Айрис Мердок - Лучше не бывает Страница 58

Когда Мак-Грат позвонил Дьюкейну на работу, Дьюкейн, разумеется, послал его к черту. Их разговор длился сорок минут. Дьюкейн безнадежно пытался связаться с Джессикой. Он звонил ей десять раз, посылал записки и телеграмму с просьбой позвонить ему. Он даже забегал к ней три раза, но она не откликнулась на звонок. И это та самая Джессика, с неожиданной болью подумал он, которая постоянно сидела дома, ожидая его письма или звонка. Когда он отошел от ее двери, он испытал нечто, похожее на возрождение любви. После третьего телефонного звонка он не сомневался, что она стала первым адресатом Мак-Грата, что на нее первую обрушился этот злоумышленник, и он испугался — не покончила ли она с собой. Образ Джессики, простертой на постели, побелевшей, с окостеневшей рукой, свешивающейся с кровати, мерещился ему за закрытой дверью и преследовал его во сне. Однако, подумав, он решил, что этого произойти не могло. В ее любви всегда таилась крупица нетерпимости. Спасительный эгоизм мог заставить ее ненавидеть его теперь. Это была грустная мысль.

Но все его мысли о Джессике были какими-то бесцветными. Он лишь с огромным трудом мог ясно представить ее. Она как будто перестала быть человеком, а превратилась в какую-то болезнь, овладевавшую им. Совершенно по-иному Дьюкейн думал о Джуди Мак-Грат. Он помнил сцену в своей спальне с галлюцинаторной живостью, она присутствовала в его сознании всегда, постоянно парила над ним, как ослепительный ромб, символизирующий присутствие Троицы в глазах обезумевшего святого. Он жалел, что не переспал с ней. Это было бы честным поступком — судило что-то внутри него, но что-то другое в нем шептало, что это странное мнение — неверно. Только начни фальшивить, и все твои построения вмиг станут ложными. Только допусти это, допусти то, и сразу совокупление с Джуди покажется вполне нормальным действием. У зла — своя логика, и Дьюкейн чувствовал, что поддается ей. Но прекрасное распростершееся тело Джуди — ее абрикосовость, ее шелковистость, ее весомость — продолжали зачаровывать его с мучительной точностью.

И все это со мной происходит тогда, думал Дьюкейн, именно тогда, когда ум мой ослаблен и я совсем запутался, когда я призван быть судьей другому человеку. Он и о Биране думал постоянно, как будто призрачный Биран всегда был с ним, прозрачный и совсем близкий. Призрак не обвинял его, просто невесомо присутствовал, перемещаясь чуть влево или вправо, становясь порой чем-то вроде alter ego.[19] Дьюкейн не знал, как избавиться от Бирана. Мысль, что он должен наказать его, испортить его карьеру, навлечь на него отчаянье и бесчестие, была так ужасна, что Дьюкейн почти физическим движением отталкивал ее. Но альтернативы не было, и Дьюкейн знал это: он должен стать холодной судейской машиной, и это — единственное, что важно и несомненно. Исповедь Рэдичи невозможно скрыть. Она давала разгадку, ясную и очевидную, всей этой таинственной истории, которую Дьюкейн, наконец, нашел. В любом случае, и даже независимо от расследования, убийство нельзя скрывать, и простой обязанностью его было не скрывать его. Решив это для себя, Дьюкейн смог хладнокровно оценить опасность, которая угрожала бы ему в случае сокрытия. Дьюкейн не обязан заботиться о преступных секретах, а тем более разделять их с таким человеком, как Биран, который был ему несимпатичен и которому он не доверял. И, кроме того, он ощущал еще и призрачное присутствие Мак-Грата, он мог знать больше, чем Биран воображал. Дьюкейн знал, что если потом выплывет тот факт, что он утаил важный документ, то он погиб.

— С вами все в порядке, Джон?

Они молча шли по тропинке. Пахучие сорняки распространяли вокруг причудливый запах. Ворон с поднятым хвостом сопровождал их, пробираясь через коричневую темноту изгороди.

— Я в порядке, — сказал Дьюкейн не совсем своим голосом. — Просто мне снились плохие сны.

— Вы имеете в виду настоящие сны или твои мысли?

— И то, и другое.

Дьюкейну снилось в прошлую ночь, что он убил женщину, но не мог понять, кто она, он пытался спрятать тело под грудой мертвых голубей, когда был внезапно застигнут стремительно вошедшим человеком. Этим человеком был Биран.

— Расскажите мне о них, — попросила Мэри.

Почему я должен все время всем помогать, подумал Дьюкейн, а сам не могу принять помощи? Я хочу, чтобы кто-нибудь помог мне. Я бы хотел, чтобы Мэри могла мне помочь. Он сказал:

— Это все чужие тайны.

— Присядем здесь на минутку.

Они дошли до леса. Мэри села на ствол поваленного дерева, Дьюкейн — рядом с ней. Он постучал ногой по грибам пергаментного цвета, волнами растущими на влажном боку ствола. Нежная коричневая подкладка грибов, собранная в складки, как девичье платье, рассыпалась по сухим листьям. Пара щеглов задумчиво копалась в маленьких джунглях коровьей петрушки и дягиля.

— Вы поссорились с Кейт? — спросила Мэри. Она не смотрела на него. Она поставила корзину на землю и, глядя на нее, качала ее ногой, обутой в коричневую сандалию.

Она наблюдательна, подумал он. Впрочем, это очевидно.

— Да. Но не всерьез, совсем нет.

— Кейт найдет способ помириться, вы знаете, она всегда все исправляет. Она вас так любит! А в чем еще дело?

— Я должен что-то решить, это касается одного человека.

— Девушки?

Ее вопрос слегка удивил его.

— Нет, мужчины. Это довольно серьезное решение, оно определит всю жизнь этого человека, а я чувствую, что недостоин решать его судьбу, я сам чувствую себя никуда не годным и аморальным.

— Никуда не годным и аморальным — Мэри повторила эту странную фразу, как будто она абсолютно точно поняла ее смысл. — Но вы ведь знаете механику принятия решений?

— Да, я умею принимать решения.

— Может быть, лучше подумать о самом решении, а не о себе? Пусть сама механика действует, и неважно, какой вы.

— Вы совершенно правы, — сказал он. Он чувствовал себя в присутствии Мэри необыкновенно спокойным. Странно, но он обрадовался, что она не протестовала против его самоуничижительных реплик, а дала правильный совет. Она каким-то образом убедила его в существовании вечной моральной основы. Она, думал он, подчиняется тем же законам, что и он. Он обнаружил вдруг, что подобрал край ее платья и ощупывает его. Она надела в тот день лиловое платье из крепа. Щупая материю, он подумал вдруг о красно-полосатом платье Кейт и о платье Джуди с голубыми и зелеными цветами. Дамы и их наряды.

Он быстро сказал, бросив край платья:

— Мэри, вы не будете возражать, если я скажу, как я рад за вас и за Вилли.

— Но ничего не решено пока. Вы же знаете.

— Да. Я знаю. Но все равно рад. Передайте Вилли привет. Я не хочу вас больше задерживать и думаю, мне не стоит идти с вами.

— Хорошо. Вы поговорите с Полой, ладно? И с Пирсом?

— Да. Прямо сейчас. Кого первым встречу, с тем и поговорю!

Они встали. Мэри, откинув волосы, повернула к нему свою узкую русую голову. В горячей пестрой тени глаза ее казались туманными. Они неловко постояли так несколько мгновений и потом, махнув на прощанье друг другу руками, разошлись.

32

— Что ты там делаешь, Мэри?

— Мою посуду, Вилли.

— Не надо, я сам займусь этим попозже. Лучше поговори со мной.

— Я переложила малину в кувшин и посыпала сахаром. Мы можем съесть ее за чаем.

— Можем…

Есть вместе с ним еще было непривычным делом, незаурядным событием, как пикник, как евхаристия. Жара в комнате создала род приятной бархатной тишины, в которой человек не шел, а плыл.

Вилли вытянулся в кресле рядом с очагом, рубашка его была расстегнута, обнажая седую поросль на груди, казавшуюся косматой майкой. Он почесывал ее. Мэри поставила стул между ним и столом и села, положив руку ему на плечо. Это не было лаской. Скорей так прикасаются к любимому, но не одушевленному предмету, к рулю машины, например.

— Пола придет читать «Энеиду»? Я так рада, что ты ее уговорил.

— Нет, сегодня она взяла выходной.

— Вы уже много прочли?

— Читаем шестую книгу.

— О чем она?

— Эней спускается в подземный мир.

— А что он там делает?

— Он встретил там тень своего кормчего Палинура. Палинур заснул и упал в море с кормы корабля и утонул. Так как его тело не предано земле, Харон не хочет перевозить его через Стикс. Но Эней говорит, что люди из той местности, рядом с которой он утонул, возвели ему гробницу и основали его культ, и вся область носит теперь его имя. Эти новости обрадовали бедного парня больше всего на свете!

Сердце Мэри сжалось от песенного речитатива Вилли. Она спросила:

— Как ты думаешь, каждый должен спускаться порой в нижний мир?

— Ты имеешь в виду — в поисках мудрости?

— Да.

— Конечно, нет. Там темно, нечем дышать, и скорей там можно испугаться до смерти, чем научиться чему-нибудь. Пусть классная комната жизни будет светлой и проветренной!