Игорь Губерман - Гарики предпоследние. Штрихи к портрету Страница 6

Лучшее духовное питание —

это в облаках душой витание

Скажи мне, друг и современник, —уже давно спросить пора:зачем повсюду столько денег,а мы сидим без ни хера?

Был создан мир Творцом, а значит —и Божий дух огнем горитне в тех, кто молится и плачет,а в тех, кто мыслит и творит.

Чтобы наш мятежный дух земнойстиснут был в разумных берегах —чуть окрепли крылья за спиной,гири повисают на ногах.

Все мои затеи наповалрубятся фортуной бессердечно;если б я гробами торговал,жили бы на свете люди вечно.

С душой у нас не все в порядке,подобны мы слепым и нищим,а Бог играет с нами в прятки,грустя, что мы Его не ищем.

Ручьи грядущих лет журчато том, что не на что надеяться,и подрастающих внучатеще помелет та же мельница.

Именно пробелы и зазоры,а не толчея узлов и нитей,тихо сопрягаются в узорыистинного кружева событий.

Небесный простор пустотыне то чтоб мешал моей вере,но если, Господь, это Ты,то в дождь я не выйду за двери.

Всегда был занят я везде —всерьез, а не слегка —резьбой по воздуху, водеи дыму табака.

Лень — это борьба, погони, кражи,мыслей оживленное брожение,только лень активно будоражитвялое мое воображение.

Если ноет душевный ушиб,очень давит чужое присутствие,мне нужней, чтоб вокруг ни душине толпилось, являя сочувствие.

Учился много я, но скверно,хотя обрывки помню прочно,и что я знаю, то неверно,а все, что верно, то неточно.

Я в мудрецы хотя не лезу,но мыслю я башкой кудлатой,и неглубоких истин безднуя накопал моей лопатой.

Есть между сном и пробуждениемдуши короткая отрада:я ощущаю с наслаждением,что мне вставать еще не надо.

Свой собственный мир я устроилусилием собственных рук,а всюду, где запись в герои,хожу стороной и вокруг.

Я попадал моим ключомв такие скважины случайные,что нынче знаю, что почем,и мысли все мои — печальные.

Угрюмо думал я сегодня,что в нашей тьме,грызне, предательствевся милость высшая Господня —в Его безликом невмешательстве.

В мире все расписано по нотам,гаммы эти вовсе не сложны:служат мысли умных идиотам,ибо только им они нужны.

Когда меня от гибели на днелишь тонкая удерживала нить,мгновение подмигивало мне,зовя его забавность оценить.

Что суета течет впустую,нам не обидно и не жалко,активность нашу холостуюогонь бенгальский греет жарко.

Затем лишь я друзей бы попросилхоть капельку здоровья уберечь,чтоб дольше у души достало силна радость от нечастых наших встреч.

В небесной синей райской высименя тоска бы съела — в нейметать нельзя и скучно бисерввиду отсутствия свиней.

Течет покоя зыбь текучая,и тишь да гладь отсель досель;идиотизм благополучиянеописуем, как кисель.

Мы спорим, низвергаем и бунтуемв запале сокрушенья и борения,а после остываем и бинтуеможоги от душевного горения.

Доволен я житьем-бытьем,покоем счастлив эфемерным,и все вокруг идет путем,хотя, по-моему, неверным.

Кто отрешен и отчужденот суеты с ее кипением,зато сполна вознагражденживой души негромким пением.

Давно уже домашен мой ночлег,лучусь, покуда тлеет уголек,и часто, недалекий человек,от истины бываю недалек.

Сонливый облик обормотапредъявит Божьему судумоя высокая дремота,надменно чуждая труду.

В одинокую дудочку дуя,слаб душою и выпить непрочь,ни от Бога подачек не жду я,ни Ему я не в силах помочь.

Моя уже хроническая праздность,владычица души моей и тела,корнями утекает в безобразностьтого, что сотворяют люди дела.

Излишних сведений кирпичменя не тянет в каждый спор,но жажда истину постичьменя сусанит до сих пор.

Чтобы глубоким мыслителемслыть у наивных людей,быть надо краном-смесителемнескольких крайних идей.

Я стал отшельник,быт мой чисти дышит воздухом интимности,и жалко мне врагов моих,беднягам хочется взаимности.

Век живу ято в конфузе, то в контузии —от азарта, от надежды, от иллюзии;чуть очухиваюсь —верен, как и прежде,я иллюзии, азарту и надежде.

Проснувшисьв неосознанной тревоге,я воду пью, рассеянно курю,и вовсе я не думаю о Боге,но с кем-то безусловно говорю.

Был я слеп,опрометчив, решителен,скор и падок на дело и слово;стыд за прошлое мне утешителени для глупостей новых основа.

Я давно уже заметил, насколькочеловек умом и духом непрочен,полагаться на себя можно только,да и то, если признаться, не очень.

Из лени, безделья и праздности,где корни порока гнездятся,рождаются разные разности,а в частности — песни родятся.

Нигде, по сути, не был я изгой,поскольку был не лучше и не хуже,а то, что я существенно другой,узналось изнутри, а не снаружи.

Человек, обретающий зрелость,знака свыше не ждет и не просит;только личной анархии смелостьв Божий хаос порядок привносит.

Жду я мыслей,как мух ожидает паук, —так они бы мне в дело сгодились!А вчера две глубокихявились мне вдруг —очевидно, они заблудились.

Сухой букет желаний —вот утратаиз частых по житейскому течению.Я столького всего хотел когда-то!А ныне — очень рад неполучению.

Я не лучшие,а все потратил годына блаженное бездельное томление,был послушен я велению природы,ибо лень моя — природное явление.

Творец упрямо гнет эксперимент,весь мир деля на лагерь и бардак,и бедствует в борделе импотент,а в лагере блаженствует мудак.

Я книжный червь и пьяный враль,а в мире празднуют верховностьширокоплечая моральи мускулистая духовность.

Мне как-то понять повезло,и в памяти ныне витает,что деньги тем большее зло,чем больше нам их не хватает.

На то, что вышел из тюрьмы,на то, что пью не по годам, —у Бога я беру взаймы,и оба знаем, что отдам.

В ночи на жизнь мою покойложится облачным пластом,он изумительно такой,каков, быть может, в мире том.

Лижут вялые волны былогозыбкий берег сегодняшних лет,с хилой злобностью снова и сновалюто плещут в лицо и вослед.

Все пока со мной благополучно,профилю не стыдно за анфас,мне с самим собой бывает скучно,только если спит один из нас.

А люблю я сильнее всего,хоть забава моя не проста, —пощипать мудреца за егоуязвимые спору места.

Ни тучки нет на небе чистом,а мне видна она вполне,поскольку светлым пессимистомя воспитал себя во мне.

На днях печалясь, невзначайнашел я смуты разрешение:я матом выругал печаль,и ощутилось облегчение.

На будущие беды мне плевать,предвидеть неизбежное — обидно,заранее беду переживать —и глупо, и весьма недальновидно.

Насмешливость лелея и храня,я в жизни стал ей пользоваться реже:ирония — прекрасная броня,но хуже проникает воздух свежий.

Тертые, бывалые, крученые,много повидавшие на свете,сделались мы крупные ученыев том, что знают с детства наши дети.

Процессом странствия влеком,я в путешествие обычновесь погружаюсь целиком,а что я вижу — безразлично.

Люди нынче жаждут потреблять,каждый занят миской и лоханкой,смотрится на фоне этом блядь —чистой древнегреческой вакханкой.

Мне снился сон: бегу в толпе я,а позади — разлив огней,там распростертая Помпея,и жизнь моя осталась в ней.

А если все заведомо в судьберасписано, играется с листа,и мы — всего лишь гайки на резьбе,то лень моя разумна и чиста.

Не мы плетем событий нить,об этом знал и древний стоик,а то, что можно объяснить, —уже усилия не стоит.

Прислушавшиськ оттенкам и нюансам,улавливаешь Божью справедливость:мы часто терпим горести авансомза будущую алчную блудливость.

Неужели где-то в небес равнодушной гениальностьюсочиняется та небыль,что становится реальностью?

Я мыслю без надрыва и труда,немалого достиг я в этом деле,поскольку, если целишь в никуда,никак не промахнешься мимо цели.

Давно и в разном разуверясь,но, веря в Божью широту,еще сыскать надеюсь ересь,в которой веру обрету.

По воздуху, по суше и водедобрался я уже до многих стран,еще не обнаружил я нигделекарство от душевных наших ран.

И все течет на самом делепо справедливости сейчас:мы в Бога верим еле-еле,а Бог — совсем не верит в нас.

В судьбебывают мертвые сезоны —застой и тишина, тоска и муть,и рвемся мы тогда, как вор из зоны,а нам давалось время отдохнуть.

Тоска, по сути, неуместна,однако, скрыться не пытаясь,она растет в душе, как тесто,дрожжами радости питаясь.

Мне дней земных мила текучка,а рай — совсем не интересен:там целомудренниц толкучкаи не поют печальных песен.

В шарме внешнем нету нужностиодинокому ежу,красоту моей наружностия внутри себя держу.

Нет, я на время не в обиде,что источилась жизни ось,я даже рад, что все предвидел,но горько мне, что все сбылось.

Мой дух неярок и негромок,но прячет каплю смысла зрелогосамодостаточный обломокнесуществующего целого.

Напрасно мы то стонем бурно,то глянем в небо и вздохнем.Бог создал мир весьма халтурнои со стыда забыл о нем.

С наслаждением спать я ложусь,от уюта постели счастливый,потому что во сне не стыжусь,что такой уродился ленивый.

Тому, кто себя не щадити стоек в сей гибельной странности,фортуной дается кредитзаметной душевной сохранности.

На нас, мечтательных и хилых,не ловит кайфа Божий глаз,а мы никак понять не в силах,что Он в упор не видит нас.

Сегодня спросили: а что быты сделал от имени Бога?Я в мире боюсь только злобы,и я б ее снизил намного.

Былое нас так тешит не напрасно,фальшиво это мутное кино,но прошлое тем более прекрасно,чем более расплывчато оно.

Для жизни полезно явлениенеясной печали тупой,то смутное духа томление,которое тянет в запой.

В какие упоительные далистремились мы, томлением пылая!А к возрасту, когда их повидали,увяла впечатлительность былая.

Выделывая па и пируэты,немало начудил я интересного,земные я не чту авторитеты,но радуюсь молчанию небесного.

Мне сладок перечень подсудныйдушегубительных пороков,а грех уныния паскудный —дурь от нехватки сил и соков.

Душа моя заметно опустелаи к жизни потеряла интерес —похоже, оставлять собралась телои ей уже земной не нужен вес.

Всегда на самочувствие весеннее,когда залито все теплом и светом,туманное влияет опасение,что все же будет осень вслед за летом.

По существу событий личныхв любых оказываясь точках,душа болит в местах различныхи даже — в печени и почках.

Тише теперь мы гуляем и пляшем,реже в судьбе виражи,даже иллюзии в возрасте нашем —призрачны, как миражи.

В тесное чистилище пустивгрешников заядлых и крутых,селят их на муки в коллективангелов, монахов и святых.

Творец жесток,мы зря воображаем,что благостна земная наша тьма,мы многое легко переживаем,но после — выживаем из ума.

Не просто ради интересая глаз держу настороже:святой, пожавший руку беса, —святой сомнительный уже.

Затем на небо нету моста,чтоб мог надеяться простак,что там совсем не все так просто,а просто все совсем не так.

Я в молодости жить себе помоги ясно это вижу с расстояния:я понял, ощутив, как одинок,пожизненность такого состояния.

Весьма порой мешает мне уснутьволнующая, как ни поверни,открывшаяся мне внезапно сутькакой-нибудь немыслимой херни.

В душе моей многое стерто,а скепсис — остатки загваздал;я верю и в Бога, и в черта,но в черта — сильнее гораздо.

Многих бед моих источник —наплевавший на моральмой язык — болтун и склочник,обаяшка, змей и враль.

Душа, когда она уже в полетеи вся уже вперед обращена,вдруг чувствует тоску по бренной плотии болью ностальгии смущена.

Творцу живется вряд ли интересно,от нас Ему то муторно, то дурно;а боги древних греков, как известно, —те трахались и сами очень бурно.

Творец отвел глаза напрасно,когда мы падали во тьму;что Бога нет, сегодня яснои нам не меньше, чем Ему.

Подрезая на корнюжажду веры острую,порют мутную хернювсе Его апостолы.

Уже не глупость, а кретинство —любое пылкое учениепро гармоничное единствои лучезарное сплочение.

Я слухом не ловлю,не вижу взглядом,но что-то существует с нами рядом,невнятицу мне в душу говорясловами из иного словаря.

Время льется то жидко, то густо,то по горло, то ниже колен,а когда оно полностью пусто —наступает пора перемен.

На вопрос мой даруя ответ,песня чья-то звучит надо мной,и опять проливается светна изгаженный век наш чумной.

Несчетных звезд у Бога россыпии тьма кружащихся планет,и для двуногой мелкой особидушевных сил у Бога нет.

Тоска моя не легче, но ясней:в душе иссяк терпения запас,трехмерность бытия обрыдла ей,и боль ее окутывает нас.

Теперь, когда я крепко стар,от мира стенкой отгорожен,мне Божий глас народа сталдокучлив и пустопорожен.

Слушая полемик жаркий бред,я люблю накал предубеждения,ибо чем туманнее предмет,тем категоричнее суждения.

Повсюду нынче злобойпахнет скверно,у Бога созревает новый план,Его ведь консультируют, наверно,Аттила, Чингисхан и Тамерлан.

Заглядывая в канувшее прошлое,я радуюсь ему издалека:уже оно красивое, киношное,и даже театральное слегка.

Нет, я не зябко и не скудножил без единого кумира,но без него ужасно трудново мгле безжалостного мира.

Мечта — весьма двусмысленный росток,и Бог, хотя сочувствует мечтам,скорее милосерден, чем жесток,давая расцвести не всем цветам.

Я у философа Декартапрочел и помню с той поры,что, если прет худая карта,разумней выйти из игры.

Наш каждый возраст — как гостиница:мы в разных думаем о разном,и только легкость оскотинитьсяживет везде живым соблазном.

Все слухи, сплетни, клеветаи злой молвы увеселения —весьма нужны, чтоб не пустабыла душа у населения.

Наш мир уже почти понятен,загадки тают, словно снег,из непостижно белых пятеностался только человек.

Когда весь день бывал я весели не темнело небо синее,то я намного меньше весил —не вес ли клонит нас в уныние?

Я, даже не смыкая век,лежать люблю — до обожания,ведь сам по сути человек —продукт совместного лежания.

Хоть мысли наши Господу угодны,в одном забавно схожи все они:высокие раздумья — многоводны,что делает их реками херни.

Кормежка служит нам отрадой,Бог за обжорство нас простит,ведь за кладбищенской оградойу нас исчезнет аппетит.

Я личное имею основаниене верить сильной пользе от учения:я лично получал образование,забытое в минуту получения.

В душе — глухая безнадега,в уме кипит пустой бульон;а вариант поверить в Богадавно отвергли я и Он.

Почему-то порою весеннейчасто снится, внушая мне страх,будто я утопаю в бассейне,где вода мне всего лишь по пах.

Года мои стремглав летели,и ныне — Бог тому свидетель —в субботу жизненной неделимое безделье — добродетель.

Из мелочи, случайной чепухи,из мусора житейского и сорарождаются и дивные стихи,и долгая мучительная ссора.

Я часто думаю теперь —поскольку я и в мыслях грешен, —что в судьбах наших счет потерьчислом даров уравновешен.

Не грусти, обращаясь во прах,о судьбе, что случилась такой,это тяжко на первых порах,а потом — тишина и покой.

Наш небольшой планетный шарикдавно живет в гавне глубоком,Бог по нему уже не шаритсвоим давно уставшим оком.

А там и быт совсем другой —в местах, куда Харон доставит:то черт ударит кочергой,то ангел в жопу свечку вставит.

Об этом я задумался заранее:заведомо зачисленный в расход,не смерти я боюсь, а умирания,отсутствие мне проще, чем уход.

Я писал, как думал, а в итогето же, что в начале, ясно мне:лучше легкомысленно — о Боге,чем высокопарно — о хуйне.

Забавный все-таки транзит:вдоль по судьбе через годаволочь житейский реквизитиз ниоткуда в никуда.

*