Карл-Иоганн Вальгрен - КУНЦЕЛЬманн & КунцельМАНН Страница 58

Виктор представил, как они с гостем будут пить вино… Он коротко расскажет о стоящем на столе «Сильванере», блеснёт знаниями по части вин… а потом обнимет пришедшего за плечи… Или наоборот, это не он обнимет гостя, а гость обнимет Виктора, скажет шёпотом, что с гонораром они разберутся позже… и поцелует его сразу, ещё до того, как они успеют декантировать[92] вино… Дальше его фантазия иссякала — гость каждый раз принимал облик Фабиана Ульссона.

Он вышел из парка и пошёл по восточной стороне Вальхаллавеген. Мимо двигались празднично одетые пары, одинокие мужчины торопились в «Бёрнс» или «Риш»[93].

Никто здесь о нём ничего не знает, подумал он. Даже Фабиан и Аста не знают, что он приехал в Швецию по поддельным документам, получил по ним паспорт и гражданство… Может быть, именно поэтому в нём продолжало жить чувство, что он чужой в этой стране. На вопросы о прошлом он отвечал уклончиво или придумывал подходящую историю в зависимости от требований момента… ложь во спасение, отвлекающие манёвры, каждая новая ложь влекла за собой другую, и он запутывался всё больше, как рыба в неводе.

В подъезде стоял молодой человек с незажженной сигаретой.

— У вас есть спички? — спросил он, дождавшись, когда Виктор подойдёт поближе.

Виктор кивнул, достал коробок со спичками и дал незнакомцу прикурить. Он вдруг почувствовал неуверенность — что он, собственно, здесь делает? Ему надо было бы сидеть дома… Завтра его ждут важные дела — закончить несколько копий, а самое главное… самое главное — ответить на неожиданное и взволновавшее его письмо Георга Хамана.

— Благодарю вас. — Молодой человек затянулся и бросил взгляд в сторону парка: — Не повезло в туалете? Я видел, как вы туда заходили. Будьте осторожны в подобных местах, здесь могут и ограбить… А как вас зовут?

Гуляющая публика проходила мимо, вроде бы их и не замечая. На этих широтах люди вообще друг друга не замечают, подумал Виктор, старательно избегают смотреть друг другу в глаза, словно боятся заразиться какими-то нежелательными и неуправляемыми чувствами. Ему вдруг пришло в голову, что все те свойства национального характера, которые шведы старательно приписывают немцам, точно так же присущи и им: строгая иерархия, заискивание перед власть имущими и в то же время парадоксальное обожание всего коллективного, подозрительность к чужакам, удивительная окоченелость всех психических сочленений, которую они иногда пытаются размягчить алкоголем, маниакальная чистоплотность и заученное раз и навсегда чувство порядка.

— Виктор, — сказал он.

— Что я могу сделать для вас, Виктор? — с деловой интонацией спросил молодой человек.

Виктор засомневался:

— Это зависит от того, сколько это стоит…

— Заплатите столько, сколько найдёте справедливым.

Пока они шли назад к парку, он думал о Георге. На письмо рано или поздно надо ответить — и как всё ему объяснить? Может, просто исповедаться Георгу, рассказать о событиях последнего года, как три самых близких ему человека один за другим исчезли из его жизни…

Письмо пришло этим утром, светло-голубой конверт, проштемпелёванный в американском секторе Берлина. Виктор не встречал своего напарника и оруженосца с того самого майского дня пять лет назад, когда они расстались на дороге под Ганновером. До сегодняшнего дня он понятия не имел, где Георг теперь, что с ним и жив ли он вообще. И каким образом Георг нашёл его адрес?

На десяти страницах, исписанных мелким, но очень чётким почерком, Георг рассказывал, что с ним было после того, как они расстались. Он дошёл до развалин пешком — Георг именно так и написал: не «Берлин», а «развалины». От их квартала ничего не осталось. Пачка спрятанных в сапогах фальшивых фунтов очень ему помогла. Начал он на чёрной бирже с продуктов питания, потом занялся более привычным делом — антиквариатом и живописью. Два года назад он открыл магазин поблизости от Ку-дамм. Дела, писал Георг, вопреки ожиданиям, шли превосходно. Он покупал картины за бесценок — людям были отчаянно нужны деньги, и продавал за очень хорошую цену чиновникам из военного управления союзников.

Не хочет ли Виктор снова с ним сотрудничать? У Георга были далеко идущие планы, например открыть в Швеции филиал своего магазина. Ему нужны «объекты», написал он в кавычках. На их языке это могло означать лишь одно: ему нужны были сделанные Виктором подделки.

Виктор размышлял, как ему сформулировать ответ — а ответить надо было сразу, самое позднее завтра. Он исключал для себя возврат к прежнему. На этот раз он принял твёрдое решение: жить честно.

Заходя с незнакомцем в туалет, он краем глаза заметил полицейский автомобиль, свернувший на Стуреплан. Снюты[94], пробормотал он. Странно, какой ерундой пополнился его словарный запас за пять лет в этой стране. Флоттисты, лигисты… Где он их набрался? А некоторые слова он почему-то никак не мог запомнить, например фильбунке — простокваша. В Кунгсане водятся сутенёры, трансы, стилеттисты… растерянно вспоминал он, а незнакомец тем временем расстегнул его ремень и гладил его по ягодицам.

Незнакомец спустил с него брюки. Третий мужчина в моей жизни, подумал Виктор, после Фабиана и Нильса Мёллера. Юноша взял в руку его податливый… как это у них называется? Лем? Кук?[95]… Этим словам научил его Фабиан Ульссон.

Виктор не чувствовал ни малейшего возбуждения.

— Тебе приятно?

Молодой человек посмотрел на него серьёзно и присел на корточки. Виктор не знал, что ответить. В туалете пахло мочой. На полу лежал пакет презервативов: «Пробный набор Торена со смазкой, цена 2,75». Убожество, вспомнил он шведское слово, ему казалось, что оно очень подходит к обстоятельствам.

— Наверное, лучше будет, если ты сам меня приласкаешь…

Он встал и засунул ему в рот язык. Виктор с отвращением почувствовал новый вкус, он догадывался, что этот вкус — его собственный. Он выставил руки, словно защищаясь. Наверняка, подумал он, вся это сцена со стороны выглядит до крайности нелепо и трагично. Двое мужчин со спущенными до щиколоток брюками и трусами в общественном туалете, дверь в парк открыта… Его мысли были прерваны фотовспышкой. Его новый знакомый быстро натянул штаны и отбежал к стене. В дверях стояли двое полицейских.

— Есть? — спросил один из них.

— А то! — ответил напарник и повернулся к юноше.

— А ты можешь идти. Аксельссон потом с тобой свяжется…

Через полчаса его уже допрашивали. Полицейская машина затормозила у большого здания на Кунгсхольмене. Его провели через подземный коридор в камеру, забрали пояс, бумажник и обувь и посадили на намертво привинченную к стене койку.

— Имя? — спросил полицейский в штатском, представившийся Аксельссоном.

— Виктор Кунцельманн.

— Семейное положение?

— Холост.

— Знаешь, почему ты здесь?

— Нет…

В глазке камеры он заметил какое-то движение — похоже, кто-то подглядывает.

— Не валяй дурака… Ты обвиняешься в совращении несовершеннолетних… Ты же, чёрт тебя подери, торчал там с членом наготове… Всё есть на снимке.

— Пареньку не исполнилось двадцати одного, — вставил второй полицейский.

— Откуда мне было знать, сколько ему лет? Выглядит он старше…

— Как часто ты этим занимаешься?

— Чем этим?

— Как часто тебе сосут в общественных сортирах?

Он промолчал. Говорить было нечего.

— Как ты думаешь, какая жизнь будет у этого парнишки, если подонки вроде тебя будут пользовать его за деньги?

— Документы есть? — устало спросил второй.

— Все документы дома.

— Где это — дома? В сортире? В подъезде на Вальхаллавеген?

Только сейчас Виктор заметил, что у него из носа течёт кровь. Горячая жидкость стекала по подбородку. Он даже не заметил, что его кто-то ударил. Аксельссон протянул ему платок, и на белом полотне тут же расплылась кровавая роза.

— Иностранцы по закону должны носить с собой паспорт.

— Я шведский гражданин…

— Это мы знаем. Не думай, мы достаточно много о тебе знаем. Знаем, например, что ты испоганил жизнь молодому человеку по фамилии Ульссон. Его отец попросил нас за тобой проследить…

Только теперь до него начало доходить. Слова отца Фабиана, оказывается, не были пустой угрозой.

— На этот раз так дёшево не отделаешься, — сказал тот, что помоложе. — Тебя ждёт исправительный дом. Гомосексуальное растление несовершеннолетних — тяжкое преступление. Что скажешь, Аксельссон?

— Думаю, у него есть выбор…

Эта фраза явно предполагала встречный вопрос.

— Какой выбор?

— Посмотрим… Левандер, зайди сюда.

Дверь в камеру открылась. Вошёл одетый в штатское человек с папкой под мышкой и, повернувшись к Виктору, вежливо кивнул.