Юрий Зверев - Размышления о жизни и счастье Страница 6

Кто виноват? Военно-промышленный комплекс? Американский конгресс? Президиум Верховного Совета? Генералы? Дипломаты?

Любой ответ оказывается недостаточным. Все вместе и еще что-то.

А может, пронесет? Как-нибудь рассосется? Может быть, у последней черты люди поумнеют?

11 августа 1983 г.

Размышления перед Новым Годом

«Если бы мы были молодыми и веселыми, вокруг нас шумела бы молодежь», — с грустью говорит жена. Увы, время делает свое дело.

Стареть интересно потому, что можно наблюдать за процессом старения, то есть узнавать то, что недоступно молодым. Но шуметь и безумно резвиться уже не хочется, не получается как-то. Почему? Молодым, чтобы понимать друг друга, достаточно говорить о любви. У взрослых же тысяча проблем. Проблемы эти в каждой семье свои. Никто никому в их решении по-настоящему помочь не может, каждый сражается в одиночку. Поэтому часто дружеские отношения соскальзывают на приятельские. Так легче. Если взрослому удается сохранить к кому-то из прежних друзей привязанность — это великое счастье. Поэтому встречи превращаются в застолья, беседы — в болтовню. Всем больше хочется рассказать о себе, чем услышать.

Помнится, мне в детстве было стыдно слушать застольные разговоры взрослых. Уже тогда они казались мне никчемными, а смачное чавканье — стыдным. Водка была для меня всегда чем-то позорным, недостойным человека. Я никак не мог понять, почему люди, считающиеся умными, курят и пьют. Даже само слово «водка» представлялось вульгарным. Мне казалось, что кто-то испортил и опошлил прекрасное слово «вода», вставив в него лишнюю букву. Собственно, это чувство сохранилось и по сей день. Хочется, чтобы люди собирались не для пресловутого «расслабления» и пустого веселья, а для обмена самым важным, для внимания и помощи друг другу душевным советом.

Я понимаю, что это невозможно, особенно, если собирается много людей. Напротив, их объединяет лишь желание отвлечься от проблем, всколыхнуть сексуальные начала, взбодриться хоть на миг, поплясать. Как тут без водки?

А потом пусто и противно на душе. «О чем говорили? Чему радовались? Не помню…»

Завтра Новый Год. И хочется, и не хочется встречать его в компании. Хочется потому, что давно не был среди людей, а не хочется потому, что все наперед известно: никто не удивит, не раскроется, не обнаружит тоски по прекрасному. Будет только шашлык и телевизор, банальные поздравления и нелепая надежда на «новое счастье», словно это возможно. Люди будут охотно обманываться — самозабвенно и радостно. И придется участвовать в этой комедии, где все насквозь — детская сказка, которую в этот день рассказывают друг другу взрослые.

Мрачно пишу. Надо бы повеселей, но тогда это будет фальшиво.

Радуюсь тому, когда вижу раскрытые на мир глаза, поиск, заинтересованность. Жена говорит: «Надо быть снисходительным, все люди разные».

Я понимаю. Не всем по силам напряженность души. Не всем нужна твоя правда, особенно, если пишешь о себе. Мы живем среди людей, нужно уметь принимать всех. Если этого не делать, превратишься в отшельника.

В одиночестве люди становятся мнительными, перестают понимать ход общественных связей. Значит, делать реверансы в жизни необходимо. Но как же это бывает трудно…

И все-таки впереди Новый год. Впереди жизнь, разные события. «Надо жить», — говорят старушки. «Надо жить с радостью», — добавляет жена. Я с нею согласен, но почти не умею. Однако надо учиться. Без этого жизнь с каждым годом становится все труднее, а дела — менее интересными. Пахнет духовной смертью.

Рановато. И просто глупо, наконец.

Итак, будем жить! Всех — с Новым Годом!

31 декабря 1982 г.

О переменах грядущих

Перемены накапливаются незаметно. За год как будто ничего не изменилось, а через десять лет вдруг видишь, что все вокруг иное.

А перемены нас ждут великие, в этом нет сомнения. Во всех сферах жизни царит огромное напряжение. Политическая ситуация, экономическая сфера, общественное мнение — это натянутые струны великого инструмента — времени. Струны дрожат от напряжения, они готовы лопнуть. Даже фига в кармане советского интеллигента напружинилась.

Мы выросли, балансируя на канате. Мир или война, жизнь или всеобщее уничтожение — вот символ нашего времени. Надежды и разочарования не личного порядка, а общие для всех воспитали не одно поколение.

Жить или не жить? Рожать или не рожать? Что впереди?

От страшных вопросов люди прячутся, отмахиваются, затыкают уши и души. Радио и газеты жужжат не безобидной мухой. Гул бомбардировщиков нет-нет да и достигает наших отупевших чувств. А что если завтра не во Вьетнаме, не в Палестине, а у нас? На головы наших детей обрушится напрягшееся кровью небо… Как выжить? Мне, моему народу… А другим народам?

И оказывается, что лично я сделать ничего не могу, что я пешка, пушечное мясо. Я не желаю войны, не хочу вооружаться, и никто не желает, но чья-то злая воля заставляет меня штамповать детали для смертоносной машины. И это воля уже не отдельного человека. Это какой-то гигантский маховик, набравший скорость и несущийся на нас, чтобы раздавить. И нет от него спасения нашим детям и внукам… Как жить с такой перспективой?

Человек не выдерживает таких напряжений. Он прячется в бездумье, в бесчувствие, в развлечения, наркотики и пьянство. Пока еще молодые любят друг друга, и дети родятся, и музыка гремит на дискотеках, и рестораны полны. Но все уже несется по инерции. Муравейник продолжает шевелиться, выполняя заведенный цикл, но матки в нем давно нет. Эта матка — Надежда. Нет главного — перспективы, надежды на покой, на жизнь, защищенную от посягательств извне.

Или всегда так было?

История человечества — это цепь людских страданий, взлетов и падений духовного начала, цепь войн, разрух и новых надежд. Последняя война принесла неисчислимые беды, но сейчас появилось нечто новое и более страшное — угроза всеобщего Апокалипсиса.

Люди стали Богами, но — увы! — злыми и неразумными Богами…

1981 г.

Стареем

Человек стареет. Этот процесс протекает не менее интересно, чем рост и развитие ребенка. В молодости индивидуальное приспосабливается к общественному, в старости, напротив, человек все более отходит от коллективного начала и проявляет индивидуальность, накопленную за жизнь. При этом он понимает, как много навязанного извне он тащил на себе всю жизнь.

Один мой друг говорил: «В скобках весь фарш, за скобками — индивидуальность».

Индивидуальность с годами выпирает из нас все отчетливее. Она делает нас чудаками. Молодость идет под смех и песни, увядание — под грустную мелодию сожалений о несбывшемся, несделанном, невостребованном. «Если бы начать жить сначала, — не раз слышал я, — только теперь знаю, как надо жить».

Но прожитого не вернешь. Остается одно: спешить, успеть втиснуть в оставшееся время побольше мыслей и дел. Мы постоянно испытываем дефицит времени. Суета начитает раздражать. Однако невозможно всё обдумать и свести концы с концами. Но и не думать о будущем, не подводить итоги тоже невозможно.

Есть у меня племянница и дочь от первой жены. И с той, и с другой впереди все неясно. За обеих душа болит. Некоторые черты характера племянницы могут испортить ей жизнь. А дочь — мой вечный укор… Она растет вдали от меня и уж, несомненно, вырастет чужим человеком. Моя боль, письма, мысли — чем они ей помогут?

А я старею. Стали нечеткими движения, небыстрой реакция, зрение ухудшилось, и труднее стало держать себя в руках. Все это было бы не страшно, если бы последнее не отражалось на близких. Жене становится все труднее со мной.

Наблюдать признаки инволюции интересно: это то новое, что еще не испытывал. Но ведь разрушаюсь я сам, не что-либо иное. Сознавать такие вещи занятно, но это уже не веселит.

А еще так много не сделано! Так много вещей не понято, так многим людям не помог…

27 марта 1978 года.

О жизни

Мой молодой приятель, когда ему было семнадцать лет, запальчиво заявил: «У нас жизнь впереди. Мы мир поймем и преобразуем! Не сомневайтесь, дядя Юра!»

А дядя сомневается. Пришло время сомнений. В свои семнадцать я тоже не сомневался, что для устранения нелепостей, которые стал уже замечать, достаточно объяснить людям истину, как я ее понимаю, и все перестанут делать глупости.

До сих пор я не могу целиком отделаться от мысли, что мои усилия могут в мире что-то изменить. Наивная глупость.

Я страстно искал истину, копаясь в искусстве, заглядывая в рот художникам и артистам, долго надеялся, что они эту истину знают, если занимаются просвещением народа. Увы, этой всеобщей облагораживающей истины в среде людей искусства я не обнаружил. Позже я понял, что ее нет нигде, даже в религии. Есть лишь люди, работающие в сфере искусства, и люди, украшающие им свою жизнь. Ни те, ни другие вечных вопросов решить не могут.