Николай Камбулов - Разводящий еще не пришел Страница 57

Бородин сжал в руках переносный микрофон, подал команду расчетам:

— Внимание! Занять стартовые позиции.

В динамике послышался голос Захарова:

— «Буря», я — «Кристалл». Доложите готовность.

Бородин окинул взглядом местность: установки поблескивают на солнце сталью, направляющие механизмы нацелены... Узлов и Шахов отдавали какие-то распоряжения подчиненным. Вычислители прильнули к приборам, уточняя расчетные данные. Спокойствие подчиненных передалось Бородину, и он чуть повышенным голосом ответил генералу:

— «Кристалл», я — «Буря». Готов к сигналу «Пуск».

Несколько секунд, показавшихся Бородину на этот раз слишком длинными, Захаров молчал. Бородин успел подумать о нелепой смерти Крабова и так некстати заболевшем Громове, успел заметить маленькую птичку, сидевшую на ветке в тени. Один глаз у нее был закрыт, вторым она смотрела прямо на майора — мирно, доверчиво. «Глупая, — подумал Бородин, — улетай, а то от грохота ножки протянешь». Он хотел спугнуть ее, но не успел.

— «Буря», я — «Кристалл». Вам — «Пуск».

— «Кристалл», я — «Буря». Вас понял, — ответил Бородин и, переключив передатчик на позывные огневиков, скомандовал: — Батарея... к бою! — И тут же услышал:

— Первое готово!..

— Пуск! — крикнул Бородин, взглянув на часы, и удивился необыкновенной прыти секундной стрелки: ему показалось, что стрелка бежит непостижимо быстро, во всяком случае быстрее, чем бежали солдаты в укрытие, оставив по одному специалисту возле установок. Но как бы резво ни бежала маленькая, тоненькая стрелка часов, все же люди опередили ее бег... Раздался треск, напоминающий серию электрических разрядов, послышалось мощное шипение, и черные сигары, таща за собой огненный хвост, с грохотом отделились от установок... Бородин выглянул из укрытия: ракеты, еще грохоча, неслись к облаку, потом (он видел это по черному дымному следу) пошли книзу, в направлении цели.

И когда наступила тишина, когда прозвучала команда прекращения пусков, Бородин начал ждать сообщения от генерала о результатах стрельбы. Теперь секундная стрелка уже не бежала, она, будто уставшая и измученная напряжением, еле волочилась по циферблату...

Лицо майора покрылось капельками пота. Он достал носовой платок, вытер щеки, лоб, случайно заметил: птичка сидела на прежнем месте и теперь уже обоими глазами смотрела на него спокойно и доверчиво.

— Птаха-то не улетела, сидит, — сказал Бородин Волошину.

— Какая птаха? — недоуменно спросил Волошин.

— Да вот, на ветке, — показал майор на куст.

— А-а, чего ей бояться, товарищ майор? Она — не агрессор.

Ракетный залп был произведен с высокой точностью, и, наверное, часть получила бы отличную оценку за боевые пуски, но руководитель учений генерал армии Добров, узнав о гибели подполковника Крабова, на разборе не дал никакой оценки ракетчикам, ограничился лишь одной фразой: «О ракетчиках состоится особый разговор...» Бородин представлял, какой может быть разговор, когда налицо такое происшествие: после тщательного расследования трагического случая последует приказ с определенными выводами и должным наказанием конкретных виновников гибели Крабова...

Специалисты приводили боевую технику в надлежащий порядок, работали сосредоточенно и молча: подчиненные понимали своих командиров с полуслова — весь военный городок как-то притих, сжался. И от этого на душе у Бородина становилось еще горше. По вечерам он забегал к Громову в надежде поговорить с командиром, хоть немного отвлечься от тех дум, которые распирали голову: наедине он мучительно искал ответа, почему такое могло случиться с Крабовым. Ответить не мог. Заходил к Елене. Она сжимала лицо ладонями и лишь отрицательно качала головой: «Не знаю, не знаю, не знаю...»

У Громова Бородин старался бодриться:

— Живот полотенцем перевяжи. Я тебя совсем не слышу, а поговорить хочется.

Громов невольно хватался за шов, повышал голос:

— Дознаватели еще не начали расследования? Нет? Жди, нагрянут, наговоришься.

— А-а, не боюсь... Пусть любое наказание дают.

— Значит, храбрый?

— Не в этом дело... Почему он решил спуститься под мост?

— Крабова ты лучше знал, обедали вместе, дружили.

— Дружили... Елена такая женщина, любые семьи подружит. Она добрая.

На третий день предсказание Громова оправдалось: началось нашествие комиссий, инспекторов, дознавателей. Бородин, занявший на время кабинет Громова, только и слышал от дежурных по части:

— Прибыл заместитель начальника политуправления округа...

— Прибыл дознаватель...

— Прибыл полковник из Москвы...

— Прибыл инспектор с группой офицеров...

Бородин бежал встречать, докладывать, выскакивал из кабинета на каждый стук в дверь. Иногда это были то Шахов — инженер интересовался, как быть с вечерним техническим университетом: солдаты просят продолжать занятия; то капитан Савчук, временно исполняющий обязанности начальника штаба, — подходил срок экзаменов на классность, и ему нужно было уточнить состав комиссии; то еще кто-либо из офицеров... Бородин хватался за голову, сдерживая себя, чтобы не закричать. Шептал: «Когда ж придет Громов? Операция-то — пустяк». Отдавал нужные распоряжения, указания, мчался к приезжему, чтобы продолжать начатую беседу. Представители и расследователи держали его иногда до полуночи. Чтобы не терять времени, Бородин спал вместе с ними в гостинице, передав сына на попечение Елены. Собственно, она сама забрала к себе Павлика: «С ним мне будет легче, одной страшно, а он все же человек».

Однажды, когда все дознаватели уехали из части и Бородин находился в парке боевых установок, к нему подбежал лейтенант Узлов.

— Прибыл еще один, — доложил лейтенант.

— Кто? Откуда?

— Полковник Гросулов, ждет в вашем кабинете... Велел позвать.

Бородин, зная хорошее отношение Гросулова к Крабову, полагал, что он раньше всех займется выяснением причин гибели подполковника, но Петр Михайлович все эти дни не проявлял особого старания. Он приезжал с представителями, знакомил их с офицерами части и тут же возвращался в Нагорное. Знал Бородин, что полковник не очень благоволит к политическим работникам, и вот теперь придется с ним иметь дело. Пока шел до штаба, успел представить, какой трудной будет встреча с Гросуловым. С этим чувством и открыл дверь. Полковник смотрел в окно и даже не повернулся к майору.

Бородин доложил о своем приходе.

— Достается вам без командира? — Гросулов потрогал шрам. — Н-да. Вот такое дело-то. Выходит, можете командовать частью, залп произвели отлично. — Он говорил тихим голосом. И хотя на нем, как всегда, было выглаженное обмундирование, Бородину почему-то показалось, что Гросулов изрядно помят. — Догадываетесь, зачем я прибыл?

— Все приезжают по одному и тому же делу. Уж скорее бы приказ состоялся...

— Вы дружили с Крабовым, часто бывали у него на квартире. Не так ли?

«Начинается», — подумал Бородин, но без нервозности, спокойно ответил:

— Да, бывал, товарищ полковник. Нередко мы вместе обедали. Елена Крабова и моя покойная жена Катя были подругами, вместе в художественной самодеятельности участвовали.

— Значит, вы хорошо знали Крабова?

— Разрешите курить? — уклонился Бородин от ответа: он уже сам задавал себе такой вопрос и не мог на него ответить.

— Курите. Я бы вам не советовал сильно переживать, товарищ майор, — сказал Гросулов и почему-то закрыл глаза. Так он сидел с минуту.

«Не советовал, — рассуждал Бородин. — Разве дело в этом? Переживай не переживай, человека не вернешь. Дело в том — почему это произошло, как могло случиться, что Крабов не поверил разведчикам, сунулся осматривать этот разнесчастный мост?.. Специалистам не верить, людям не доверять — это чудовищно!»

— Вы Крабова не знали, Степан Павлович, — произнес Гросулов, открывая глаза. Бородин даже удивился, что полковник назвал его по имени-отчеству. — Не знали! — повторил Гросулов. — А обязаны были знать. Да, да, по долгу службы. — Он поднялся, поискал взглядом графин с водой, напился и продолжал: — Я подал рапорт о переводе в другое место, не знаю, куда пошлют — хоть на край света, мне все равно, поеду. Может быть, мы с вами, майор, больше не увидимся, это скорее всего так. Могу вам сказать: вины вашей в этом архиредком ЧП меньше, чем моей. Не верите? — Полковник открыл черную кожаную папку, которую он все время держал под мышкой, начал перебирать какие-то бумаги, нужные откладывал на диван. Это были одностраничные не то записки, не то рапорты со знакомым Бородину почерком. Бородин пытался вспомнить, кому он принадлежит, но так и не припомнил. Гросулов, положив папку на стол, сел на диван, неторопливо прикурил от зажженной спички. — Не верите, значит?..

— Просто не понимаю, товарищ полковник...

Гросулов поспешил:

— Годы, служба меняют людей. Возможно, что и Крабов стал бы другим. С ним произошло бы то, что со мной в эти дни. — Было заметно, что полковник волнуется, намеревается поведать то, что не сразу скажешь другим. — Командир — ружье, а остальное — ремень и антапки. Даже не затвор!.. Какая чепуха, стыдно вспоминать. А ведь для меня эта дикая формула была существом души, нормой отношения к подчиненным... Для вас, майор, это не открытие, но извольте выслушать. — Однако, подумав о чем-то, Гросулов вновь заговорил о Крабове: — Крабова вы не знали. Вот его душа! — потряс он записками. — Читайте хотя бы вот эти, достаточно трех, читайте, — повторил полковник и в ожидании, когда прочтет Бородин, глубоко задумался. Воспоминания захватили его...