Рейчел Джойс - Операция «Перфект» Страница 58

– Я совершил ошибку, – говорит он.

– Мы все совершаем ошибки.

Но Джим уверенно продолжает:

– Нас было двое. Много лет назад. Мы всегда были вместе – я и мой друг. Но потом что-то случилось. Что-то ужасное. По моей вине. Да, все это случилось по моей вине… – продолжать он не в силах.

Когда Айлин понимает, что это, видимо, все, что больше Джим ничего сказать не сможет, она обхватывает себя руками, протяжно вздыхает и говорит сочувственно:

– Мне очень жаль, что у тебя с другом так вышло. Ты теперь-то с ним видишься?

– Нет.

– А в «Бесли Хилл» он тебя навещал?

– Нет.

Как трудно говорить об этом! Как трудно выковыривать из души эти кусочки правды! И Джим вынужден умолкнуть, поскольку больше не понимает даже, где небо, а где земля. Он помнит, как страстно мечтал получить хоть одно письмецо, как он ждал и надеялся, что ему напишут хоть одно письмо. Иногда обитатели «Бесли Хилл» получали на Рождество поздравительные открытки, а кое-кого и с днем рождения поздравляли. Но Джим никогда ничего не получал. Айлин замечает, как он помрачнел, и ласково касается его рукава. Она смеется – это смех душевный, нежный, ласковый, она словно хочет сказать ему: присоединяйся, не все в жизни так плохо!

– Не расстраивайся, – говорит она. – Смотри на вещи проще. Если ты будешь так расстраиваться, снова в больницу попадешь. И снова я буду в этом виновата.

Но ее увещевания бесполезны. Перед глазами у Джима все плывет. Он даже толком не понимает, о чем в данную минуту думает – то ли о том, что ему сказала Айлин, то ли о «Бесли Хилл», то ли о каком-то далеком прошлом. И он говорит ей:

– Это был просто несчастный случай. И я тебя прощаю. Мы должны прощать друг друга.

Во всяком случае, он хочет это сказать, но слова словно прилипают к нёбу и к языку, а наружу вырываются лишь отдельные звуки, не способные подняться до высот настоящей, разумной речи.

– О’кей, Джим. Все нормально, дорогой. Давай-ка я отвезу тебя обратно.

Он надеется, что она его поняла, и в душе молит об этом Бога.

Глава 11

Электрический орган для Беверли

– Ситуация мне ясна, Байрон, но поддаваться панике не следует. Мы с тобой должны мыслить логически, – слегка задыхаясь, говорил ему Джеймс по телефону. Он перезвонил сразу, как только прочел посланное Байроном письмо. – Надо как можно быстрее составить список фактов и выработать план действий.

Перечислить факты было, собственно, достаточно просто. Вот уже пять дней Джини не может ходить – с тех пор, как они ездили на побережье, празднуя день рождения Люси. По словам Беверли, девочка даже ступить на эту ногу не может. Сперва Уолт пытался подбодрить ее сладостями, а сама Беверли только плакала. Затем они отвезли ее в больницу. Уолт умолял врачей помочь. Беверли кричала на нерадивых сестер. Только это ничего не изменило. Никаких видимых признаков какой-либо травмы не было, однако ребенок, похоже, стал хромым. Когда Джини все же пыталась встать, она либо просто падала, либо пронзительно кричала от боли. А теперь она и вовсе наотрез отказалась двигаться. Ей наложили жесткую повязку от лодыжки до верхнего бедренного сустава. И Беверли говорила, что в иные дни девочка отказывается даже руки поднять, чтобы самостоятельно поесть.

Если первой реакцией Дайаны было скорее изумление, то вскоре она развила прямо-таки бешеную активность. В понедельник утром она запихнула детей в машину и поехала на Дигби-роуд. Она припарковалась рядом с домом Беверли и бегом бросилась через сад с целой сумкой журналов и комиксов, купленных по дороге. Впервые Байрону показалось, что Дайана выглядит куда более хрупкой и маленькой, чем Беверли. Она нервно кусала ногти и совершенно не могла спокойно устоять на месте, а Беверли стояла, как скала, и, сложив руки на груди, смотрела на нее. Дайана предложила обратиться к хорошему специалисту-психологу и уже достала свою записную книжку, но стоило Беверли услышать слово «психолог», как она взорвалась:

– Ты что, думаешь, мы все это нарочно подстроили? – орала она. – Ты нас придурками считаешь, только потому, что мы на Дигби-роуд живем! Нам настоящая помощь нужна!

Потом, несколько успокоившись, Беверли сказала, что ей было бы легче перемещать Джини по дому, если бы у нее была хоть какая-нибудь каталка, потому что с руками у нее проблема. Дайана тут же помчалась домой и привезла детский складной стул на колесиках, когда-то принадлежавший Люси. И снова Байрон и Люси, сидя в машине, смотрели, как их мать учит Беверли раскладывать стульчик, а потом дает честное слово, что будет возить их с Джини повсюду, куда им понадобится. На все эти обещания Беверли только пожимала плечами и говорила, что люди и так всегда охотно ей помогают, увидев, что у нее ребенок болен. И в автобус подсаживают, и в магазине без очереди пропускают. В общем, Беверли очень старалась держаться с достоинством и на посулы Дайаны не клевала.

А Дайана нервничала и весь вечер рылась в медицинских книжках, которые притащила из библиотеки. На следующее утро Беверли позвонила и сообщила новость: врачи надели на ногу Джини какой-то жесткий «панцирь» на застежках.

Когда Байрон перечислил все эти факты, Джеймс отреагировал одной-единственной фразой:

– Ситуация действительно очень серьезная.

– Да знаю я! – сердито прошипел Байрон, слушая, как мать наверху нервно ходит по комнате. Она, похоже, никак не могла успокоиться после звонка Беверли, он даже не стал спрашивать, можно ли ему воспользоваться телефоном, не желая ее тревожить.

Джеймс огорченно вздохнул:

– Жаль, что я сам не могу осмотреть ногу этой Джини и убедиться, насколько правдивы их новые заявления о развитии ее болезни.

Остаток недели Джини и ее мать провели в Кренхем-хаусе. Джини сидела на одеяле, расстеленном в тени фруктовых деревьев, получив в свое полное распоряжение все раскраски Люси и всех ее кукол. Байрон просто не мог на это спокойно смотреть. Каждый раз, поняв, что ему неизбежно придется пройти мимо Джини, он начинал старательно выбирать кружной путь. Люси завязала себе коленку носовым платком и заявила, что хочет получить назад хотя бы свой стульчик на колесиках, потому что он ей самой нужен. Она даже заплакала.

– Будем говорить начистоту, Дайана, – вещала Беверли, сидя на террасе. – Ты своей машиной нанесла ущерб моей дочерни, а потом просто взяла и уехала. И целый месяц даже себе не желала признаться в том, что натворила. В результате моя дочь не может ходить. Она теперь хромая, это ты понимаешь? Вот к чему все это привело. – Впервые Беверли угрожала Дайане, хотя и теперь еще старалась скрыть свои угрозы. Она обвиняла Дайану, но так мягко, без крика, почти с изумлением, и так растерянно перебирала пуговицы на блузке, так что это звучало скорее как извинение. – Возможно, придется все-таки подключить к этому делу полицию. И взять адвоката. Ты же сама должна понимать.

– Адвоката? – переспросила Дайана, и голос ее прозвучал как-то чересчур пронзительно.

– Я, конечно, не хотела бы доводить дело до крайности. Все-таки ты моя лучшая подруга! Однако мне придется хорошенько подумать. И постараться быть практичной. Я просто вынуждена!

– Конечно, конечно, – тут же мужественно поддержала ее Дайана.

– Ты моя лучшая подруга, но Джини – моя дочь! И ты на моем месте сделала бы то же самое. Ты тоже мать. И для тебя твои дети тоже на первом месте.

– Но неужели так обязательно вмешивать в это дело полицию? И адвокатов?

– Я все думаю о твоем Сеймуре. Когда ты ему об этом расскажешь, он, возможно, захочет сделать все, как полагается.

Байрон видел, что мать колеблется: она явно была не уверена, что стоит высказывать вслух то, что вертится у нее в голове.

– Честно говоря, я не думаю, что стоит что-то рассказывать Сеймуру, – сказала она.

Рабские попытки Дайаны избежать признания в содеянном привели к тому, что она в последнее время стала поистине безупречной – более подтянутой и стройной, дом стала вести аккуратней, а все дела делать быстрее. На кухне она теперь делала влажную уборку столько раз, сколько раз дети туда заходили, даже если они забегали всего на минутку, чтобы выпить стакан «Санквик». Однако подобная безупречность даром не дается. Постоянное напряжение вскоре начало сказываться, и теперь Дайана часто не слышала того, что ей говорят, или же слышала что-то совсем не то. А еще она начала оставлять себе записки. Эти записки на страничках, вырванных из записной книжки, появлялись повсюду – на кухонном столе, в ванной, под ночником в спальне. И это были не просто списки срочных дел, или продуктов, которые нужно купить, или людей, которым нужно непременно позвонить, теперь туда попадали вещи «фундаментальные», те, которые все делают почти машинально. Так, среди напоминаний типа «купить жидкий крем для лица» или «пришить синюю пуговицу к кардигану Люси» попадались и такие: «приготовить обед», «почистить зубы».