Айн Рэнд - Источник Страница 57

Китинг смотрел на него, ничего не понимая.

— Пока я не могу предложить тебе большего, — сказал Рорк. — Сейчас ты из меня не сможешь вытянуть ни цента, но потом, когда у меня будут деньги, я хотел бы попросить тебя не шантажировать меня. Скажу тебе откровенно, такая возможность у тебя будет — я не хочу, чтобы кто-то знал, что я каким-то образом причастен к этому зданию. — Он засмеялся, глядя, как постепенно меняется выражение лица Китинга. — Нет? — сказал Рорк. — Не станешь меня этим шантажировать?.. Иди домой, Питер. Ничто тебе не угрожает. Я никому не скажу ни слова. Это всё твоё — здание, каждая его балка, каждый фут канализации, каждый твой портрет в газетах.

Китинг вскочил. Его трясло.

— Ты, чёрт тебя возьми! — заорал он. — Чёрт тебя возьми! Да кто ты такой? Кто тебе сказал, что ты имеешь право так издеваться над людьми?! Значит, ты для этого здания слишком хорош? Значит, ты хочешь, чтобы мне было за него стыдно? Ты мерзкий, паршивый, самодовольный ублюдок! Кто ты такой? У тебя даже умишка не хватает, чтобы сообразить, что ты полное ничтожество, недоумок, нищий, неудачник, неудачник, неудачник! И ты стоишь здесь и выносишь суждения! Ты — против всей страны! Ты — против всех! С какой стати мне тебя слушать? Ты меня не запугаешь! Руки коротки! За меня весь мир!.. Не смотри на меня так! Я ненавижу тебя! А ты не знал, да? Всегда ненавидел и всегда буду ненавидеть! Когда-нибудь я тебя уничтожу, клянусь, даже если это будет стоить мне жизни!

— Питер, — сказал Рорк, — зачем до такой степени разоблачать себя?

У Китинга перехватило дыхание. Он застонал. Рухнув в кресло, он застыл, впившись пальцами в края подлокотников.

Через некоторое время он поднял голову и деревянным голосом спросил:

— О Господи, Говард, что я тут наговорил?

— Ты в порядке? Идти сможешь?

— Говард, извини меня. Если хочешь, я готов умолять, чтобы ты простил меня. — Говорил он хрипло и как-то неубедительно. — Я потерял голову. Нервы совсем ни к чёрту стали. Я ничего такого не имел в виду. Не знаю, почему у меня это вырвалось. Честное слово, не знаю.

— Пристегни воротничок. Потеряешь.

— Наверное, я разозлился из-за того, что ты сделал с чеком. Но ты, наверное, тоже был обижен. Извини. Иногда я веду себя очень глупо. Я не хотел тебя обидеть. Давай просто уничтожим этот проклятый чек.

Он взял чек, зажёг спичку и смотрел, как пламя пожирает бумагу. Он отбросил последний клочок, чтобы не обжечь пальцы.

— Говард, так мы обо всём забыли?

— Тебе не пора?

Китинг тяжело поднялся, сделав несколько непонятных и ненужных движений руками, и пробормотал:

— Ну… в общем, спокойной ночи, Говард. Я… до скорой встречи… Понимаешь, со мной так много произошло за последнее время… Наверное, надо отдохнуть… До свидания, Говард…

Выйдя в прихожую и закрыв за собой дверь, Китинг испытал леденящее чувство облегчения. Он чувствовал себя разбитым и усталым, но как-то мрачно уверенным в себе. Он понял одно: он ненавидит Рорка. Больше не надо было сомневаться, терзаться вопросами, сходить с ума от неловкости. Всё было просто. Он ненавидит Рорка. Причины? Не было никакой нужды задумываться о причинах. Нужно было только ненавидеть, ненавидеть слепо, ненавидеть терпеливо, ненавидеть без гнева. Только ненавидеть и не позволять ничему вставать на пути этой ненависти. И никогда не забывать, никогда.

Телефон зазвонил в понедельник, ближе к вечеру.

— Мистер Рорк? — сказал Вейдлер. — Вы не могли бы срочно подойти? Я не хочу говорить ничего по телефону, но приезжайте немедленно. — Голос был звонкий, весёлый, но с оттенком предостережения.

Рорк посмотрел в окно на далёкие башенные часы. Он сидел и смеялся над этими часами, как над добрым старым врагом. Больше они ему не понадобятся. У него снова будут свои часы. Он откинул голову назад, как бы бросая вызов бледному серому циферблату, висящему высоко над городом.

Он поднялся и взял пальто. Надевая его, он резко отвёл плечи назад, испытывая удовольствие от мышечного напряжения.

На улице он взял такси, которое было ему не по карману.

Председатель правления ждал его в своём кабинете вместе с Вейдлером и вице-президентом банка «Метрополитен». В комнате стоял длинный стол для совещаний. На нём были разложены эскизы Рорка. Когда Рорк вошёл, Вейдлер поднялся и подошёл поздороваться, протягивая руку. Что-то витало в атмосфере кабинета, как бы предвещая слова, произнесённые Вейдлером. Рорк не мог бы сказать, в какой момент он услышал эти слова, — ему показалось, что они были произнесены в ту самую секунду, когда он вошёл.

— Ну-с, мистер Рорк, заказ ваш, — произнёс Вейдлер.

Рорк поклонился. Лучше было несколько минут ничего не говорить — голос мог подвести его.

Председатель благодушно улыбнулся, приглашая его присесть. Рорк присел у краешка стола рядом с эскизами, положив на стол руку. Полированное красное дерево казалось тёплым и живым на ощупь. Было такое ощущение, словно он прикасался к фундаменту собственного здания, лучшего своего здания — пятьдесят этажей в центре Манхэттена.

— Должен вам сказать, — говорил между тем председатель, — что вокруг этого вашего здания у нас развязалась настоящая драка. Слава Богу, всё позади. Некоторые наши члены просто не могли проглотить ваши радикальные новшества. Вы же знаете, до чего некоторые люди бывают глупо консервативны. Но мы нашли способ умиротворить их и получить их согласие. Мистер Вейдлер чрезвычайно убедительно высказывался в вашу пользу.

Трое мужчин говорили ещё много. Рорк их почти не слышал. Он думал о том моменте, когда первый ковш экскаватора вонзится в землю и начнётся рытьё котлована. Затем он услышал слова председателя: «…так что заказ ваш, при одном маленьком условии». Услышав это, Рорк посмотрел на председателя.

— Всего лишь небольшой компромисс, и, если вы на него согласитесь, мы тут же подпишем контракт. Всего лишь малозначащий вопрос внешнего вида здания. Я понимаю, вы, модернисты, не придаёте большого значения фасаду, для вас важна планировка, и вы совершенно правы. Мы и не подумали бы хоть в чём-то менять вашу планировку, именно её логика убедила нас принять ваш проект. Так что я уверен, вы не станете возражать.

— Чего вы хотите?

— Всё дело лишь в небольшом изменении фасада. Я покажу вам. Сын нашего мистера Паркера изучает архитектуру, и мы попросили его сделать эскиз, весьма приблизительный, с одной лишь целью — выразить, чего мы хотим, а также объяснить членам совета, поскольку иначе они не смогли бы понять, какого рода компромисс мы предлагаем. Вот, взгляните. — Из-под лежащих на столе эскизов он вытащил рисунок и передал его Рорку.

На рисунке было весьма аккуратно изображено здание Рорка. Это было его здание, но впереди налепили упрощённый дорический портик, наверху пририсовали карниз, а вместо его орнамента извивался стилизованный греческий.

Рорк встал. Он не мог сидеть. Все свои усилия он сосредоточил на том, чтобы стоять. Тогда всё остальное становилось легче. Он опёрся на вытянутую руку, сжав пальцами край стола. Под кожей на запястье проступили жилы.

— Видите смысл изменений? — умиротворяюще сказал председатель. — Наши консерваторы наотрез отказались принять такое откровенное здание, как ваше. Они утверждают, что публика его тоже не примет. Так что нам пришлось избрать нечто среднее. Таким образом, хотя это отнюдь не традиционная архитектура, у публики от этого дома возникнет впечатление чего-то привычного, благодаря чему появляется определённый дух надёжности, солидности, достоинства — а именно этого все ждут от банка, не так ли? Существует же неписаный закон, что у банка должен быть классический портик. А банк не совсем то заведение, чтобы выставлять напоказ пренебрежение к законам и мятежный дух. Понимаете, это подрывает неосязаемое чувство уверенности. Люди не доверяют новизне. Но наш план устраивает всех. Лично я не стал бы на нём настаивать, но мне всё же представляется, что он ничего не испортит. К тому же таково решение совета. Разумеется, мы не настаиваем, чтобы вы во всём следовали этому эскизу. Но он даёт общее представление о том, чего мы хотим, и вы можете разработать собственный вариант классического мотива для фасада.

Тогда Рорк ответил. Никто из присутствующих не взялся бы охарактеризовать тон его голоса — был ли в нём переизбыток спокойствия или переизбыток чувств. Остановились всё же на спокойствии, ибо голос тёк ровно, без ударений, без оттенков, каждый слог чётко отделялся, словно говорил автомат. Лишь воздух в комнате вибрировал совсем не так, как он вибрирует при звуках спокойного голоса.

Присутствующие решили, что в поведении говорящего нет ничего безумного, кроме того, что его правая рука намертво вцепилась в край стола, и, когда ему нужно было передвинуть эскизы, он делал это левой рукой, как человек, у которого парализована правая.