Лука Спагетти - Друг из Рима. Есть, молиться и любить в Риме Страница 6

Конечно же, прежде чем дать выход энергии и футбольной доблести на поле нашего прихода с покрытием из пуццоланы[46], обязательным этапом для всех ребят была воскресная служба в десять часов, учрежденная специально для них. Если говорить начистоту, то желание поиграть в мяч было настолько сильно, что мы охотно обошлись бы и без службы, но в глубине души воспринимали ее благосклонно, потому что это был повод для маленьких футболистов собраться всем вместе в точно назначенное время поблизости от поля. С того момента, когда мы чинно размещались на скамейках друг подле друга, уже во время проповеди начиналась работа по определению состава команд.

По окончании службы мы давали выход нашему футбольному зуду, и орда вопящих огольцов вываливалась на площадку, явно слишком маленькую для того, чтобы уместить всех. Уже потому, что ребенок присутствовал на службе, он имел право принять участие в игре, даже если ему не доставался мяч. Так что воскресное состязание выливалось во встречу двух фаланг ребятишек, числом под тридцать в каждой команде. В довершение этого, у всех были майки разных цветов.

Когда свисток возвещал о начале матча, армия малолетних сорванцов бросалась преследовать мяч подобно стае свихнувшихся обезьян. Мяч обычно был марки «Супертеле», то есть кусок пластика сферической формы, который летал по воле ветра и потому был совершенно неуправляем. Отскакивания рикошетом было невозможно предугадать на поле, где кроме почвы имелось множество разнообразных подвохов: платановые деревья высотой в десятки метров, преграждавшие путь выбросам в сторону, колдобины, камни и острые выступы, делавшие игровое поле довольно коварным, безобразная стенка из туфа высотой тридцать сантиметров, окаймлявшая границу поля. За одними воротами из проржавевших столбов возвышалась пятиметровая стена, за другими, из еще более проржавевших штанг – высоченная сетка, которая должна была бы защищать стекла соседних домов. Должна была бы…

Я помню матчи, в которых мне ни разу не доводилось коснуться мяча; я только глотал пыль, поднятую другими озорниками, гонявшими по полю с проворством, достойным Койота и Бип-Бипа[47]. Часто и охотно, когда стая сбивала меня с ног, я оставался лежать, чтобы посчитать упавших, которые постепенно появлялись на поле по мере того, как рассеивалась туча пыли.

Некоторые игроки, более безжалостные и менее склонные к трудам, выстраивались прямо на линии ворот противника в надежде, что судьба подкатит им под ноги мяч, обеспечив возможность легко отправить его в сетку. Когда такое случалось, празднество длилось около четверти часа, и возобновление игры становилось делом чрезвычайно сложным.

Эти матчи обычно прекращались, когда одни за другими являлись родители, уводя своих детей, или же назначаемый по очереди судья официально объявлял, что настал час обеда.

Естественно, обеденное время было делом существенной важности. К часу дня детвора разбегалась по улицам квартала, чтобы преодолеть несколько сот метров, отделявших их от дома; во время этого путешествия я всегда пускал слюнки при виде чудесной вывески кондитерской рядом с домом. Ибо воскресный обед не обходился без пирожных.

В кондитерской всегда змеилась длинная очередь, потому что все старались сделать покупку до часа дня, дабы обеспечить себе преимущество приобрести сладости из последней партии свежей выпечки и не заставлять пирожные слишком долго томиться в домашнем холодильнике. Всегда возникал бурный спор по поводу того, какой же самый лучший размер пирожного: кое-кто предпочитал птифуры, вероятно, эти лакомки являлись истинными ценителями сладостей, потому что они выгадывали на возможности попробовать несколько их разновидностей сразу, но при этом тешили себя иллюзией, что потребляют меньше калорий. Некоторые же, наоборот, были склонны воздать должное большому размеру, настоящему пирожному, которое при первой же атаке на него взрывается у вас во рту изобилием крема. Перед пирожными не может устоять никто, даже тот, кто не питает особой слабости к сладкому, и уж это воскресное лакомство действительно несло в себе привкус праздника.

После посещения кондитерской кое-что еще напоминало мне, что я голоден как волк: аромат рагу, исходящий из домов. Воскресного рагу. Хотя я так никогда и не смог разобраться, как же правильно пишется это слово, ragu, ragout или ragou, но оно в любом написании одинаково возбуждает аппетит.

Конечно, мы жили не в Неаполе и не в Болонье, однако же и в Риме мы умеем готовить рагу. На сегодняшний день, возможно, традиции уже несколько утеряны, но это изысканное кушанье всегда остается единственным истинным «воскресным угощением» по многим причинам: прежде всего из-за времени, необходимого для его приготовления, которое итальянские матери семейств могут выкроить только на седьмой день недели; нельзя не признать и роль экономической подоплеки, то есть стоимости составляющих его продуктов. Не будем упоминать и о калорийности: наверняка лишь немногие были бы в состоянии возобновить работу в послеобеденное время, предварительно набив себе желудок доброй порцией фетуччини аль рагу.

Традиционный рецепт нашей семьи Спагетти состоит в том, чтобы подрумянить в нескольких ложках оливкового масла телятину с салом, грудинкой, петрушкой, перцем, измельченным чесноком и луком. Когда мясо как следует подрумянилось, огонь уменьшают и начинают медленно подливать вино, давая ему выпариваться и продолжая добавлять до тех пор, пока не образуется однородная смесь.

Тогда кладут томатное пюре и продолжают томить на медленном огне, пока соус не примет очень темно-красный цвет. Все это требует чрезвычайно длительного времени приготовления, но еще более длительного времени «выдержки», чтобы все ингредиенты могли идеально перемешаться. Некоторые готовят рагу за сутки вперед, чтобы оно было готово и «настоялось» для обеда на следующий день.

Чтобы потом корочкой собрать подливу, оставшуюся после первого, в нашем доме никогда не испытывалось недостатка в хлебе, который покупался непосредственно у булочника в Трастевере. По завершении ритуала удаления соуса с тарелки чуть ли не досуха мы все были готовы наброситься на второе, которое чаще всего состояло из рулетиков, фаршированных чесноком, сыром, солью и перцем. Мощное подкрепление на тот случай, если рагу оказалось недостаточно.

Однако же перед тем, как предаться воскресному кутежу, я должен был преодолеть последнее препятствие, которое для ребенка на самом деле могло представлять некоторое затруднение: переход улицы. Ибо я жил на улице Папы Григория VII, длинной магистрали, ведущей прямо на площадь Святого Петра, и в этот час в воскресенье по ней беспрерывно и хаотично снуют прохожие, автобусы и автомобили, возвращающиеся с молитвы, вознесенной к Святой Богородице.

Не знаю, сколько раз мне приходилось пересекать улицу Григория VII, чтобы пойти в собор Святого Петра, но один такой поход мне запомнился особо: день, когда избрали папу Иоанна Павла II. Весь город пришел в движение по случаю этого события, а также и толпы некатоликов, поскольку, в сущности, папу в Риме считают кем-то вроде престарелого дядюшки, одним словом, членом семьи. Много раз мне приходилось выжидать, сидя на мотороллере, по приказу регулировщиков, невзирая на зеленый свет светофора, чтобы пропустить папу с его свитой, и всегда меня забавляло ошеломленное выражение лиц туристов, стоявших у светофора подле меня, когда я объяснял им: «Папа едет!» Их устрашенные физиономии всегда возбуждали во мне некоторое подобие нежности.

Избрание Иоанна Павла II для меня было действительно волнующим событием. Мне объяснили, что итог выборов я пойму по цвету дыма, который пойдет из дымохода Сикстинской капеллы: черный дым означал отрицательный результат, то есть ни один из «кандидатов» не набрал двух третей голосов в свою пользу, белый дым сообщал об избрании нового понтифика. Опять-таки меня просветили, что черный дым возникает от сожжения бумаг, а белый – при добавлении влажной соломы.

Зараженный волнениями людей вокруг меня на огромной площади Святого Петра, я ни на секунду не сводил глаз с дымохода, надеясь увидеть, как начнет виться белый дымок. Вместо этого после длительного ожидания появился унылый черный дым, сопровождаемый разочарованным «ооххх» толпы, извещая нас, что попытка не удалась.

Я спросил у родителей, не может ли конклав остаться на совещании еще некоторое время, возможно, они передумают и перед тем, как отправиться спать, изберут кого-то, так что на следующий день я смогу рассказать в школе, что «я там был». Мне опять-таки разъяснили, что это не так просто и быстро, как поджарить пару колбасок на углях, и мы отправились по пологому склону улицы Григория VII, которая привела нас к дому. Мне удалось увидеть белый дым только по телевизору, так же как и первое выступление Иоанна Павла II.