Юрий Рытхеу - След росомахи Страница 6

Тутриль постоял возле домика и медленно побрел обратно в столовую, навстречу музыке.

6

Далеко за полночь Тутриль с родителями возвратился домой.

Окно и Кымынэ были оживлены.

— Кыкэ вай! — тихо сказала Кымынэ. — Я не помню, чтобы кого-то еще так чествовали в нашем селе. Разве только кандидата в депутаты… Но для него банкета не устраивали… А тебе устроили.

Тутриль, занятый своими мыслями, коротко отвечал и вымученно улыбался.

— Жаль только, что дяди Токо и тети Эйвээмнэу не было, — заметил он.

— И хорошо, что их не было, — строго сказал Онно.

— Что же у вас тут случилось такое, что ты разошелся с самыми близкими друзьями? — спросил Тутриль.

— Хотел я отложить этот разговор, — задумчиво произнес Онно, — но раз тебе хочется знать, что случилось между мной и Токо, так и быть, расскажу… Кымынэ, дай-ка нам чаю.

Кымынэ принесла чай, поставила вазочку с колотым сахаром и ушла на кухню, чтобы не мешать мужскому разговору.

— Мы крепко поспорили с Токо… И спор наш — не просто ссора, а — как бы тебе сказать? — принципиальные разногласия…

Эти слова Онно произнес с некоторой запинкой.

— Так вот слушай: лет десять прошло с тех пор, как мы покинули яранги и построили вот эти домики. Все были довольны, хотя поначалу нашлись и такие, что отказывались переселяться из яранг в дома. Но ведь не они вели людей, полных решимости порвать все связи с прошлой, постылой жизнью… Довольно быстро мы обнаружили, что эти маленькие домики плохо приспособлены к нашему суровому климату. В них холодно и тесно. Начали перестраивать, утеплять… Потом стали строить двухкомнатные дома… Тоже не то. Вот построили для косторезов многоквартирные, с центральным отоплением… Но это только для них… Колхоз не мог себе позволить такого. Ведь и деревянные дома мы получили от государства, почитай, даром. Плата-то за них была чисто символическая. Сейчас возникла нужда в другом жилище — в таком, в каком живут в городах. Чтобы все, значит, удобства были здесь… Однако в каждом маленьком селе строить большие дома дорого и невыгодно. Ведь здесь должны быть и школа, и почтовое отделение, и магазин, и баня, и всякое другое бытовое обслуживание. В ином селе всего несколько сот человек, но вся обслуга должна быть… И, кроме того, надо всех обеспечить работой. Ведь раньше как — каждый сам по себе охотился, а сейчас одна бригада может обеспечить мясом все село… А остальным что делать?

— Все, что ты говоришь, верно, и многое мне известно. Однако какое это имеет отношение к Токо?

— Самое прямое, — усмехнулся Онно. — Вот слушай дальше… Родилась идея сселить такие маленькие селения, как Нутэн, в большое село или даже поселок. Выбрали Кытрын как центр. Есть проект. Построят несколько многоэтажных домов, Дом быта, телефонную станцию, станцию «Орбита», чтобы телевизор можно смотреть… Но самое главное — большое производство там будет. Много рабочих мест… А то ведь иные в нашем совхозе в месяц рублей по десять — пятнадцать зарабатывают — нечем занять людей…

Онно отхлебнул остывшего чаю.

— Когда кончилось собрание и надо было голосовать за переселение, один человек был против — Токо. Это меня так удивило, что я подумал, что он ошибся. Переспросил, а он твердо отвечает: да, я против. Вот так.

Потом мы встретились поговорить, и знаешь, что он мне сказал? Он сказал, что я не люблю своего народа и собираюсь предать его… Ты представляешь, что он сказал, — предать народ? Он мне напомнил Наукан…

И вот что он мне еще сказал, — продолжал Онно. — Хорошо, мы переселимся в Кытрын. Вселимся в удобные квартиры с теплыми туалетами. Будем организованно ходить на работу на звероферму. Смотреть телевизор или широкоэкранное кино. Вечером ходить в ресторан и культурно выпивать на белых скатертях. А что останется от чукотского народа? Ведь всякий народ, сказал Токо, отличается от другого своеобразным трудом… Мы — морские охотники, и должны жить как морские охотники. И еще сказал: мы постепенно утратим свои обычаи, позабудем родной язык… и вконец утратим свой собственный облик… Понимаешь, как рассуждает твой любимый дядя Токо?

Я сначала с ним спорил, пытался его убедить словами, — говорил Онно, — но он уперся на своем. Он сказал: хорошую жизнь надо строить там, где ты живешь, а не искать на стороне. Он даже обозвал меня эмигрантом. Говорит: сегодня ты захочешь переселиться из Нутэна в Кытрын, завтра в Анадырь, потом в Магадан, и так далее… Как только у него поворачивался язык говорить такие слова?

— И что же, он один против? — спросил Тутриль.

— Открыто — он один, — ответил Онно. — Гавриил Никандрович воздержался и получил за это выговор.

— Выходит, не один Токо против переселения? — сказал Тутриль. — А может, он прав? Ведь и телевидение, и разные удобства, наверное, можно устроить и в Нутэне…

— Ты меня не понял, — мягко возразил Онно. — Дело не в удобствах, а в том, что будто разбежались и остановились… Вот это плохо.

— Нет, что-то тут не так, — с сомнением покачал головой Тутриль. — Покинуть Нутэн? Как же так легко все согласились? Покинуть родину…

Онно пристально посмотрел на сына.

— Да ты что — сомневаешься?

— Сомневаюсь.

— И что же, может, как Токо, в знак протеста в ярангу переселишься? — с усмешкой спросил Онно.

— В ярангу переселяться не буду, но поеду к дяде Токо, — сухо сказал Тутриль.

— Ты знаешь, что он тебе не родной дядя? — спросил Онно.

— Знаю, — ответил Тутриль, — но он тебе брат по дружественному браку. А это тоже кое-что значит.

— Все это — пережитки прошлого, — сердито сказал Онно.

…Дружественный брат… Как это далеко и давно, но все равно волнует, когда вспоминаешь об этом. Токо и Онно росли вместе с малых лет. Посторонним и впрямь казалось, что они родные братья… Но они были лишь дружественными братьями. Их отцы появились в Нутэне незадолго до больших перемен, когда к этим берегам стали часто наведываться корабли тангитанов. Они пришли из дальних сел, вымерших от голода и болезней. В Нутэне они поначалу были чужаками. К тому же оба были уже женаты и не могли породниться с нутэнцами. Каждый мог их обидеть, и не у кого им было искать защиты. Единственное, что могло им помочь, это обычай старинного дружественного брака, который делал их родственниками.

И отцы Токо и Онно сговорились между собой обменяться на время женами и закрепить таким образом дружбу.

Они делали это открыто, на виду всего Нутэна, и все понимали, что отныне между двумя этими семьями возникло новое, освященное обычаем родство. Никто уже безнаказанно не мог обидеть одного, ибо на помощь к нему тотчас мог прийти другой.

Родились два сына — Токо и Онно — и никто в той и в этой семье в точности не мог сказать, чьи это дети. Удивительно было и то, что они походили друг на друга как настоящие братья.

Всю жизнь шли они рядом, рука об руку, вместе стали одними из первых комсомольцев Нутэна, соединили упряжки, когда надо было помогать челюскинцам, а потом вместе работали, перестраивали жизнь в старинном чукотском селении Нутэн.

И вот их дороги разошлись.

7

Тутриль приготовил магнитофон, проверил его, вытащил блокнот и авторучку. Сегодня обещала прийти бабушка Каляна и рассказать сказку. Конечно, это не то, что повествования Токо, но и такого рода образцы народного творчества тоже надо было собирать. А если уж говорить точнее, то весь известный науке фольклор чукчей был собран именно таким способом — записыванием вслед за рассказчиком. Магнитофон появился совсем недавно и произвел целый переворот в технике записывания текстов.

Рано утром Онно ушел на охоту, и Тутриль проводил его с чувством зависти и сожаления.

— Сделаешь свои дела — успеешь и поохотиться, — утешил его отец. — Весна запоздала, нерпа только начала вылезать на лед.

Это было тоже воспоминанием — проводы отца на морскую охоту. Весь этот ритуал раннего чаепития, снаряжения, когда надевались тонкие нерпичьи торбаса, кухлянка, белая охотничья камлейка, а поверх всего — эрмэгтэт, содержащий в себе акын — грушу из легкого дерева с острыми крючьями, чтобы доставать убитых нерп из воды, бечевки, костяные кольца, ремни, винтовка в чехле из выбеленной нерпичьей кожи и "вороньи лапки" — лыжи-снегоступы.

Проводив отца, Тутриль не стал ложиться спать, а занялся приготовлением к работе.

— Может быть, сначала бабушку чаем угостить? — спросила Кымынэ.

— Не знаю, — несколько растерянно ответил Тутриль. — Может быть.

— Она большая чаевница, — сказала мать. — Увлечется чаепитием и не станет сказки рассказывать… Что делать?

Каляна пришла неожиданно рано. Она принарядилась, словно шла на любовное свидание, — надела новую камлейку из цветастой ткани, а вниз — вязаную кофту, что недавно давали в магазине за сданную пушнину.