Николай Камбулов - Разводящий еще не пришел Страница 59

Настроение у генерала было, как всегда, бодрое, а нынче — особенно. В кармане лежало письмо от жены, на этот раз очень короткое: Ирина писала, что готова к отъезду, вещи уже отправила багажом, билет на поезд заказала, телеграммой сообщит номер вагона. Захаров, вспомнив о прежней слабости Бирюкова судить о человеке по анкете, улыбаясь, спросил:

— Александр Иванович, как у вас теперь с китами? Ориентируетесь по-прежнему?

Подполковник засмеялся:

— Зарезал я их, товарищ генерал. Случай с Сизовым многому научил. Полковник в гору пошел, хвалят его там, в округе, говорят, отличный инспектор.

— Дело свое он знает. А что касается ваших китов, Александр Иванович, сейчас надо быть особенно осторожным. Кадры — это крепость армии, не уволить бы тех, которые нужны.

— Да уж теперь не уволим, — многозначительно произнес Бирюков. Генерал насторожился, в голосе подполковника он уловил что-то скрытое, невысказанное. Как-то так получалось, что в штабе о всех новостях первым узнавал Бирюков. Кто его информировал, мало кого интересовало, но Бирюкову верили, потому что за редким исключением его прогнозы подтверждались. Знал об этом и Захаров и, хотя он не очень-то прислушивался к новостям кадровика, а иногда одергивал подполковника за его излишнюю болтливость, сейчас как-то невольно в шутливом тоне спросил:

— Вам что-нибудь известно?

— Скоро увольнение из армии приостановят, задержат, товарищ генерал...

Они вышли из машины, поднялись на второй этаж. Квартира Захарова была полностью подготовлена для вселения жильцов: комендант постарался обставить ее новой мебелью, уже был проведен телефон. Это понравилось генералу, и он, принимая ключи от дежурившего здесь солдата, сказал:

— Теперь вы можете быть свободны, я остаюсь здесь. — Захаров прошел в небольшую комнату, отведенную под кабинет, сел за стол, положив руку на телефонный аппарат. Он хотел было соединиться с начальником штаба, но в это время раздался звонок. Генерал взял трубку, и, по мере того как он слушал, Бирюков, стоявший у двери, понял: командующему сообщают что-то важное и срочное.

— Сейчас буду, выезжаю, — сказал Захаров и, положив трубку, устремил взгляд на кадровика: — Генерал Добров приехал. Похоже, что вы правы, Бирюков, увольнение действительно приостановлено.

Захаров обошел комнаты, осмотрел кухню. «Ирина будет довольна квартирой», — подумал он, радуясь, что наконец-то они заживут по-человечески.

...Добров встретил Захарова в кабинете начальника штаба. Он сразу попросил Захарова показать ему «малый кабинет» — Добров был наслышан от других об этой комнате, где генерал проводит наедине ежедневно по полтора-два часа. Но прежде чем отправиться туда, командующий распорядился вызвать в штаб командира ракетной части и его заместителя по политчасти. Это было сделано немедленно.

— Каморочка-то симпатичная, — заметил Добров, войдя в «малый кабинет». — Обставили вы ее солидно. — Он достал из портфеля журнал в светло-бежевом переплете. — Вот смотрите и радуйтесь. Напечатали ваш труд. Но это не все, главное вот, в этой телеграмме. — Добров подал Захарову бланк.

«Прочитал вашу статью «Некоторые взгляды на формы ведения боя в условиях применения термоядерного оружия». Работа очень полезная и ценная. Даем практический ход вашим идеям. Благодарю за помощь. Министр обороны Союза ССР...»

— И это не все, — продолжал командующий, когда Захаров, волнуясь и что-то шепча, положил телеграмму на стол. — Заправилы НАТО усилили свои провокации в Западном Берлине. Есть решение Советского правительства задержать увольнение в запас. На днях оно будет опубликовано в печати. Министр приказал: привести войска в высшую боевую готовность. С этой целью будут проведены учения по переброске войск на дальние расстояния. — Добров посмотрел на журнал. — Это, кажется, совпадает с вашими взглядами, изложенными в статье... Военный совет округа решил перебросить войска по воздуху вот сюда. — Генерал армии показал на карте район. — Вы довольны, Николай Иванович?

— Мне это по душе, товарищ командующий.

— Понимаю... Подробности, детали мы обсудим сегодня. Через час сюда прибудет начальник штаба округа с оперативной группой офицеров. Как твои ракетчики, успеют приехать?

— Обязательно. Люди они исполнительные...

Громов и Бородин вышли из штаба артиллерии, когда уже солнце клонилось к закату. До машины их провожал Захаров. Все они находились под впечатлением предстоящих учений. Однако, когда генерал прощался, Громов спросил, что их ожидает по делу Крабова. Захаров, подумав, сказал:

— Очень чесались у меня руки представить вас к правительственным наградам за успешное освоение ракетной техники. Боевые пуски произвели успешно. Но не обижайтесь, сами виноваты, не совсем, конечно, но доля вашей вины есть, товарищи, есть... Урок на будущее... Что же касается награды, то, как в народе говорят, орден всегда найдет достойного человека...

Выехали за город. Громов сунул руку в карман, попался ключ от квартиры Крабовой.

— Комиссар, хочешь отдельную квартиру иметь? Сейчас, немедленно?

— Каким же образом. Ты что, маг или фокусник?

— Вот тебе ключ, две комнаты, кухня. Хватит? Крабова сегодня в десять вечера уезжает, совсем, на Украину...

— Шутишь, Сергей?

— Нет, действительно уезжает.

— Не может быть. Дай-ка ключ, мне ее надо повидать. Волошин, прибавь скорость, время еще есть, — заволновался Бородин, торопя водителя. Пошел дождь. Возле села забарахлил мотор. Волошин долго копался, ища неисправность. Бородин нетерпеливо вздохнул:

— Я пошел, командир, могу опоздать.

Но он не пошел, а побежал, напрямик, через огороды. Глядя ему вслед, Громов улыбнулся: «Так бегают на пожар. Не загорелось ли у тебя, Степан, сердечко?»

Дождь прошел, и вокруг засверкали лужицы. Лучи заходящего солнца окрасили землю желтоватым, но еще ярким светом. Возле перекрестка дорог какой-то мальчонка, забредя по колено в воду, пускал бумажные кораблики. Громов, остановив машину, открыл дверцу.

— Эй, герой! — крикнул он мальчику. — А ну вылезай из воды. Смотри, весь промок. Получишь от матери взбучку.

— Не получу.

— А ты чей будешь?

— Мамин... и дедушкин. Во-он наш дом, — показал мальчик в сторону, где жил Водолазов.

Громов присмотрелся: «Да ведь это он». Выскочил из машины. Его охватило странное беспокойство, которое он никогда не переживал и не испытывал. Мальчик смотрел на него доверчиво, без тени боязни, в голубых, чуть прищуренных глазенках угадывались и покорность характера, и прямота взгляда, та прямота, которая делает человека неустрашимым, готовым постоять за себя.

— Алеша... хочешь покататься на машине? — не сказал, а прошептал с дрожью в голосе Громов.

— Хочу! Хочу! — обрадовался мальчик.

Громов шагнул в лужу, собрал кораблики, взял мальчика на руки.

— Алеша, мы поедем сейчас к дедушке. — Но, выйдя на дорогу, он сказал Волошину: — Поезжай в гараж.

И понес промокшего сына по песчаной, набухшей от дождя дороге, еще не зная, для чего и с какой целью он это делает...

Пошел мелкий дождь, похожий на водяную пыль. Ветер бросал ее откуда-то сверху и, подхватив у земли, нес мимо окна, вдоль дороги. Дождь напомнил Елене ту желтую пыль, которая вдруг поднялась, когда хоронили Леву... «Оркестр шел впереди... А я сидела в машине у гроба... Одна? Нет, Степан со мной был. И Громов... Ох, Лева... Раньше спрашивала, как смотришь на жизнь, молчал, ничего не говорил. Считал меня личным адъютантом. За книгами сходи, билет в театр приготовь, в самодеятельности участвуй — иначе что подумают о муже! — костюм погладь, на вечер сходи, посмотри и доложи, что было там... И только... Даже не мог на мои вопросы отвечать. Все спешил, спешил, кого-то хотел обогнать, над кем-то возвыситься, взять то, что не каждому дается, не каждым берется... Вот и упал ты с моста, упал и разбился. Дико! Мне больно, Лева... Больно!.. Дождик... И зачем?..» Елена прошла в спальню. Здесь все было голо: с кровати снята постель, со стен — фотографии, со стульев — чехлы. Вещи упакованы...

Желание уехать на Украину возникло у Елены сразу же после похорон мужа. Но к окончательному решению она пришла только вчера. Нет, она не испытывала одиночества, напротив, к ней отнеслись очень чутко. Каждый день у нее бывали то Громов, то Бородин, то Савчук, приезжал и Захаров, уже не говоря о женщинах: они просиживали у нее допоздна, делали все, чтобы смягчить горечь утраты... И все же она решила уехать, почему — она и сама не знала, но желание уехать было велико. «Это же бегство», — сказал Громов. «Ничего, ничего, мне так хочется, уважьте эту мою просьбу. Теперь у меня начинается нелегкая жизнь, и я хочу сразу ее начать такой», — ответила она.

Ветер изменил направление, и дождь ожесточенно хлестал по стеклам окна. Кто-то постучал в дверь. Елена заколебалась: вдруг это не Дмитрич, кто-нибудь другой? Но это был Сазонов, и она успокоилась.