Ион Агырбичану - «Архангелы» Страница 59

Теперь же, после неудачного сватовства Крэчуна, после своего неудержимого смеха, она вдруг, словно при вспышке молнии, открыла расцветающее в ее сердце чувство нежности и поняла, что влюблена — но не в семинариста, а в свою нежность. Сказать правду, думала она все-таки о Василе, но первое, что сделала, совершив свое открытие, — привстала на цыпочки и робко поцеловала собственное отражение в зеркале! Потом, вспыхнув всем лицом, как пион, выбежала в сад, сплела себе венок и до самого вечера бродила по дорожкам.

Целую ночь она не спала, все волновалась и успокоилась, только написав весьма странное письмо, в котором во всем открылась Василе, совершенно не чувствуя ущемления своей девичьей стыдливости.

О том, что письмо ее может быть дурно истолковано семинаристом, она не думала ни секунды, а потому с великим нетерпением ожидала ответа Василе.

И семинарист не обманул ее ожиданий! Прочитав ответное письмо, домнишоара Эленуца хохотала чуть не до слез и, хохоча, повторяла все ту же фразу: «Нет, нет, лучше молчать… Я так боюсь услышать». Но на этот раз она кривила душой сама перед собою: смеялась она вовсе не над многозначительными точками, а потому, что теплыми, светлыми волнами накатывало на нее счастье. Застенчивость молодого человека послужила как бы щитом для ее свободной, ничем не стесненной радости, а ведь все могло быть по-другому, и тогда она упрекала бы себя:

— Ах, как я дурно воспитана! Влюбиться, и так безрассудно!

Эленуца получила письмо утром, а вечером уже писала ответ. Сообщение семинариста о том, что ему надлежит жениться, и в самом скором времени, всерьез ее взволновало, но она не отозвалась на него ни единой строчкой. Куда только подевались вся ее отвага и решительность. Решившись написать Василе, она не сомневалась, что он все поймет, и первое свое письмо писала довольно легко. Теперь, решившись спросить, как следует понимать его слова о женитьбе, она почувствовала, что сердце ее замкнулось, как на замок, и рука не в силах вывести ни буквы. Эленуца отложила письмо на завтра, потом еще на день, и, по мере того как день проходил за днем, сила воли ее таяла, таяла и уверенность, что она правильно поняла Василе. Но она утешала себя надеждой, что семинарист непременно пришлет другое письмо.

Каждую субботу приходили книги, а писем не было. Неподдельная сердечность, согревшая два первых письмеца, казалось, сделалась главным камнем преткновения и для юноши, и для девушки. Казалось, они смотрят друг на друга издалека и никак не осмелятся окликнуть и подойти друг к другу поближе. До этих писем они почти и не говорили между собой, в письмах же открыли неожиданно слишком многое. И теперь робели друг друга, но эта робость невинности переполняла их счастьем до самых летних каникул.

Когда они встретились в первый раз, семинарист приветствовал ее издалека и трижды поднимал шляпу, потому что ему казалось, что Эленуца не замечает его приветствия: она шла нижней дорогой под руку с Гицей и громко хохотала. На третий раз Эленуца низко склонила голову, а Гица весело взмахнул шляпой и крикнул:

— Добрый вечер, домнул семинарист, добрый вечер, кандидат в священники!

Василе не разобрал, что выкрикнул Гица. Он шел им навстречу и видел одну Эленуцу, на душе у него было тепло от кивка домнишоары Родян. Василе смотрел на Эленуцу и не узнавал ее, перед ним была не прежняя домнишоара Родян, а удивительное создание иного мира — фея, таинственная дева. Василе даже удивился, что она разговаривает.

Рука у Эленуцы была холодной и слегка дрогнула, коснувшись ладони семинариста. И Эленуца, и Василе ужасно смущались, но глаза их оказались смелее, они глубоко-глубоко заглянули друг в друга, и щеки молодых людей мгновенно вспыхнули.

— Я чрезвычайно рад найти вас в добром здравии, — произнес семинарист, изо всех сил стараясь идти с Эленуцей в ногу. Ему почему-то показалось, что от этого зависит вся его жизнь, все его счастье; не важно, что он будет говорить, о чем спрашивать, лишь бы идти с нею в ногу!

— И мы рады, домнул Мурэшану, что вы веселы, — поспешила отозваться Эленуца.

— Это не главное! — воскликнул Гида. — Мы должны его поздравить с тем, что семинарию он окончил с отличием!

— Неужели? — притворно удивилась Эленуца.

Семинарист опустил глаза. Похвала его не порадовала. «Откуда Гице знать, насколько успешно закончил я семинарию?!» — подумал Василе с неприязнью.

— Или, может, вы провалились? — спросил Гица, заметив, что семинарист упорно молчит.

— Чего нет, того нет, — улыбнулся Василе.

— Ну, а если не провалились, значит, окончили с отличием. У молодых людей вроде вас по-другому и быть не может, — убежденно заявил Родян.

Эленуца скорее почувствовала, чем поняла, что похвала брата не по вкусу Василе. Она остановилась, подняла на семинариста блестящие, влажные от счастья глаза и проговорила:

— Имею честь, домнул Мурэшану, представить вам домнула инженера Гицу Родяна, — и грациозно кивнула в сторону Гицы.

— Ах, вот оно что. Видите ли, я об этом как-то не подумал, — забормотал Василе, думая лишь об очаровании Эленуцы. — Мне бы надо было вспомнить, — продолжал он бормотать, — что вы в этом году заканчиваете университет.

— А вы думали, почему мой брат вас хвалит? Чтобы вы вспомнили о нем и тоже похвалили, — весело отчеканила Эленуца.

Голосок ее звенел как серебряный колокольчик.

— Примите мои самые искренние поздравления, домнул Родян!

— Поздравьте его еще и с тем, что диплом у него с отличием, единственный на тридцать пять человек, — улыбаясь, добавила Эленуца.

— Иначе и быть не могло, как могло быть иначе, — смущенно твердил Василе, не зная, что сказать.

Он понял, что ему одному придется поддерживать разговор с Эленуцей, и земля ушла у него из-под ног.

Гица и впрямь не проявлял никакого желания разговаривать; он стоял, молчал, посматривал на своих спутников и улыбался — то ли потому, что на душе у него было спокойно и чувствовал он себя человеком, чей жизненный путь определился, то ли потому, что ему приятно было наблюдать за молодыми людьми, которые никак не могли скрыть овладевшего ими сердечного волнения.

— Как я вижу, вы сговорились не оставить мне и капельки счастья, — вдруг заговорил Гица. — А я бы не возражал, если бы хоть раз кто-нибудь уделил и мне внимание, и у меня на лице расцвело бы такое же ликующее счастье, какое я вижу на ваших лицах.

Эленуца тут же зашагала по дороге, за ней двинулся и Василе, желая провалиться сквозь землю. Ему казалось, что Гица читает в его душе, как в открытой книге. Не по себе было и Эленуце; ей казалось, что брат что-то заподозрил.

— Черствые вы сердца, — продолжал Гица, шагая за ними вслед, — рады посмеяться над несчастным человеком, у меня ведь настоящее несчастье: диплом есть, а службы нет.

У Мурэшану отлегло от сердца — нет, вряд ли Гица подозревает, что творится у него на душе.

— Не у вас одного такое несчастье, домнул инженер. Сколько порогов придется обить, прежде чем определишься на службу.

— Что правда, то правда, — согласился Гица. — Ведь и у вас еще нет прихода.

— А не слишком ли вы торопитесь, почтенные дипломированные господа? Не успели отучиться, как подавай вам службу, как будто не надоест она вам за целую-то жизнь, — в голосе Эленуцы слышалась и ирония, и сочувствие, и нежность. Пожалуй, нежности было больше всего.

— Что поделать, такова судьба мужчин, домнишоара, — торжественно провозгласил Гица. — Мы должны относиться к жизни серьезно, потому что ее тяжесть ложится на мужские плечи. Вы, слабый пол, впархиваете в готовое гнездышко, и вам даже в голову не приходит задуматься, каким трудом оно было создано.

— Ого! Нельзя ли полегче! — засмеялась Эленуца. — А то мне придется уже теперь посочувствовать твоей будущей жене.

— Разве я не прав? Ну скажите как будущий священник, — обратился новоиспеченный инженер к семинаристу. Тот не знал, что и отвечать. Ему вдруг показалось, что его спрашивают о гнездышке, куда он приведет Эленуцу.

— Домнул Мурэшану не такой эгоист, как ты, — ответила вместо Василе Эленуца.

— Речь не об эгоизме, а об истине, — возразил Гица. — А истина на моей стороне, разве не так, домнул Мурэшану?

— Смотря что вы понимаете под гнездом…

— Под гнездом! Ну, гнездо — это укрытие, где два существа прячутся от житейских бурь. Под гнездом я понимаю супружество, — отвечал Гица.

— Прекрасно! — воскликнул семинарист. — А это значит, что гнездо, если оно не создано обоими супругами, не может уберечь ни от какого зла. Как видите, и ласточки, и воробьи…

— Браво! — радостно подхватила Эленуца. — Я же знала, что домнул Мурэшану не такой эгоист, как ты!

Воодушевленный голосом девушки, ее искренней радостью, семинарист продолжал: