Сергей Аксентьев - Беспокойные дали Страница 6

Сборы были короткими. Накануне получил все необходимые документы, выслушал от начфака традиционный инструктаж, и на следующий день, погрузив в училищный ПАЗик нехитрый скарб, Платонов убыл со своими подопечными на вокзал. Курсантов он знал хорошо. Не раз проводил с ними занятия на технике. Ребята толковые, дисциплинированные и веселые.

…За вагонными хлопотами не заметили, как промелькнул Апшерон.

Далекий горизонт постепенно густел, становясь лиловым. В остывающем небе появилась первая звездочка. Поезд, прогрохотав по мосту через Самур, устремился в Дагестан. «Дали Самур» — «сумасшедший Самур»— издревле зовут горцы эту своенравную мощную реку. Особенно он неистов и свиреп весной во время таяния снега в горах. Но в эту сумеречную летнюю пору Самур никак не походил на сумасшедшего, скорее уж на уставшего путника с трудом перемещавшего свое отяжелевшее от долгого и трудного пути тело. Платонов не заметил, как задремал. Проснулся — в купе темно. Курсанты, разморенные жарой, крепко спали.

Желтые отсветы вагонных окон плясали на маслянистой глади притихшего моря. Оно вдруг оказалось рядом. Вышел в коридор. За окном в непроглядную высь уходила отвесная каменная громада. Андрей опустил стекло, пытаясь разглядеть теснину.

— Интересуетесь?

Платонов обернулся. В проеме двери соседнего купе в майке, спортивных брюках и тапочках на босу ногу стоял смуглолицый мужчина с худощавым лицом, на котором выделялись элегантные очки, тонкий крючковатый нос и ухоженная щетка черных как смоль усов.

— Интересуюсь, — ответил Андрей. — Как-то уж больно неожиданно близко сошлись море и горы.

— Проезжаем отроги Кавказского хребта, знаменитый Дербентский проход, — сказал попутчик. — По нему испокон века двигались на запад орды арабских завоевателей, полчища Тамерлана и русские дипломаты времен Ивана Грозного. Этим же путем хаживал в 1722 году в Персию русский царь Петр I. И этим же путем послы лукавого Иранского шаха вели в подарок ему индийского слона.

— А вы, наверное, историк?

Мужчина утвердительно кивнул, подошел, протянул для пожатия руку и представился:

— Реза Магомедович Османов, доцент Дагестанского университета. Мой научный интерес — история прикаспийских стран конца XVIII начала XIX веков. Я вижу, вы удивлены моим сообщением о походе Петра I в Персию?

— Признаться да, — ответил Андрей, — я всегда считал, что Петр создавал новую Россию на Балтике, а о том, что он побывал и в этих краях слышу впервые.

— Не отчаивайтесь, — улыбнулся доцент, — к сожалению, об этом толком не знают даже некоторые историки, а в школьных программах и вообще не упоминают.

— Я вам так скажу, — продолжил Реза Магомедович, — из всех наук, история, пожалуй, самый многострадальный и беззащитный предмет. Ну, кому придет в голову, например, перекраивать теорему Пифагора. Как есть — квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов, так этот постулат и останется незыблемым, пока будет существовать человечество. И ни царям, ни шейхам, ни первым, ни генеральным партсекретарям он не подвластен. А с историей можно поступать, и поступают, к великому сожалению, весьма вольно.

Османов выразительно глянул на собеседника, как бы прикидывая продолжать дальше или нет?

— История это наука, сохраняющая в памяти человечества его прошлое, а память вещь субъективная. Она может быть разной как по глубине, так и по содержанию прожитого. О чем-то умолчали, что-то поменяли местами, кого-то возвысили, а кого-то очернили, переставили акценты и получили, что душа желает. Как-то Александр Дюма не без иронии заметил: «История подобна гвоздю, на который можно повесить всё, что угодно».

Он лукаво улыбнулся.

— А Персидский поход Петра I в 1722-1723 годах дал России многое. После подписания в сентябре 1723 года в Петербурге русско-иранского договора к России отошли Дагестан, Апшерон с Баку, Ленкоранская область и почти все южное побережье Каспия. Это — нефть, хлопок, строительный лес, селитра, предметы роскоши, фрукты, и многое другое. Кроме того — короткий путь торговли с Индией и надежная защита горских народов прикаспья от жестокости турецких беев…

Истинные знатоки своего дела всегда рассказывают удивительно просто и захватывающе интересно даже о самых сложных, сугубо профессиональных и на первый взгляд мало понятных для случайного слушателя вещах. А Реза Магомедович рассказчиком оказался великолепным. Андрей слушал не перебивая.

— Ну, мы, кажется, заболтались, — спохватился собеседник, — третий час ночи. Скоро Махачкала. Надо бы вздремнуть пару часиков, а то у меня сегодня ещё и лекция в университете. Кстати, город очень красив и зелен.

— Знаю, — ответил Андрей

— А вы, что бывали в Махачкале?— полюбопытствовал собеседник.

— Бывал в июле 1963, — Платонов поколебался и сообщил, — на вручении Ленинской премии Расулу Гамзатову!

— О — о! — вам крупно повезло, расплылся в улыбке Османов.

Возвратившись в купе, Платонов прилег. Хотел почитать, но от тусклого света ночника быстро устали глаза. Одолеваемый дремотой мозг отказывался воспринимать прочитанное, веки всё чаще схлопывались, и их всё труднее становилось разлеплять, книжка то и дело выпадала из обмякших рук.

…И приснился ему белый слон, уныло бредущий по кромке морского прибоя. В его потухших глазах стояли слезы. Мощный хобот безвольно болтался, словно обрывок толстого каната.

— Куда ты идешь? — обратился к слону некто не видимый, голосом Андрея.

— Иду в холодную страну. Мой повелитель, иранский шах подарил меня русскому царю, — печально отвечал слон и внезапно куда-то исчез. Тут послышался топот и ржание лошадей, гортанные крики и разбойничий посвист. На обезумевшего от страха Андрея неслась конница Тамерлана. Он вскрикнул и проснулся…

Поезд стоял. В коридоре слышались торопливые шаги.

— Побыстрее на выходе. Стоянка сокращена. Опаздываем на час,— подгоняла замешкавшихся пассажиров проводница.

По крыше вагона барабанил дождь. Андрей отодвинул занавеску. Капли, ударяясь о неостывший за ночь асфальт, поднимали небольшие белые облачка водяной пыли очень похожие на дымы дальних артиллерийских разрывов. Его ночной визави в плаще до пят, нежно укрывал от секущих струй хрупкую женщину с букетом полевых цветов. О чем-то, оживленно беседуя, они, смеясь, бежали по перрону.

Платонов вскочил. Быстро оделся и уже взялся за ручку двери, чтобы хоть из тамбура посмотреть на памятные места, но скрипнули тормоза, и поезд плавно начал движение. Медленно наплывая, в окне появилось знакомое здание вокзала с надписью на красно-сером фронтоне МАХАЧКАЛА. За десять лет оно совсем не изменилось…

Я солнце пил, как люди воду,Ступая по нагорьям лет…

Это Расул Гамзатов. «Высокие звёзды». Перед отъездом на технологическую практику в Каспийск, Платонова и его одноклассника Вадима Кузина вызвал начальник училища. В кабинете находился и их руководитель капитан 1 ранга Блюмин. Видимо между Блюминым и адмиралом до их прихода состоялся какой-то приятный разговор, поскольку оба пребывали в отличном настроении. Выслушав доклады о прибытии, начальник училища подошел с каждым поздоровался за руку и пригласил сесть.

— Вот, что молодые люди, — обратился он к смущенным курсантам, — Федор Аркадьевич, — он кивнул в сторону Блюмина, рекомендовал вас как подающих надежды флотских поэтов.

Блюмин, улыбнулся.

— А раз так, то вам и поручаю поздравить Расула Гамзатовича Гамзатова с присвоением ему «Ленинской премии» и от моего имени вручить книгу воспоминаний о войне в Заполярье.

Андрей с Вадимом удивленно переглянулись. Чего-чего, а этого они от начальника училища никак не ожидали услышать.

— Не удивляйтесь, — пояснил адмирал, — когда я командовал Каспийской флотилией, мы с Расулом Гамзатовичем встречались не однократно, а потом и подружились. Он замечательный, добрый и отзывчивый человек.

Гамзатов их встретил по-кавказски широко. Подробно расспросил о службе, узнав, что оба любят поэзию и немного пишут сами, попросил прочитать, что-нибудь. Одобрил стихи, но посоветовал:

— Поэзия дама капризная, и чтобы её покорить, нужно много знать, тонко чувствовать и глубоко переживать. А ещё много читать и много писать.

Потом подарил каждому по своей книжке с дружескими автографами и пригласил всех за стол.

Когда они, смущаясь, вошли в столовую и увидели там Александра Твардовского, то совсем обалдели. Наверное, вид у них был настолько жалкий и комичный, что Александр Трифонович расхохотался:

— Это что ж за братва такая перепуганная. Вроде не штормит и не качает?

Подошел по-простецки обнял и усадил рядом с собой.

Перед уходом, Расул Гамзатович вручил каждому приглашение на торжественный вечер, а Блюмина пригласил после окончания торжеств посетить родовой аул Цадаса.