Алёна Алексина - Перехлестье Страница 6

Закусив бледные губы, последняя из рода лантей поволокла полные воды ведра обратно. Как странно - ей всего двадцать, а кажется, словно все восемьдесят. Из этих двадцати - пять лет она провела в замужестве, купленном отцом. Пять лет кошмара, который все никак не прекратится.

Будь она хоть немного сильнее духом - сама бы покончила с собой, остановила затянувшуюся пытку. Да только прав оказался отец, когда говорил, что она никчемная, ничего толком не умеющая. Иначе не терпела бы издевок и затрещин. Не вжимала бы голову в плечи. Но, страшно признаться, больше всего на свете этой хилой забитой девушке хотелось жить.

Жить!

А зачем, почему, она и сама не могла объяснить.

- Эй!

Так странно... В ее присутствии выплывают все скрытые пороки людей, словно грязная пена, которую поднимает прибой. И этим прибоем была Зария. И не важно, что с виду человек добр и приятен. Оказавшись рядом с ней, он словно отпускал все таившееся в душе зло - гневался, сквернословил, норовил обидеть безответную замарашку. Этот ужас, который мать называла проклятьем рода лантей, преследовал девочку всю жизнь.

Одно радовало: мама, хотя и прожила недолго, успела научить дочь таиться - так она называла это маленькое... даже не колдовство, а скорее знание. Не всесильное, но весьма полезное. Вдох, и Зария уходила глубоко в себя, не замечая происходящего. Она была с миром, но была вне мира. Могла говорить, ходить, но сама словно находилась где-то далеко-далеко...

С виду она оставалась прежней: те же опущенные долу глаза, та же хромота, голова, втянутая в сутулые плечи, суетливая торопливость движений... Вот только настоящая Зария не имела к этой жалкой пародии на женщину никакого отношения. Она уходила в свой мирок, в котором царили лишь звенящая тишина и пустота. Туда не доносились насмешки и оскорбления, там почти не ощущалась боль от тычков и затрещин. Там было тихо... Иногда, "возвращаясь", она с удивлением понимала, что нареченный поставил ей новый синяк или облил неудавшейся стряпней.

Да, наверное, именно это знание раз за разом спасало жизнь и рассудок девушки последние пять лет. Но она не хотела она об этом думать, да и незачем.

- Я тут, - тихо ответила она на окрик. - Тут.

Зария так и не подняла на него глаз. Что там нового? Маменькин сынок с прямым пробором в гладко расчесанных, но уже редеющих волосах, с румяным лицом и колючими глазами. Он на самом деле трус. И часто боится. Всех, кроме жены. И выпить любит. Кирт торговал на рынке в мясном ряду, он лебезил перед покупателями, что не мешало ему продавать им несвежее мясо или ловко обсчитывать.

Когда отец привел Зарию к нему на смотрины, она последний раз в жизни рыдала, умоляя не отдавать ее этому... человеку. Нет. Склонившись над девчонкой, огромный мужчина со злыми глазами сказал только: "Твоя мать обманула меня". Вот и все. Мертвым не отомстить. А живым вполне себе можно.

Тогда юная невеста впервые в жизни смогла "затаиться", сама не поняв толком - как. Как-то. Просто иначе - сошла бы с ума.

Ее продали за гроши, с условием, что после смерти "любимому" отойдет дом, корова, две свиньи и десяток кур - все ее немудреное приданое. Но если незадачливая молодуха, как и ее мать, родит девочку, семья мужа сможет расторгнуть обязательства и вернуть подпорченный "товар" обратно владельцу. Правда, вместе с приданым и деньгами за его пользование.

Кирт прекрасно знал, кем была мать Зарии, а потому понимал - сына ему вряд ли стоит ждать. Поэтому мужчина не стал настаивать на исполнении супружеского долга. Слишком хорошее приданое давали за проклятой девкой. Да и, как ни крути, богиня берегла своих чад, так, что даже возжелай Кирт сделать доходяжную настоящей женой, ничего у него не получится. К тому же, слишком страшная она была. С такой в постель лечь, все равно, что со стиральной доской обжиматься - тонкая, ребристая, отовсюду углы торчат.

Зато во всем же остальном Кирт не сдерживался. Никак он не ожидал, что замарашка, столько проживет. Шестой год уж перед глазами маячит. Всю душу вымотала, оглобля ходячая, а никак не загнется. И он, как умел, старался помочь загостившейся на этом свете жене. Где пинком, где затрещиной. А она терпела. Потому что ничего другого просто не умела делать.

Путь пятый. Дэйн.

Вот уже девять лет у него была своя маленькая слабость. Странно, учитывая, что слабостей у него не должно быть, но...

Он приезжал сюда, в это место, раз в год, чтобы встретить рассвет. Дэйны не умели наслаждаться, не умели создавать, не умели восторгаться или гневаться. И он тоже. Вот только все равно, раз в год, прилетал сюда, чтобы увидеть, как небо над горизонтом постепенно светлеет, как гаснут звезды и встают солнца Аринтмы.

А из рассеивающегося полумрака медленно выступали развалины.

Каменные обрушившиеся стены, возносящиеся в пустоту лестницы, проломы на месте окон, обвалившаяся кровля, обломки досок и бревен... В лучах восходящего солнца серые камни казались розовыми и искрились от инея. Это было... красиво? Мрачно? Он не знал, какое определение можно дать руине, некогда носившей гордое название Клетки магов.

Мерзлая земля, которая за эти девять лет так и не избавилась от последствий волшбы, оставалась мертвой. И трава под ногами была та самая, что и девять лет назад. Здесь не падал снег, не шли дожди. Просто холод сковал все инеем, делая воздух прозрачным и звонким, а рассветы ослепительными и искрящимися.

Сюда не залетали птицы, не забредали звери. Даже ветер и тот шелестел замерзшей листвой деревьев как-то торжественно и осторожно, словно боясь нарушить величественную тоску этого места. Тут царила тишина. Может быть именно поэтому дэйн поддавался странной прихоти и все-таки из года в год возвращался сюда, потому что только здесь чувствовал себя по-настоящему спокойно.

У него уже очень давно не было дома. Настоящего дома, где он мог бы жить, но, случись ему выбирать, свою жизнь он прожил бы здесь.

За спиной мужчины раздался едва слышный звук - словно кто-то вздохнул. Дэйн не стал оборачиваться, прекрасно зная, что увидит. Вместо этого он продолжил смотреть на небо. Оно из нежно-розового уже обрело оттенок талого льда.

Пора уходить.

Мужчина вдохнул морозный воздух, повернулся, и остановился рядом с домом, которого тогда, девять лет назад, здесь не было.

Еще одна его прихоть.

Зачем строить дом? Здесь. Кому? Ведь у него никогда не будет той, которую он сможет в него привести. Но все же... он коснулся каменной кладки, провел ладонью по холодной стене, наблюдая за тем, как следом за пальцами бежит мерцающий иней. Дом. Холодный. Пустой. Одинокий. Сила и слабость дэйна. Живой.

Как? Почему? Задумавшийся наблюдатель не хотел отвечать на эти вопросы.

Он не жалел себя. Жалость бессмысленна. Он сам выбрал такую жизнь. И оплакивать самого себя не собирался. Пусть этим занимаются колдуны, которые всегда считают виноватыми в своей судьбе других.

К слову о колдунах... губы мужчины тронула улыбка. Эти глупцы думают, что в руинах их никто не найдет - слишком много здесь осталось от магов. Не-е-ет, запах тлена, ползущий от их душ, он не спутает ни с чем.

Дэйн скользнул вперед, неслышно приближаясь к руинам. Все было забыто - стыдливые краски рассвета, иней на траве и холодные каменные стены дома. Душой палача магов завладела привычная бесстрастность.

Перехлестье. Глен, Василиса и дэйн

Ветер донес слабый отголосок колдовства.

Если ты не имеешь отношения к магии - никогда не почувствуешь такое. С чем можно сравнить? Ну, как будто идешь по людной улице и вдруг ощущаешь на себе чей-то взгляд. Не совсем, конечно, верное объяснение, но, пожалуй, самое справедливое. Просто чувствуешь и все. Вот как можно осознать, что на тебя смотрят? Не объяснишь же. Так и с колдовством. Вдруг понимаешь - вот оно!

Поэтому, едва ощутив в воздухе легкое витание чужой силы, Глен весь подобрался. Нужно определить источник. Где же... где? Непонятное бормотание на мгновение отвлекло мужчину от попыток обнаружить неизвестного мага и даже заставило вскинуть брови в веселом удивлении: мимо брела, продираясь сквозь чащу, девушка, столь забавная и чудная, что глядя на нее, против воли хотелось рассмеяться.

Кудрявые волосы облепили круглое веснушчатое лицо, диковинные штаны обтягивали пухлую фигурку, как вторая кожа. Незнакомка шла, проваливаясь в осевших весенних сугробах, и в упор не видела, что в трех шагах от нее вьется натоптанная тропинка. Путница сварливо бормотала что-то про уборные, двери, минеральную воду, ворон и какого-то Юрку. Наконец, иссякла и остановилась перевести дух - прислонилась к дереву, устало вздохнула.

Вот тут-то Глен снова почувствовал чужое колдовство. Легкая дрожь в воздухе, волнующее напряжение, будоражащее все пять человеческих чувств - от зрения до слуха. Да что это может быть?!