

«Торговля» в распивочной начинается с двух часов дня, за порядком следит «начальник» – милиционер. Задолго до открытия появляются первые «озабоченные». Они собираются за кустами, где их как будто не видит милиция. Примерно без четверти два «на подмогу» прибывает второй милиционер, а «озабоченные» из броунова движения переходят к более-менее упорядоченному, выстраиваясь в очередь к известному им месту. Сюда в 13 часов 50 минут подойдет милиционер и вытянет перед собой руку, как при построении солдат в армии, но молча. И очередь идет за милиционером к двери, как единое живое существо медленно, молча, раскачиваясь, шепотом переругиваясь, но полная предвкушения получить внутреннюю теплоту и короткое забвение от опостылевшей жизни. Тех, которые выпивают залпом, очередь уважает, кто пьет в два глотка – терпят, остальных ненавидят: «Антиллегент, чего тянешь, давай быстрее!» «Вот, … твою мать, опять не повезло – на третий разлив попал. Тряси ее до капли, голубушку!» «Ну, ты, еще раз матюгнешь, выведу из очереди», – вяло грозит милиционер. Закусывают за кустами – кто чем может, а большинство пьет без закуски.