Умберто Эко - Таинственное пламя царицы Лоаны Страница 58

Прошло еще полтора года до выпускных экзаменов. Я был по-прежнему вымотанный, измочаленный, несчастный. Я думал только о Лиле Саба, и где она, и что она.

Ну конечно, после экзаменов, сказал Джанни, появилась надежда, что в университете я избавлюсь от всего этого. И точно, я начал ухаживать за новой девушкой, потом еще за одной, а на последнем курсе познакомился с Паолой. Лиле, по логике, следовало бы оставаться прекрасным воспоминанием юности, какие имеются у многих. Но как бы не так! Я продолжал искать ее всю свою взрослую жизнь. И собирался даже поехать в Латинскую Америку и там повстречать ее на улице. Ну где-нибудь между Огненной Землей и Пернамбуко. В час слабости я признавался другу Джанни, что во всех женщинах я продолжал искать лицо Лилы. И что хотел увидеть ее еще хоть бы раз, один только раз, прежде чем умру. Мне было не важно, какой она стала. Испортишь все впечатление, говорил Джанни. Мне все было не важно. Я недополучил по счету.

— Так ты всю жизнь и проискал Лилу Саба. Я говорил и ответ, что это лишь уловка, чтоб путаться со всеми прочими. Не так уж сильно принимал тебя всерьез. Что дело действительно серьезное, я поверил только в нынешнем апреле.

— А что же произошло, скажи пожалуйста, в нынешнем апреле?

— Ямбо, этого уж совсем я не хотел тебе говорить. Но дело в том, что пересказал я… ну, некоторые новости насчет Лилы… тебе прямо за несколько дней до твоей неприятности. И после этого ты заболел. Не могу сказать, была ли прямая связь, но хотя бы из суеверия давай-ка лучше не повторять эксперимент, не так уж важно все это.

— Нет уж, теперь договаривай все, или подскочит давление. Давай выкладывай.

— Ну, я тут ездил на наши старые места в первые дни апреля. На кладбище пойти. Наш город, с тех пор как нас там нет, не меняется ну ни капельки. Когда я возвращаюсь в наши с тобой места, я молодею. Ну вот, и повстречал на улице Сандрину. Ей тоже уже под шестьдесят, но я ее узнал без всякого труда. Зашли в бар выпить кофе. Вспомнили старые времена. Так, слово за слово, я ее спросил что-то о Лиле. Как, ты ничего не знаешь? — спросила она. А откуда же, черт побери, я могу знать. Как, ты не знаешь, что Лила умерла еще когда мы сдавали выпускные экзамены? Не спрашивай, что да как, я посылала ей письмо за письмом в Бразилию, и вдруг они все возвратились одной пачкой, и ее мама сообщила мне это известие, ты подумай, бедная, бедная, умереть в восемнадцать лет. Вот и все, что я узнал от Сандрины. Для нее это было дело давнее, полузабытое.

Я сорок лет чах по фантазму. Попробовал отвязаться от прошлого в начале университета, и от всего прошлого отвязался, за исключением именно этой единственной части.

Не зная сам, прокружил всю жизнь вокруг далекой могилы. Как поэтично. И в то же время, до чего это невыносимо.

— Но как она выглядела, Лила Саба, — спросил я у Джанни. — Скажи мне, как минимум, на что она была, эта Лила, похожа.

— Ну что тебе сказать, красивая, она и мне-то нравилась, когда я тебе ее нахваливал, ты гордился — в стиле «еще бы, у меня красивая жена». Волосы золотые, почти до пояса, личико ангельское, но немножко чертовское, а когда улыбалась, показывались два резца…

— Есть где-нибудь ее фото? Хотя бы групповой снимок на стене в лицее?

— Ямбо, наш с тобой лицей сгорел в шестидесятые годы, все стены, парты, документы, вообще все. Теперь на его месте новый, уродский.

— Подружки ее, Сандрина, у них спросить.

— Могу. Если хочешь, я попробую, хотя не знаю, как и спрашивать. А вообще искать будет трудно. Сандрина, например, все-таки миновало полвека, уже не может сказать, в каком та городе жила, какое-то мудреное название, ну, в общем, никак не Рио, можно, конечно, послюнить палец и прочитать все телефонные книги Бразилии, ища семью по фамилии Саба. Найдется приблизительно тысяча. Хотя папаша, когда удирал, думаю, сменил имя. Ну, если даже, допустим, разыщем мы ее родню. Приедем — и что увидим? Родители, я думаю, на том свете, а если даже на этом, то не знаю, не знаю… им уже лет по девяносто. Мы скажем, извините, гуляли и зашли вот вас проведать, нельзя ли посмотреть фото вашей дочери Лилы?

— А что здесь такого?

— Не надо, послушай меня, Ямбо. Покойникам почет, а жизнь своим путем идет. Мы не найдем даже, где она похоронена. Поскольку звали ее не Лилой…

— Как не Лилой?

— Черт. Напрасно я ляпнул об этом. Просто Сандрина и апреле сказала мне еще одну вещь, которую я не знал, а я тогда же преподнес ее тебе, что, мол, смотри, какое забавное совпадение… А тебя-то это стукнуло, будто дубиной. Слишком ты этот факт проинтерпретировал близко к сердцу. Поверь ты мне, так уж близко не следовало. Явно все это — чистая игра случая. Ладно, скажу тебе, что именно я выяснил. «Лила», оказывается, — уменьшительное от «Сибилла».

Профиль на французском журнале, целуемый ребенком. Лик, увиденный у входа в лицей мальчишкой. И все другие лица, между которыми наблюдалась общность: Паола, Ванесса, хорошенькая голландка, другие, другие, вплоть до этой нынешней Сибиллы, этой, живой, этой, которая нацелилась замуж через неделю, и значит, ее я теряю тоже… Эстафета через долгие годы в поисках чего-то, не существовавшего даже и тогда, когда я еще писал свои стихотворения.

Я припомнил:

Один я, прислонясь в туманек стволу в аллее…Я только в сердце и владеючто вспоминаньемогромным о тебе и бледным,на холоде летящим где-тосреди деревьев.[316]

Это хорошее. Потому что оно не мое. Воспоминание огромное, но бледное. Между всех драгоценностей Солары нету лика Лилы Саба. Друг Джанни владеет им, будто бы видел вчера. А я, единственный имеющий право? Я — нет.

Глава 14

Гостиница «Три розы»

Что остается делать в деревне? Самое серьезное, что было у меня в юности, оказывается, жило в других местах. В городе (конец сороковых), потом в Бразилии. Эти другие места (наша тогдашняя квартира в городе, мой лицей) до нынешних дней не сохранились. Может, не существует и того далекого места, где Лила проживала в последние годы своей короткой жизни. Последние документы, которыми разрешилась Солара, дали мне возможность только почувствовать облик Лилы, но не показали лицо. Передо мной опять густой, тугой, непроходимый заслон тумана.

Вот что я думал с утра. Мной овладело чемоданное чувство. Зайду-ка я в последний раз на чердак, попрощаюсь с рухлядью. Я был уверен, что искать мне уже нечего. Зашел на чердак. Какое-то нереальное желание попытать счастья. Отыщутся новые улики?

Прошел по уже изученным закоулкам. Игрушки. За стенкой книжные шкафы. А между стеллажами всунута неоприходованная мной коробка. Опять-таки куча романов, классических (Конрад, Золя) и бросовых — «Приключения Алой Примулы», сочинение баронессы Орши (Orczy)…

Был и итальянский детектив довоенных времен «Гостиница „Три розы“» Аугусто Марии Де Анджелиса. Опять я охвачен чувством, будто бы в книге рассказана моя собственная история:

Дождь падал длинными струями, в бликах от фонарей они представлялись серебряными. Туман, растянутый, дымный, протыкал своими иголками лицо. На тротуарах колыхалась бесконечная процессия зонтиков. Автомобили посередине улицы, где-то карета, переполненные трамваи. В шесть часов вечера темнота была туга, как в первые дни миланского декабря.

Три дамы торопились, прорывали быстрым шагом вереницы прохожих. Все три были одеты в черное по довоенной моде, в тюлевые шляпки с бисером.

Они были так похожи одна на другую, что если бы не ленты на шляпках — цвета мальвы, фиолетовая, черная лента, — подвязанные бантами под подбородками, могли бы выглядеть галлюцинацией: как может утроиться одна и та же личность? Взошли на Понте Ветеро с улицы Орсо и, поравнявшись с самым краем освещенного тротуара, вошли, почти вскочили, втроем в тень площади Дель Кармине…

Мужчина, шедший за ними и колебавшийся — догонять ли, — когда они пересекли площадь, остановился перед фасадом церкви под сильным дождем…

Досадливо махнул рукой. Смотрел на черную небольшую дверь…

Он прислонил свой зонтик к стене дома, давая каплям стечь, и потирал руки медленными ритмичными движениями, сопровождавшими внутренний монолог…

Он ждал, он не сводил глаз с маленькой двери церкви. Временами какие-то черные тени пересекали площадь и исчезали в темном подъезде. Туман сгущался. Он простоял не меньше получаса. Будто смирился…

Покидая площадь Дель Кармине, он пересек улицу Меркато, за нею Понтаччо, и, добравшись до стеклянной двери, открывавшейся в широкий и освещенный вестибюль, толкнул и вошел. Над стеклами двери читалось огромными буквами: «Гостиница „Три розы“».

Это был я: в густом тумане я видел трех женщин, Лилу, Паолу и Сибиллу, в непрозрачном воздухе они казались нерасторжимыми, время от времени исчезающими в тенях. Бессмысленно догонять этих женщин в таком тумане, который вдобавок загустевает и плотнеет. Решение, я думаю, в другой плоскости. Дай я пройду по улице Понтаччо и загляну в озаренный светом подъезд гостиницы (не там ли произошло преступление?). Где она, гостиница «Три розы»? Повсюду, если спросить меня. A rose by any other name.[317]