Джей Рейнер - Доизвинялся Страница 58

На следующий день мы сняли Ланкастерский зал в «Савое», отчасти из-за его вместительности, отчасти потому, что папа всегда восхищался этим отелем. Однажды, когда мы были детьми, он повел нас туда пить чай и есть крохотные сандвичи в выходящей на Темзу гостиной, воздавая дань этому месту, где сто лет назад готовил великий Огюст Эскоффье. «Без Эскоффье, – сказал отец, величественно обведя фрески по стенам, зеркала и люстры, – в этой стране кормили бы еще хуже, чем сейчас». А потом склонил голову, будто сама мысль бесконечно его расстроила. Тогда «Савой» показался мне раем, где невозможно ничего дурное, и вполне естественно, что сейчас я выбрал его как безопасное место для своего последнего подвига.

Когда менеджер спросил, сколько стульев нам понадобится, я ответил: «Сто пятьдесят», но Люк меня поправил. Нам понадобится шестьсот, сказал он и был прав или почти прав. В тот день зал быстро заполнился газетчиками и тележурналистами, так что фотографам пришлось прикорнуть на полу перед стульями, а проходы по обеим сторонам заняли телеоператоры – точно батарея артиллерии нацелилась на меня объективами.

Мы с Люком сидели за покрытым белой скатертью столом, пустым, если не считать кувшина с водой, стаканов и одинокого микрофона, подключенного к усилителю. Менеджер предложил вазу с цветами, но я отказался. Сейчас не время для украшений.

Люк меня представил, сказал, что я сделаю заявление, пообещал потом ответы на вопросы и пододвинул мне микрофон. Я подался вперед и под гудение камер изложил собственную версию абхазских событий. Я сказал, что ничего не знал про акции, и объяснил, что к великому моему сожалению во всех затруднениях вынужден винить Макса Одеона.

– К несчастью, мистер Олсон умер до того, как смог снять с меня обвинения, – сказал я и услышал из толпы недоверчивое бормотание, – поэтому никаких доказательств привести не могу. Но одно я знаю точно: часть вины лежит и на мне самом. С моей стороны, было глупо не обращать внимания на собственные капиталовложения, глупо принимать за чистую монету все, что мне говорили. Я вел себя как идиот и за это прощу прощения. От моего имени была развязана война, которую я никогда не хотел, которая меня ужасает и за которую я прошу прощения. Надеюсь, мир примет мое извинение, потому что… – я сложил листок бумаги, – …это все, что я могу предложить.

Люк попытался руководить вопросами, но не успел он дать слово первому, как из первого ряда раздался голос:

– Мистер Бассет, и вы думаете, что мы вам поверим, будто вы не знали, что вам принадлежит три миллиона акций «Кавказ-Нефтегазодобычи»?

Я покачал головой.

– Думаю, в моем положении нельзя на что-либо рассчитывать. Могу только рассказать, как обстоят дела. Я совершил большую глупость, и мне очень жаль.

Люк быстро передал слово другому журналисту – американке в середине зала.

– Вы будете извиняться и перед народом Абхазии?

– Надеюсь, это извинение будет услышано и принято и абхазцами тоже. Честно говоря, на мой взгляд, с сегодняшнего дня мне лучше замолчать.

– Вы уходите из бизнеса извинений?

– Целиком и полностью.

Еще один выкрикнутый вопрос:

– Мистер Бассет, правда ли, что, будучи Верховным Извиняющимся при ООН, вы уполномочили свою службу безопасности мучить и запугивать членов женской олимпийской сборной паралитиков США, что имело место после вашего выступления с «Ю-Ту» на Стадионе ветеранов в Филадельфии?

Люк повернулся ко мне с таким видом, точно я только что неприлично рыгнул. Моргнув, я сглотнул и наклонился к микрофону:

– Действительно, на Стадионе ветеранов имел место инцидент, за который я приношу свои извинения. Он явился следствием того, что мои сотрудники не сумели разобраться в ситуации и решили, будто мне что-то угрожает. Мне бы хотелось извиниться перед членами сборной за все неприятности, которые им причинили. Ничто подобное в мои намерения не входило. Я, честное слово, извинясь. Честное слово.

Еще вопрос – с другой стороны зала:

– Мистер Бассет, верно ли, что вы утверждали, будто вы наследник Вилли Брандта, покойного канцлера бывшей Западной Германии?

– Прошу прощения?

– У нас есть заявление гражданского сотрудника военно-воздушной базы Дейтон в Огайо. Он говорит, что в ночь перед открытием инаугурационной конференции ВИПООН в прошлом году у вас состоялась встреча с мистером Одеоном, на которой вы сказали, цитирую… – Журналист опустил глаза в блокнот, потом снова поднял взгляд: – «Я новый Вилли Брандт».

Я нервно рассмеялся. Мне казалось, собравшиеся вот-вот от меня отшатнутся.

– Ну нет… я хочу сказать, да, я произнес эти слова. Но, мне кажется, я скорее произносил их как вопрос.

– Что? Вы спрашивали, можете ли вы быть следующим Вилли Брандтом?

– Нет. Да. Поймите. Время было беспокойное, стресс крайне велик, и у меня был один разговор с Максом, я хотел сказать – с мистером Олсоном, и… – Замолчав, я попытался взять себя в руки. – Если этими словами я кого-то оскорбил, хотя бы кого-то, то, разумеется, очень прошу меня извинить. Я не хотел, чтобы это было неверно понято. Тогда я еще шарил в потемках и вообще думал, что это приватная беседа, и…

Люк отобрал у меня микрофон.

– Следующий вопрос.

Он выбрал стоявшую у стены женщину и подвинул микрофон ко мне.

– Мистер Бассет, действительно ли, что вы обманывали свою тогдашнюю подругу с двумя официантками из Де-Моина, штат Айова?

Мой брат опять потянул микрофон на себя.

– О да, верно. Это он определенно делал.

Я снова отобрал у него микрофон.

– Спасибо, Люк. – Я повернулся к аудитории. – Да, боюсь, что-то в таком роде действительно имело место…

И услышал, как Люк вполголоса пробормотал:

– Именно это.

– …имело место именно это. Наверное… ну, сами знаете… в личной жизни мы все совершаем ошибки, и эти вещи остаются личными, но из-за моей работы моя жизнь была несколько менее личной, чем у остальных, поэтому…

– Вы вините молодых женщин в том, что ваши похождения стали достоянием гласности?

– Нет, нет, конечно, нет. Я только хочу сказать, что не подумал о последствиях. Это был ужасный поступок, и я рад возможности извиниться сейчас перед всеми сторонами и надеюсь, они услышат мои слова сожаления, и я правда прошу меня простить.

Откинувшись на спинку стула, я сложил руки на коленях. Я был на последнем издыхании, а пресс-конференция шла всего десять минут. Мне казалось, я попал в западню, я чувствовал себя опустошенным, наголову разбитым. А ведь это еще не конец. На сей раз вопрос задал мужской голос с французским акцентом.

– Мсье Бассэ…

– Бассет, – автоматически поправил я.

– Мсье Бассет, французское правительство объявило, что постоянный представитель нашей страны при ООН на следующей неделе выступит на Генеральной Ассамблее с призывом распустить Ведомство Извинений и Примирений при Организации Объединенных Наций. Говорят, ваша деятельность выставила его в дурном свете. Уже есть предложение заменить его Службой Психотерапии Национальных Государств, которая сейчас создается в Вене. Ваши комментарии?

– Я… э… я знаю некоторых людей… ну, одного человека, работающего над проектом психотерапии, и сам проект обещает принести много пользы. Но мне бы не хотелось думать, что ВИПООН распустят из-за нескольких ошибок, которые я совершил… – Недоверчивый смех в зале. – Хорошо, хорошо, из-за многих ошибок, которые я совершил. Я думаю, в ВИПООН мы проделали отличную работу, и, уверен, само ведомство обладает огромным потенциалом.

Теперь английский журналист:

– Из Нью-Йорка сообщают, что профессор Томас Шенк опубликовал заявление, в котором называет вас… и это его прямая цитата… «ленивым, слабоумным пронырой, который исключительно из жадности дискредитировал Покаянный Подход». Вам есть что на это сказать?

Вот тут я разозлился.

– Да будет вам! Шенк – сумасшедший. Душевнобольной. Психопат. Нельзя верить ни слову из того, что он говорит.

– Значит, ваш единственный ответ – назвать сумасшедшим основоположника одного из самых влиятельных политических движений наших дней?

– Вы сами с Шенком встречались? – рявкнул я в микрофон.

Люк снова вырвал его у меня.

– Последний вопрос, пожалуйста.

Он указал на человека, яростно машущего руками у пульта звукооператора.

– Мистер Бассет, сэр… – Еще один американский журналист, чья речь пестрела расхожими учтивыми обращениями его страны. – Мистер Бассет, сэр, Льюис Джеффрис III из Афроамериканского комитета по репарациям за рабство только что выступил в Луизиане с заявлением для средств массовой информации.

– Что он сказал?

– Если вы не против, сэр, у нас уже есть аудиозапись. – Он поглядел на техника, прикорнувшего рядом с ним на корточках и нависшего над лэптопом. – Загружено? – Техник кивнул. – Сэр, мы подключены и могли бы пустить запись через систему вещания, чтобы вы прослушали, и…