Геннадий Абрамов - Дай лапу Страница 59

— Он же не говорит.

— Это моя забота, — сказал Изместьев. — Постараюсь прочесть по губам. Ваше дело — точно фиксировать… Вот ручка, бумага. И не забудьте о магнитофоне, надо вовремя заменить кассету… Ну, готовы?… Кажется, ничего не упустили… Приступаем?

— Что-то неохота, — замялся Иван. — Фигня какая-то.

— Ага, — смущаясь, поддержал приятеля Севка. — Похоже на издевательство.

— Ну, братцы мои, — опешил Изместьев. — Я же вас предупреждал. Зачем мы тогда всё это затеяли?

— А если дед от этих ваших слов дуба даст?

— Исключено.

— Честно, — упрямился Иван. — Неохота.

— Послушайте, молодые люди, — строго сказал Изместьев. — В конце концов, это необходимо прежде всего вам. Подумайте хорошенько, иного способа доказать его вину нет.

— А мы не видели, — сказал Севка, — как он убивал.

— Еще не легче, — расстроено произнес Изместьев. — Значит, вы мне не верите? Тогда зачем мы сюда пришли?

— Да верим, — глядя в сторону, сказал Иван. — Верим.

— Чего мы добиваемся — помните?… Его почти наверняка не смогут судить. В результате — некого судить. Вы понимаете? Некого.

— Ладно, — буркнул Иван, — некого. Они найдут кого.

8

Иван устроился с магнитофоном у изголовья.

Изместьев пододвинул табурет к постели больного, а Севка, оседлав лавку у окна, старательно разгладил перед собой лист бумаги и приготовил ручку, чтобы записывать.

— Павел Никодимович? — осторожно спросил Изместьев. — Как вы себя чувствуете?

— Господи, — прошептала Тужилина. — Что надумали?

Погремев ведрами, покрутившись в чулане, она вернулась в избу и теперь молилась в красном углу.

— Евдокия Николаевна? Нет ли у вас еще каких-нибудь дел по хозяйству?

Тужилина за спиной показала Изместьеву кукиш.

— Понятно, — сказал Изместьев. — Бастуем… И все-таки я попросил бы вас выйти.

— А что ты распоряжаешься? — огрызнулась Тужилина. — Я в своем доме нахожусь.

— Никто не должен нам мешать. Ни вопросов, ни просьб — ничего. Тишина — мертвая, как во время операции. Вы способны выдержать, Евдокия Николаевна?

— Черти вас принесли.

— Всё! Тишина!

Изместьев склонился к больному.

Иван включил магнитофон.

— Павел Никодимович, вы меня слышите?… Извините, что беспокоим, но дело неотложное… Помогите следствию… Человек вы с опытом. Воевавший… Нам необходимо выяснить… что с вами случилось?

Бескровное лицо Хопрова оставалось неподвижным. Он не понимал ни кто перед ним, ни что происходит.

— Хорошо. Мы поступим следующим образом… Вы меня слышите?… Я буду называть вам слова. Строго по одному. А вы попробуйте ответить. Спокойно. Как сможете. А я постараюсь понять… На каждое мое слово. Очень просто. Ну, например. Я говорю «небо», а вы — «голубое» или «чистое», или «с облаками». Первое, что придет вам в голову… Договорились?

Тужилина перестала молиться и бессильно опустилась на табурет.

— Что хотят, то и творят, — пробурчала она. — А еще власти называются.

— Итак, Павел Никодимович. Никакого волнения. Мой помощник возьмет вашу руку… Так. Великолепно… Начнем. Первое слово: «стол».

Хопров усталыми больными глазами непонимающе смотрел на Изместьева.

— Я говорю: «стол». А вы должны ответить — какой. Или как стоит. Все равно — дубовый, широкий, низкий, большой. Любое слово, какое взбредет вам в голову. Первое попавшееся. Ну? «Стол».

У больного дрогнули губы. Легкая испуганная улыбка пробежала по его лицу.

— Так. Очень хорошо, Павел Никодимович.

Изместьев почти накрыл собою Хопрова, впившись глазами в его вялые губы, пытаясь расшифровать, что бормочет старик.

— Кажется, уловил… Фиксируем: «сам». Правильно, Навел Никодимович? Вы сделали стол своими руками?

Глаза Хопрова медленно оживали. Он впервые взглянул на Изместьева вполне осмысленно.

— Браво. Лед тронулся. Дальше. «Окно».

Тужилина истово перекрестилась несколько раз, словно отгоняя нечистую силу.

— Как?… Не разобрал… «На стене»?… А, догадался. «Настежь». Записываем: окно — настежь… Превосходно. «Пища», еда.

Хопров чуть слышно подмыкивал, старательно перебирая губами.

— «Вор»?… Нет… «Вертит»?… Спокойнее, не торопитесь… А… Всё, всё… Надо же. «Воротит». От еды — воротит… Дальше: «сад»… Так, так… Умница, Павел Никодимович… «Наш». Ответ — «наш»… Теперь — «земля»… Как?… «Одна»? Не угадал… А… «Родная». Родная земля. Очень хорошо… А вот такое слово, Павел Никодимович. «Дерево».

По лицу Хопрова пробежала тень.

— Легкий нажим?

— Да, — ответил Иван.

— Хорошо… Записываем: «дерево».

— Как? — переспросил Севка. — Было же «дерево». И опять?

— Именно. Не отвлекайте… Следующее слово: «тропа»… Так. Хорошо. Ответ: «ухожу». — Изместьев возвысил голос. — Дальше — «война»!

Хопров насупил брови и взморщил лоб. Отвечал он чуть громче.

— Дрожание, — сказал Иван.

— Вижу, вижу… Записывайте: «будь проклята». Записали? Теперь — «опушка».

— Дрожит.

— «Опушка»!

Глаза Хопрова вспыхнули и забегали. На лице его проступил страх.

— «Пушки»? Я правильно понял?… Ясно. Запишите: «пушки»… И еще одно: «березовый знак»!

Хопров резко дернулся. И захрипел.

— Спасибо, достаточно, — заторопился Изместьев и положил руку на плечо больного. — Успокоились. Всё хорошо. Успокоились. Вы молодчина, Павел Никодимович. Очень нам помогли. Отдохните немного, — и Севке: — Я вас попрошу. Там, где задержка с ответом, отметьте галочкой. Напротив слова. Не затруднит?… Кстати, и техника может отдохнуть.

Иван надавил на клавишу.

— Пашенька, — сокрушенно всплеснула руками Тужилина. — Пашенька.

Она осмотрела лицо больного, заглянула ему в глаза и вдруг бросилась на Изместьева с кулаками.

— Черти с рогами! Мучители! Изверги!

Изместьев даже не защищался, он был настолько измотан допросом, что всего лишь неловко выставил руки, отклоняясь, оберегая лицо.

— Мальчики, — попросил он. — Кто-нибудь. Выручайте… Она живого места от меня не оставит.

Иван приподнялся, обхватил разъяренную женщину сзади и стиснул.

— Тишина, Евдокия Николаевна, спокойствие, ваша и наша безопасность, — сказал Изместьев, — прежде всего.

Тужилина зверски ругалась. И отчаянно сопротивлялась.

— Бабуня, — уговаривал ее Иван. — Уймись… Смирно, говорят тебе. Не бузи.

Он приподнял ее и покружил, как малого ребенка.

Старуха рычала, сучила ногами и всё пыталась укусить Ивана за руку.

— Сбесилась! — выкрикнул Севка. — Давай кляп!

Иван сдернул полотенце, висевшее на веревке возле печи, и вдвоем они скрутили старухе руки за спиной и перетянули полотенцем.

— Антихристы! — ругалась Тужилина. — Разбойники! Изверги!

Парни вытолкали ее в чулан, в сени, привязали какой-то хламидой к самодельной лавке и вернулись в избу.

Вскоре крики за дверью прекратились.

9

— Пусть Евдокия Николаевна займется хозяйством, — успокаивал Хопрова Изместьев, вытирая платком шею, лоб, потные ладони. — Беседа наша, Павел Никодимович, не для женских ушей. Скандал нам сейчас ни к чему, вы согласны?

— Может, завяжем? — спросил Иван.

Он был туча-тучей.

— Осталось немного, — сказал Изместьев. — Еще пара вопросов, и мы заканчиваем.

— Ну? — раздраженно спросил Севка. — Магнитофон включать?

Изместьев кивнул.

— Как вы, Павел Никодимович? Отдохнули? Продолжим?

Хопров смотрел на Изместьева пугливо и недоверчиво.

— Итак: «озеро». Внимательнее. Прошу вас, Павел Никодимович. «Озеро»… Так. Хорошо Спокойнее… «Изгиб»?… Нет?… Вот оно что. Записываем: «гибель, гибнет». Слышите? Озеро — гибнет… Прекрасно. Идем дальше. «Небо»… Что?… «Мало»? Как это — мало?… А впрочем… Запишите: неба — мало… Так. Теперь — «ложь»… Прекрасно… «Противно». Запомним. Вам противна всякая ложь… «Боль»… Так. Пишите: «терпима». Замечательно, Павел Никодимович, очень хорошо. — Изместьев снова возвысил голос: — «Молодежь»!

— Нажим.

— Правильно, так и должно быть… Не торопитесь… «Паразиты». «Надо»?… Что-что?… «Надо есть»?… «Хуже горя»?… Не понимаю, какое-то длинное слово… А, вот оно что. Запишите: «надоели хуже горькой редьки». Про вас, между прочим… Хорошо, Павел Никодимович. Спокойно. Мы движемся к финишу. Еще немного… «Собака»!

— Дрожит.

— Вижу… «Да». Запишите: «да»… «Сторож»!

— Нажим. Сильный нажим.

— «Насилие»! «Драка»! «Борьба»!

— Нажим.

— Он отвечает: «да». Все время одно и то же: «да, да, да»… «Плач»! Плач взрослого человека. «Плач»!

— Дрожит. Сильно. Нажим.