Катажина Грохоля - Сердце в гипсе Страница 6

Когда я услышала слова «мы дружим», осознала, что безвозвратно уходит большая любовь, что парень — «так уж получилось» — обратил внимание на другую мерзкую особу. И поняла, что не уберегла Тосю от разочарования, которое подстерегает каждую женщину, и что моя дочь несчастлива. Однако я не знала, что сделать, чтобы утешить ее, объяснить, что жизнь не кончается, а только начинается... А вдруг она, как та девушка, что прислала письмо, уже для себя что-то решила? Например, покончить с собой? И настолько уязвлена, что даже открыться мне не может?

— Тосенька, милая. — Я молила судьбу, чтобы голос не дрогнул... — Надеюсь, ты справишься со всем. Понимаешь, такова жизнь: порой мы думаем, что это раз и навсегда, а в действительности идут лишь поиски настоящего партнера. Самое главное — сохранить дружбу. Дружба — иногда более ценна, чем обычная влюбленность, особенно в твоем возрасте.

Я бросила тревожный взгляд на Тосю — не намерена ли она меня прервать на полуслове. Но дочь на сей раз удивительно спокойно слушала мою тираду.

— С этим необходимо справиться. — Я несла этот бред как по писаному. — Впрочем, взрослость проявляется прежде всего в том, насколько человек способен взглянуть на первую привязанность со стороны, и может пройти много времени, прежде чем найдешь настоящую любовь.

Тося беспокойно ерзала в кресле. Я смотрела на нее с гордостью. У нее в глазах не было и следа отчаяния.

— Я рада, что ты так считаешь, мамочка, — высказалась моя дочь, и мое сердце готово было радостно вырваться из груди.

Ей-богу, мои воспитательные труды дают результат. Вот ведь есть возможность договориться с дочерью, несмотря на трудный возраст. Все это чушь, якобы всегда бывают конфликты и дочери никогда не слушают матерей. Моя прислушивается к моему мнению и соглашается. Я в самом деле до такой степени растрогалась, что готова была расплакаться.

— В семнадцать лет еще не все потеряно, придет время и для настоящего чувства, поверь мне, — продолжала я тихо, понимая, как ей должно быть трудно.

— Вот именно, мама, я то же самое ему сказала. Но он не хочет понять. Может, ты с ним поговоришь?

Тося смотрела на меня своими большими карими глазами из-под фиолетовых век и робко улыбалась. Прежде чем до меня дошел смысл сказанного ею, она усадила к себе на колени Сейчаса и начала его тискать изо всех сил.

— Мама все скажет Анджею, и все будет о'кей. — Она дунула коту прямо в серое ухо. А потом, не обращая внимания на мое оцепенение, объяснила ситуацию: — Потому что он хочет завтра прийти серьезно поговорить. Ну понимаешь, я не могу в этом возрасте связывать себя, к тому же выпускные экзамены скоро, да и вообще я на семинарах познакомилась с одним парнем, его зовут Якуб — он просто классный. То есть, ну понимаешь, между нами ничего, конечно, такого нет, но я думаю, он тебе понравится. Он приедет за мной в воскресенье, и мы всей компанией рванем в кино, потом, может, погуляем по Старому городу1... Ты знаешь, Анджей совершенна не понимает, что... ну... что это как-то само собой вышло.

Япребывала в прострации еще минуту. Не знала, что и сказать. Не было подходящих слов. Понимала только одно — моя дражайшая доченька всадила нож одному парню прямо в сердце. Вместо того чтобы оценить его чувства и дать этим чувствам развиться, она подло и коварно заинтересовалась совершенно другим молодым человеком. Мало того, она и меня поддела на удочку, потому что все, что надо в таких случаях говорить, минуту назад я совершенно опрометчиво выложила. И между прочим, относилось это к Тосе, а не к какому-то там Анджею!

Я спустилась вниз до такой степени потрясенная, что наступила на Бориса, который, как все собаки, разлегся на самом проходе. Прошла мимо Адама, сражавшегося с банкой кошачьего корма, потому что кольцо-открывашка черт знает как сломалось, когда я вчера пыталась ее открыть. Адам поднял на меня глаза и нахмурился:

— Эй, что-нибудь случилось?

— Нет, — бросила я и рассказала ему историю Тоси и несчастного влюбленного, покинутого из-за какого-то неведомого мне Якуба. Ну и объяснила Адаму, как все ужасно.

— Э-э-э, а тебе бы хотелось, чтобы они сразу поженились? — Адам наконец открыл банку и обрезал себе палец. — Ведь в этом возрасте идет накопление опыта, человек чему-то учится и так далее. Не переживай, все уладится. Но ты не вмешивайся, пусть она сама разбирается.

Адам меня все чаще не понимает. Прежде всего я сразу догадалась, что он имел в виду, произнося «чтобы они сразу поженились». Ну конечно, это относилось не к Тосе, а к нам. Это был намек. Он вскользь дал мне понять, что не намерен никогда, даже в самом отдаленном будущем на мне жениться. Будто бы мне это очень надо! Я и так никогда в жизни не выйду замуж! Ни за кого. Сначала свадьба, а потом сердце в гипсе, и носи его, как дура, в подвешенном состоянии.

Потрясающая книжка!

«Если твой партнер для тебя важнее других, если у тебя не остается времени для знакомых, если ты не принимаешь самостоятельных решений, если ты звонишь ему или обижаешься, что он не звонит, если думаешь: „Что он об этом скажет?“, если твоя жизнь сосредоточена исключительно на нем...»

Автор меня не знал, но написал обо мне. Следил за мной, что ли? Ведь все это имеет прямое отношение к Адасику. И означает, что он меня бросит. Если я немедленно не стану самостоятельной женщиной.

Боже мой! Наконец-то позвонила Остапко! Я сидела как раз на кухне над жалкими остатками творожка с джемом и раздумывала, когда же все-таки решусь, как вдруг затрезвонил телефон. Я ринулась в комнату и, пока бежала, сильно стукнулась локтем.

— Это ты? — Услышав голос Остапко, я подскочила от радости. — У тебя есть паспорт?

— У меня? — Хотя я поклялась, что ничему удивляться не буду, ведь она просила меня доверять ей, тем не менее слегка опешила.

— А у кого же еще? — засмеялась Остапко, по-моему, с чрезмерным энтузиазмом.

— Есть, — ответила я, довольная собой.

Паспорта мы оформили еще в феврале. Адам сказал, что этот запланированный нами отпуск мы будем помнить всю оставшуюся жизнь. Греция, или Кипр, или Крит — ему известно, что я обожаю все, где солнечно, тепло и пахнет узо.

— Тогда слушай. — Голос Остапко четко звучал в трубке. — Мне позвонила Мажена из Берлина. Послезавтра я собираюсь к ней поехать. Ты не передумала? Едешь со мной?

— Я? — повторила я, проклиная себя в душе за то, что не могу выдавить из себя вопроса поумнее.

— Ну а кто же? — Остапко была немногим лучше меня. — Я же тебе звоню! Ты входишь в дело или нет?

— Так вдруг? — пробормотала я, напрочь забыв о Тосе, которой грозит двойка по химии, а скоро конец учебного года, об Адаме, которого я весьма неохотно оставила бы одного, о собаках, кошках, обязанностях, работе, кипе писем и так далее.

— Решайся: да или нет. — В голосе Остапко сквозило раздражение. — Такая возможность подворачивается не каждый день. Едем на машине, значит, дорога для тебя задаром. Через три дня вернемся. Конечно, если ты не раздобудешь денег к послезавтра, я предложу это кому-нибудь еще. — Ева перешла на шепот: — Если тебе нечего вложить... то делать нечего.

Я молчала, хотя все мысли внезапно сбились в кучу. Локоть болел, заем в банке был вопросом далекого будущего, и что же — из-за того, что у меня нет денег, дело моей жизни должно выскользнуть у меня из-под носа? И Адам меня бросит? И я стану ему обузой? И он будет оплачивать мои счета, пока это ему не надоест? И у него никогда не будет хорошей машины, а все лишь потому что он повесил себе на шею женщину с ребенком? Нет. Я буду бороться за него и за свое будущее. Независимость и самостоятельность. Не впасть в зависимость — как вовремя Тося притащила домой этот бред. Я ведь уже встала на верную дорогу к утрате самого лучшего в мире мужчины.

Я услышала подстегивающее:

— Ну?

— Ты понимаешь, такой неожиданный звонок... я немного в растерянности, ну о чем речь, конечно, да. — Согласие само сорвалось с языка без видимых на то причин.

— Сколько у тебя будет?

— Постараюсь достать десять тысяч. — Я слегка запнулась.

— Не так уж много. Ну, как знаешь... Созвонимся завтра, заночуем у Мажены в Берлине, и никаких дополнительных расходов, поняла?

— Ладно, — успела выговорить я и услышала треск брошенной трубки.

Вернулась в кухню. Потом вылизывал блюдечко с моим творожком. Завидев меня, он сиганул так быстро, что даже Борис поднял морду от миски. Не пойму, почему Уля может оставить при кошках на столе творожок, подойти к телефону, не ударившись при этом локтем о край буфета, и, спокойно поговорив, вернуться к своему творогу. К сожалению, в моем доме такое даже представить себе невозможно. Я включила чайник, чтобы обдать кипятком блюдце после Потома. Затем села на стул и погрузилась в размышления.

Если я вложу в это дело наши отпускные деньги, то, приумноженные хотя бы вдвое, они принесут мне головокружительную сумму — двадцать тысяч. Двадцать — это в худшем случае...