Эрскин Чайлдерс - Загадка песков Страница 6

Мой морской опыт не позволял толком уразуметь сказанное, но то, что я уразумел, звучало не слишком обнадеживающе. Последняя фраза Дэвиса долетела с бака, куда он проник, юркнув, словно кролик в нору, через раздвижную дверь, и хлопотал, ставя чайник на плиту, в которой я опознал сильно постаревшего и побитого жизнью близнеца риппингилловского изделия № 3.

– Скоро закипит, – доложил приятель. – И мы приготовим грог.

Глаза мои попривыкли к тусклому свету и смогли обозреть прочую обстановку, описать которую можно буквально в нескольких словах. По бокам каюты размещались два длинных диванчика, упиравшихся в задней части каюты в шкафчики, один из которых был низким, образуя нечто вроде миниатюрного буфета с подвешенной над ним полкой для стаканов. Над диванчиками палуба нависала очень низко, но поднималась до высоты плеча ближе к центру, где небольшая рубка со световым люком создавала немного дополнительного пространства. Сразу за дверью размещался компактный умывальник. Вдоль обеих стен шли багажные сетки, на которых валялись свертки флагов, карты, головные уборы, коробки для сигар, банки с вареньем и тому подобное. К баковой переборке крепилась книжная полка, забитая томами разных форматов. Некоторые из них были затиснуты вверх ногами, у иных отсутствовали корешки. Пониже книг на стеллаже размещались анероид и хронометр в добротном чехле. Все деревянные части сияли белой краской, и взгляд менее придирчивый, чем мой, вполне мог счесть обстановку не лишенной приятности. К задней переборке было небрежно пришпилено несколько кодаковских снимков, а прямо над дверью висела фотография юной девушки.

– Сестра, – пояснил Дэвис, который вынырнул из камбуза и перехватил мой взгляд. – Ну, теперь давай спустим наше добро.

Он взбежал по трапу, и вскоре мой чемодан навис черной громадой над люком, и снова начались пыхтение и возня.

– Боюсь, он слишком велик, – донеслось сверху. – Мне жаль, но тебе придется распаковать его на палубе – пустой уж как-нибудь засунем.

Бесконечная череда пакетов образовала пирамиду в тесном пространстве у моих ног, а спина заныла от наклонов и приседаний. Дэвис вернулся и с нескрываемой гордостью провел меня в спальную каюту (другую он величал салоном). Разожженная свеча осветила две узкие и короткие койки, застеленные одеялами, но без простыней. Под ними размещались выдвижные ящики, один из которых Дэвис отвел мне, наивно полагая, что его будет достаточно для моего гардероба.

– Как распакуешься, можешь спустить вещи через световой люк прямо на койку, – объявил он. – Хотя вряд ли тут хватит места для всей твоей поклажи. Я к тому, что не мог бы ты…

– Нет, – отрезал я.

Абсурдность ситуации поразила меня – два человека, скорчившиеся, как мартышки, умудряются спорить.

– Если ты выйдешь, я смогу выйти тоже, – добавил я.

Дэвиса, похоже, уязвило это подобие перебранки, но я протиснулся мимо него, поднялся по трапу, весь кипя от возмущения, и, раскрыв треклятый чемодан, стал при бледном свете луны рыться в его содержимом. Махнув на все рукой и решив, что чем скорее, тем лучше, я спустил часть вещей вниз, торопливо покидал остальные назад – пока Дэвис не обнаружил весь мой гардероб – и застегнул замки. Потом уселся на своего белого монстра и поежился, потому как в воздухе витала осенняя прохлада. Мне пришло в голову, что, если пойдет дождь, все может стать еще хуже. Эта мысль заставила оглядеться вокруг. Миниатюрная бухточка была спокойна, как стекло; звезды в воде и звезды на небе; несколько белых домиков на берегу; огни Фленсбурга на западе, на востоке во мраке терялся, расширяясь, фиорд. Дэвис возился внизу, производя приглушенные звуки: он дергал что-то, толкал, стучал молотком. Время от времени раздавался громкий всплеск – это некие предметы вылетали через люк и падали в море.

Сам не знаю, как это произошло. Возможно, я прочитал нечто трогательное на его лице, выражение которого невольно ассоциировалось у меня с забинтованной рукой. Быть может, это было одно из тех мгновений ясновидения, когда две наши сущности, основная и лучшая ее половина, разделяются, и я смог узреть свой упрямый эгоизм в противовес простой, благородной натуре моего приятеля. Возможно, виной всему атмосфера тайны, окружившая все это предприятие и затмевавшая пустяковые размолвки, тайна, смутно читавшаяся в том, что Дэвис пригласил меня, осознанно проигнорировав факт нашего несходства. А быть может, виной всему были просто звезды и бодрящий прохладный воздух, пробудившие задремавшие во мне, инстинкты молодости и жажды приключений. Не исключено, все вышеперечисленное слилось воедино под воздействием безжалостного чувства самоиронии, шептавшего, что мне вопреки всем ухищрениям грозит опасность выставить себя на посмешище. Так или иначе, в мгновение ока настроение мое переменилось. Ореол мученика исчез, раненое тщеславие умолкло, столь бережно хранимый капитал воображаемого самопожертвования испарился, не оставив, впрочем, ни малейшего сожаления. В итоге явился модно одетый, но растрепанный молодой человек, сидящий в темноте на мокром от росы чемоданище, по сравнению с которым сама яхта кажется игрушечной. Это был молодой человек, еще не освоившийся в новой для него атмосфере, еще обиженный и сердитый, но уже устыдившийся своего поведения и решивший радоваться жизни.

Я забегаю вперед, конечно, ибо хотя перемена оказалась радикальной, быстрой она не была. Но в любом случае именно там и тогда брала она свое начало.

– Грог готов! – послышалось снизу.

Кое-как спустившись, я, к удивлению своему, обнаружил, что весь хлам волшебным образом исчез и в каюте царит порядок. На столе красовались стаканы и лимоны, а душистый аромат пунша заглушил все прочие запахи. При виде этих приятных перемен я выказал мало радости, но достаточно, чтобы лицо Дэвиса просветлело. Приятель принялся радостно демонстрировать мне отсеки для хранения грузов, хвастаясь «вместительностью» своего плавучего вертепа.

– А вот и твоя плита, – завершил он экскурсию. – А старую я вышвырнул за борт.

Надо заметить, имелась у него маленькая слабость – стремление под малейшим предлогом выкидывать что-нибудь за борт. Позже я пришел к выводу, что без новой плиты можно было вполне обойтись, так же как и без стяжных болтов, но это дало ему прекрасную возможность потешить свое диковинное пристрастие.

Мы покурили и поболтали немного, после чего встала проблема ложиться в кровать. Раз десять стукнувшись головой и коленками, причудливо изогнувшись, я залез в койку и устроился между двумя грубыми одеялами. Дэвис, двигаясь весьма проворно, вскоре улегся тоже.

– Довольно удобно, не правда ли? – спросил он и задул, не вставая, свечу – ловкость маневра говорила о долгой практике.

Лежать было колко, а на подушке обнаружилось мокрое пятно, происхождение которого выяснилось, когда тяжелая капля шлепнулась мне на лоб.

– Надеюсь, палуба не протекает? – поинтересовался я настолько ненавязчиво, насколько мог.

– Чертовски извиняюсь! – возопил Дэвис, выкатываясь из койки. – Видно, роса очень сильная. Вчера я столько конопатил, и надо же, видно, пропустил это место. Сейчас поднимусь и накрою его брезентом.

– А что у тебя с рукой? – зевнув, спросил я, когда приятель вернулся. Любезность его напомнила мне о повязке.

– Ничего страшного, потянул пару дней назад, – последовал ответ. После чего прозвучала совершенно неожиданная реплика: – Рад, что ты привез призматический компас. Без него, конечно, вполне можно обойтись, однако… – Голос глухо зазвучал из-под одеяла. – Вдруг да пригодится.

Глава III

Дэвис

Спал я некрепко, меня беспокоили то затекшая шея, то рука, то сквозняки, проникающие в зазор между одеялами. Когда я достиг стадии полусна-полубодрствования, уже совсем рассвело. Окончательно разбудил меня поток воды, хлынувший вниз через световой люк. Я вскочил, стукнулся головой о переборку и заморгал налитыми свинцом веками.

– Прости, я тут палубу драю. Поднимайся сюда и искупайся. Хорошо спалось? – поинтересовался голос сверху.

– Чудесно, – буркнул я, ступая в лужу, собравшуюся на брезенте.

Потом я поднялся по трапу, нырнул с борта и утопил дурные сны, усталость, уныние и взвинченные нервы на дне самого удивительного фиорда самого удивительного Балтийского моря. Короткий энергичный заплыв, и вот я уже спешу назад, изыскивая возможность взобраться на гладкий черный борт, который, даже будучи низким, оказался скользким и неприступным. Дэвис, в парусиновой рубашке с короткими рукавами и в закатанных до колен фланелевых брюках, кинул мне конец и помог взобраться на палубу, тараторя беспечно про то, что легко делать что-либо, когда знаешь, как и что надо поаккуратнее со свежей краской, и что у него имелся раньше веревочный трап, но он выкинул его за борт, потому как тот постоянно мешался. Когда я поднялся наверх, локти и колени мои, к глубочайшему его расстройству, оказались перемазаны черной краской. Но я, вытираясь полотенцем, думал только о том, что растворил в чистой воде еще толику разочарования и самодовольства.