Драго Янчар - Северное сияние Страница 6

Сотрудница почты, что принимает телеграммы, сильно хромает, так хромают люди, у которых от рождения поврежден таз. Это означает, что хромоту нельзя исправить никакой гимнастикой или скрыть какими-либо ухищрениями, ибо она невероятно перекашивает при ходьбе все тело. Дважды в день девушка испытывает ужасные страдания по дороге из Магдаленского предместья, где она живет со старухой матерью, ковыляя через Державный мост, Главную площадь и дальше по узкой Престольной улице к почте. У хромоножки румяные щеки и белые зубы. Говорят, люди привыкают к своим телесным недостаткам, однако девушка в окошке для телеграмм из тех, кто с этим не сможет смириться всю жизнь. Поэтому каждый ее день распят между страданием и радостью. Каждое утро и каждый вечер, стискивая зубы, она отводит глаза от взглядов на улице, скользящих от ее лица вниз, к бедрам и ногам, а потом опять вверх, встревоженные ее несчастьем, полные смешанного выражения сострадания и удовлетворенности собственной телесной полноценностью. Ей знакомы все их оттенки, все невольно возникающие за этими лбами мысли. Однако стоит ей усесться в свой уголок, за окошечко, как напряжение спадает, несмотря на то что она знает: ей придется вставать отбивать телеграммы. Однако она освоила это пространство, и те несколько шагов от окошка и обратно — ничто по сравнению с нескончаемой ходьбой среди множества равномерно ступающих ног и прямых фигур. Там за окошечком ее царство, куда люди приходят с печальными или веселыми лицами, со своими бедами и радостью, со своими смертями и рождениями. Благодаря одиночеству, которое раз в две недели, а может, и реже, прерывается тайными визитами женатого электрика из телефонного отделения, что на втором этаже почты, в ней развилась необычайно сильная способность проникновения в состояние человека, с которым ей приходится иметь дело. Она безошибочно определяет, когда у ее престарелой матери начнется обострение и, скорее всего, через неделю та сляжет, хотя нет никаких признаков — ни болей, ни плохого самочувствия, ничего. Для клиента, только открывающего двери почты, она уже приготавливала необходимый бланк: траурный — по поводу кончины или поздравительный — в связи с торжеством. Правда, это не так уж и трудно угадать, однако немало людей умеют скрывать свои чувства. Но для нее все ясно еще до того, как посетитель произнесет первое слово. Электрик, забегающий к ней в часы ночных дежурств или после гулянок, когда закрываются кабачки, уже давно не говорит ей тех слов, что обычно говорит мужчина женщине, к которой ходит только спать. С невероятной проницательностью и тактом она отбила у него всякое желание к прелюбодейскому пустословию. Она понимает свое превосходство, он же, сам того не осознавая, безмолвно преклоняется перед ней. Эта женщина не испытывает к здоровым людям ни зависти, ни нетерпимости. А потому не может понять, отчего с такой мукой превозмогает дорогу от Магдаленского предместья до почты.

Барышня, принимающая телеграммы, первая поняла, что человек попал в какую-то западню. Это она определила сразу, как только он встал по ту сторону окошечка, а потому совсем не удивилась, когда телеграмма вернулась со штемпелем: «Retour inconnu»[7]. Она уже знала, что он придет снова и что положение его безвыходно. Для него город подобен замкнутому кругу, и он в этот круг уже вступил.

Я долго молчал. Терпеливо их слушал. Тема вечера: оккультизм. С чаем, вином и фруктовым печеньем. Буссолин читает газеты. В мастерской, производящей мухоловки фирмы «Буссолин», окутанный спертым, тягучим, липким воздухом, пахнущим клейкими лентами, он изо дня в день читает газеты. Газеты каждый день полны серьезных статей, в которых сообщается о необычных явлениях и экспериментах, проводимых над медиумами учеными всего мира. На повестке вечера вопрос: возможно ли совершить преступление в состоянии гипноза? Преступление для нее — тема значительная и возбуждающая. Только не преступление, совершенное в Ленте или в Горицах, после которого скорее будет разить перегаром, чем кровью, а жуткое злодеяние где-нибудь на Корсике, вендетта — кровная месть. Или в Чикаго, среди гангстеров. Или же убийство, как в любовном романе, из-за ревности. Преступление далекое и таинственное. Гипноз же пусть будет здесь, сейчас, среди тяжелых восточных ковров и затемненных абажуров с бахромой, сквозь которую рассеянный свет полосами падает на ее бледное лицо. Буссолин утверждает, что неудовлетворенная ненависть под влиянием гипноза вырывается наружу. Жестокость, дремлющая в человеке, в гипнотическом состоянии выплескивается со всей необузданностью. Потом следует длинная череда историй о том, как, где и кому в окно стучало и вслед за этим кто-то умер, как и кому во сне нечто привиделось и как это впоследствии произошло, как кто-то о ком-то, кого он не видел бог знает сколько лет, подумал и как потом тот явился или дал о себе знать.

Я видел, что Маргарита внимательно слушает. Смотрел на ее таинственно освещенное лицо и чувствовал, что ее мучает какая-то тоска. И не ради щекочущего нервы возбуждения, которое они вызывали в себе в этой затемненной комнате, а ради снедающего ее тихого отчаяния, ради ее сжатых губ я заговорил. Не мог дольше терпеть, чтобы это волнение, эту бледность на ее лице вызывали Буссолиновы россказни, которые он вычитывает из газет, сидя в своей мухоловнице. Я вступил в разговор. Рассказал о Еве Ц. О ее, Евы, муках во время материализации образов, о корчах и мучительных содроганиях после каждого сеанса. Описал некоторые из них. Большинство экспериментов проводилось в пору ее ранней молодости. День за днем и ночь за ночью. И если она еще жива, то, верно, совсем старуха. Страшно утомлена и, должно быть, ужасно страдает при воспоминаниях о том, что с ней творили. Такой подопытной крольчихи, какой была Ева Ц., свет еще не видывал. Ни одному кролику не впрыскивали такого количества экспериментальных препаратов, ни от кого никогда не требовали столько душевных мук. Подействовало. Маргарита откинулась в тень, и я видел, что руки ее слегка дрожат. Рассказ ее потряс. И остальные слушали внимательно. Я выдержал паузу, наслаждаясь их удивленными и любопытными взглядами.

Затем продолжил и все испортил. Кроме знаменитой Евы Ц. и ее выступлений в Париже и Мюнхене, которые, скорее всего, объясняются истеричностью ее натуры — утверждают, что она была не в состоянии отличить действительность от фантазии, — кроме нее самой и ее видений, в оккультной биологии и физиологии интересен еще один феномен, а именно телестезия[8]. Ученый А. де Рохас обнаружил, что в медиумическом состоянии способность ощущать распространяется за границы тела так, что вокруг него создается сфера особой восприимчивости, внутри которой ощущения передаются без соприкосновения с другим телом. Сфера эта простирается на два-три метра и делится на слои интенсивности, наиболее сильный из которых находится на расстоянии трех-четырех сантиметров от поверхности кожи. Но что толку во всех этих объяснениях, если Маргарита сидела в другом конце комнаты, вне влияния даже самого слабого слоя моей сферы!

Губы ее уже не были сжаты, щеки порозовели, она улыбалась, ее интересовала одна лишь Ева Ц., то, что с ней делали. Буссолин все чаще тянулся к стакану, женщины крошили фруктовое печенье. Инженер Самса откровенно зевал. Его занимали лишь социальные меры во благо рабочих, а из всех загадочных явлений — лишь тайна возникновения трикотажа. Только плешивый доктор Буковский с интересом всматривался в меня. Я продолжил свой рассказ, однако не для плешивого доктора, а потому, что не мог вот так взять да и уступить поле боя хихиканью и фруктовому печенью. Разъяснял, что такое магический оккультизм, чем занимается оккультная медицина, что есть белая и черная магия, говорил о суггестии и подсознании, медиумизме и опять об эманациях. Закончив, я с удивлением обнаружил, что меня давно никто не слушает, все заняты болтовней, один плешивый доктор ободряюще мне кивает: мол, продолжайте, продолжайте.

Это был полнейший крах. Мне оставалось лишь отхлебывать чай с ромом и грызть фруктовое печенье. Они же оживленно беседовали о русском вечере с джазом, который, судя по всему, приближается неудержимо и стремительно. Тогда какого же черта рассказывались все эти страшные истории? Может, в нас еще живы темные крестьянские избы, где по вечерам шепчутся о страшных и невероятных событиях и вызывают, замирая от страха, домовых и леших лишь для того, чтобы потом крепче заснуть? Ради этого? Или же потому, что все предчувствуют: однажды с кем-нибудь, если не с ними самими, в этом городе произойдет что-то действительно ужасное. А может, все это вообще ничего не значит. Просто им требуется искусственное возбуждение, провоцируемое загадочным полумраком. Потом я слышал, как супруга плешивого доктора со ртом, набитым фруктовым печеньем, объясняла на кухне какой-то даме: за ней надо следить. Когда выпьет лишнего, обязательно что-нибудь необыкновенное выкинет. Что-нибудь да выкинет. Разве вы не слыхали, как однажды она пропала на два дня? — Не может быть! — Может, может. — И на две ночи? — Нет, только на одну ночь, но дома ее не было целых два дня. Мой муж говорит, что алкоголь возбуждает у нее определенный нервный центр. — Неужели?! Нервный центр? — Правда, правда. — Но это ужасно! — Вот именно, ужасно.