Анатолий Алексин - Обгон Страница 6

На любовом стекле у меня болталась безымянная, но привлекавшая взгляды игрушка. А у тёзки на заднем стекле дрыгалась и кривлялась мартышка, показывавшая «нос» всем, кто, по моей формулировке, имел унижение за ней ехать. Я же сама принимала мартышкины насмешки прежде всего индивидуально на свой счет.

За день до долгожданного концерта аж сам директор нашей, одной из весьма почитаемых, консерваторий, озолотив пиджак своими наградами, собрал участников музыкального события у себя в кабинете. Он предупредил, что концертный зал ждет от каждого из нас ослепительного успеха. Предвидя то ослепление, директор на миг зажмурился. Далее он торжественно известил, что ознакомит нас с программой вечера, а значит — как мне было ясно — и с очередностью выступлений. Я насторожилась…

— Вначале Чайковский и Полина предстанут как бы лицом концерта, — не сказал а будто вручил нам приз директор. Прозвучало наше общее с тёзкой имя.

Но никому, безусловно, в голову не взбрело, что речь м ожет идти обо мне. «И он, что ли, в нее влюблен?». Зависть подсказывала очередные нелепости, представлявшиеся мне убедительными: я была согласна признать преимущества Чайковского над Скрябиным, которого мне вторично предстояло исполнить. И даже преимущество Чайковского над Шопеном… Но не преимущество соперницы над собой!

А, кроме того, директор попросил всех выступающих прибыть в концертный зал пораньше, так как телевизионщики, радиокомментаторы и газетчики заранее набегут увековечивать нас, брать интервью. «Вот туда-то я явлюсь первой! Часа за два… А то и за три. Дабы, наверняка не упустить желанных телекамер, радиоэфира и вездесущих газетных корреспондентов, — такой я дала самой себе зарок. — Должна же я хоть когда-нибудь опередить «львицу»!»

— А я буду присутствовать на концерте, сидя у телевизора, — предупредила меня мама. — Чтобы ты не выискивала меня глазами. И не беспокоилась, что я… беспокоюсь. Между прочим, я совершенно спокойна.

Так она заверила меня. И отправилась в спальню за своми сердечными каплями.

— Одной рукой прихорашиваясь, а другой — тоже одной! — управляя самозванным «Фиатом», что являлось грубым нарушением дорожных правил, я предвкушала встречу со средствами массовой информации.

— Зачем ты столь заранее собралась? — была изумлена мама. — Перед выступлениями полезно отдыхать.

Но отдыхать я не собиралась. И пользу видела абсолютно в ином.

— Ничего… подожду там. Лучше приехать задолго до появления «прославителей», чем опоздать и их упустить. Нужно же хоть раз оказаться первой!

Мама не стала возражать. Но, как и накануне, склонилась над аптечкой с лекарствами.

Отвлекали меня от дороги и дерзкие планы:

«Тёзка барственно приедет попозже — ее, де, дождутся! А я тем временем кратко перескажу репортерам то, что вычитала в «Музыкальной энциклопедии» о Чайковском, о Скрябине, о Шопене… И о других бессмертных, чьи творения украсят концерт. Перескажу и то, что мама поведала мне про «Могучую кучку». И когда «Хонда» подкатит к Консерватории, корреспонденты уже будут подавлены моим интеллектом. Рассказывать будет не о чем!»

Вдруг я увидела перед собой мартышку. Она издевательски показывала мне нос: «Ну, что? Ты опередила?» Так я расшифровала ее гримасы.

И воспылал протест… «Нет уж, не уступлю! — приказала я себе. — На этот раз обгоню!..»

Зеленый кружок светофора изготовился уступить свою приветливость категоричной запретительностью красного цвета.

«Ничего! Проскочу… Тёзка остановится: она дисциплинированная! Застрянет, а мой «Фиат» между тем..» — обрывочно, но неукротимо отдала я себе новое распоряжение.

В тот момент с «Хондой» поравнялся микроавтобус. Откуда он выскочил? Я мигом сообразила, что если сумею обогнать и микроавтобус, тёзка не заметит за ним моего «Фиата» — и не станет участвовать в автомобильной гонке.

Набралась храбрости и нажала на газ со всей силой и неколебимостью своего намерения.

Очнувшись, я вздрогнула от незнакомости: незнакомая подушка, незнакомое казенное одеяло и незнакомый, выжидательный взгляд. Надо мной полусклонился молодой человек в белом халате, накинутом на пиджак. Его губы изготовились задать мне какой-то вопрос. Но я опередила:

— Вы врач?

Он ухмыльнулся.

— Я следователь.

Ошарашившись этим ответом, я на нервной почве стала задавать вопросы, уводящие от его профессиии: «Почему я в рубашке? И где я вообще нахожусь?»

— Ты в больничном «приемном покое». Согласна, чтобы я обращался к тебе на «ты»?

— Как же еще? Я студентка…

— Об этом договорились.

Я поняла, что ему придется еще о многом со мной договариваться.

— Что такое «приемный покой»?

— Тут людей «принимает покой». Или, верней, принимать обязан. Перед врачебным осмотром…

— Каких людей?

— Больных, пострадавших в результате несчастных случаев.

— А я пострадала?

— В медицинском смысле ничего опасного: сильный, но временный шок. И ушибы — легкие, незначительные… — Он помрачнел. — Другие пострадали гораздо трагичнее… Вообще задавать вопросы — это м о я профессия. Но твои вопросы помогают с тобою знакомиться.

Следующий вопрос был выдавлен из меня страхом:

— А по чьей вине авария произошла?

— Следствие разберется. Пока выходит, что виновата ты. Совершила двойной обгон.

Я принялась панически оброняться:

— Нас разделил микроавтобус. Он встрял между нами!

— Ты помчалась на недозволительной скорости на красный свет — и практически справоцировала столкновение микроавтобуса с легковушкой.

Агрессивно ударила микроавтобус в бок, — и он навалился на «Хонду».

Некоторые подобные фразы я слышала в детективных фильмах.

Со все возраставшим страхом я сосредоточилась на словах «спровоцировала» и «агрессивно».

Следователь, оценив мое состояние, подчеркнул:

— В умышленном, преднамеренном наезде я тебя обвинить не могу.

Упомянутые детективы с банальной настойчивостью противоставляют следователей жестоких гуманным и справедливым. Этот виделся мне справделивым. Но выгодна ли была мне в той ситуации справедливость?

«Цель мою — первой примчаться! — можно считать карьерной, но не преступной. А вот средства достижения той цели — неположенный обгон, пренебрежение дорожными знаками — могут быть определены как преступные. Цели и средства…

Почему они так часто — коли по справделивости! — не совпадают? Или совпадают неполностью?..» — напряженно сама с собой рассуждала я. А вслух спросила:

— Стало быть, вы не думаете, что я нарочно…

— Нет, не думаю. Невзирая на то, что показала твоя консерваторская соучиница, ехавшая вместе с Полиной. Собиралась ей аккомпанировать. Она была на заднем сиденье — и не пострадала. Обе ехали рано, чтобы порепетировать, приноровиться к залу.

Так вот… В первой же, беглой, беседе соучиница показала, что ты не любила Полину. Или, скажу прямей, ее ненавидела. И все-таки я понимаю, что это не повод для такой мести… Ну, а подъехать они хотели не к главному подъезду, а к служебному, заднему, чтобы не сталкиваться с репортерами.

Большая беда отбрасывает надуманности, навязанные характером, и внезапно высвечивает подлинности, реальность… Откуда я взяла, что ее успехи происходили за мой счет? И что, если бы она не родилась красавицей, красавицей бы родилась я? И что она претворялась скромницей, а не была ею? И что ее безответность на чувства Лиона тоже была обманом? Зачем я все это и еще немало такого втемяшила в свое сознание?

Если у ненависти нет аргументов, она их придумывает, коварно изобретает. А зависть свои аргументы держит в кромешной тайне… Если же о них догадываются, она оголтело их отрицает: мол, чего мне кому-то завидовать?!

— Вы сказали об агрессивности. Но ничего агрессивного я не задумывала. Клянусь вам здоровьем мамы!

— Клястья вообще грешно. Но если б еще мать клялась здоровьем своих детей — чего почти не бывает! — можно было бы задуматься, а то и поверить. В противоположном же случае…

— Для меня мама бесценней меня самой!

— Такое редко случается.

— Ей сообщили?..

— Я не тороплюсь к матерям с плохими известиями.

— Что теперь с нею будет? — прошептала я. — Не представляю себе…

— А почему про маму Полины не спрашиваешь?

— Я как раз хотела и про ее маму… И про ее папу.

Он опять помрачнел.

— Ее мама лишилась рассудка. Тоже была в машине за спиною у дочери. И тоже воспользовалась «ремнем безопасности». А сейчас произносит одну только фразу. Одну, но от которой и я, всякого повидавший, сжимаюсь. Спрашивает у всех: «Почему я живу?»

— Лишилась рассудка? Вы хотите сказать, что сошла с ума? Этого быть не может!

— Я постоянно общаюсь с тем, чего быть не может. Но что происходит… Ты и про папу спросила. Он договорился ждать дочь и жену возле служебного входа, чтобы не попасть в объятия журналистов. Думаю, и сейчас ждет. А почему ты ни разу не спросила о той, которую он не дождется?