Елена Черникова - Зачем? Страница 6

Но догнать ребёнка не удалось. Васька тихо прошмыгнул в свою комнату, открыл балкон, не заклеиваемый на зиму утеплительными полосками, легко вспрыгнул на перила и...

Снизу донёсся истошный визг: это бабушки, детишки, молодые мамаши, собачники, широко представленные в тот час во дворе, адекватно отреагировали на полёт немаленького предмета с десятого этажа.

Дальнейшее разбирательство пало на целый ряд инстанций.

"Скорая помощь" пожелала знать, почему ребёнок остался цел и невредим. Милиция желала знать, кто помог ему с организацией прыжка. Служба спасения исследовала снег и асфальтовое покрытие двора и набиралась уникального опыта. Психологи активно работали со свидетелями. Наготове были психиатры. Пару бабушек всё-таки увезли в больницу с критическим артериальным давлением. Мамаши раскидали детей по коляскам и растворились наряду с собаководами.

Старший Ужов, кое-как отбоярившись ото всех любопытствующих, в тягостных предчувствиях задумчиво рассматривал младшего, уплетавшего на кухне борщ, и мечтал надрать ему уши. Или зад - солдатским ремнём с медной пряжкой.

Помолчали. Сын задорно взглянул на фантазирующего отца, встал и даже помыл за собой тарелку.

- Вот так, - философски заметил сын. - Породнились, поравнялись, не дрейфь, батя! Жизнь - хорошая штука. Мы узнаем, чем кончится всё это дело. Ведь тебя волнуют какие-нибудь вопросы, а? Ну, например, как будет проходить Страшный Суд? Или: сколько лет простоит Останкинская башня?

- Видишь ли, Вася, - ответил отец, - теперь перед нами стоит нетривиальный вопрос: зачем?

- Жить-то? А-а... Брось, пап, выдумывать проблемы на пустом месте. - Васька порылся в кармане школьного пиджачка, неожиданно извлёк пачку сигарет и со знанием дела задымил.

- Вася! - зарычал некурящий Иван Иванович.

- А что? Скажешь - вредно? Ага... Очень вредно! Пивка в доме не найдётся?

- Девочек, может, подогнать? - поинтересовался Иван Иванович.

- Может. Но попозже.

В дверь зазвонили, застучали. Телефон затилинькал с оголтелостью.

- Журналисты, наверное, - предположил Васька, давя окурок в раковине.

- Васька! Ну перестань же, гад! Ведь пепельница есть! - заорал отец.

- Не кричи. Я не знал, что в нашем праведном и некурящем доме есть пепельница. И вообще - давай потише, а то мне как-то с прессой общаться влом.

- Надо предупредить маму, - сказал старший.

- Валяй, звони, - ответил младший. - Пусть уносит ноги, если успеет.

- Ты, оказывается, груб и бессердечен, - заметил старший, торопливо набирая номер института.

- А это, папа, уже не имеет никакого значения, - сообщил отцу Васька, прикуривая вторую сигарету.

Ужов-старший разрывался: надо и Ваське затрещину, и Машу предупредить. Ситуация острейшая: журналисты пронюхали.

- Маша, уходи оттуда немедленно! Куда-нибудь! - крикнул в трубку Иван Иванович, и разговор прервался.

У порога их квартиры толпились репортёры, подстрекавшие участкового ломать железную дверь. Участковый что-то лепетал про законы, его не слушали, болезненно толкали во все ребра, и бедняга чуть не плакал. Общая истерика вздымалась, как вихри враждебные.

Сведения о прилюдном дневном полёте десятилетнего мальчика с десятого этажа - при ином исходе - проникли бы только в уголовную хронику, но ввиду нетривиального результата дело приняло суровый оборот.

Массовый психоз всех журналистов города был лишь началом гонки за правдой. Некоторые писаки, особо пронырливые, ринулись к ясновидцам, магам и всем другим запредельщикам, кого знали сами или кого посоветовали друзья. За полчаса все колдовские приемные Москвы оказались переполненными под завязку, а прибыль даже самых неизвестных и начинающих взлетела на рокфеллеровский уровень.

Общее мнение, что мальчик был настоящий, не удовлетворило интервьюеров. Почему он упал, но встал, и убежал, и нос показал? Все маги единодушно подтвердили, что ребёнок - не терминатор, не пришелец, не обман зрения и не следствие массового гипноза. Он - москвич, Вася, десяти лет от роду. Всё.

Часть представителей прессы, которая поначалу надеялась получить дополнительную информацию с помощью участкового и не получила, эта часть окружила дом, заняла все лестницы, крышу, заблокировала лифт и пригрозила голодовкой. Особо резкие хотели перекусить телефонный провод Ужовых, но спохватились. Направили парламентёров на телефонный узел, намереваясь любой ценой организовать подслушивание, но вовремя вспомнили о существовании мобильной связи. Решили устроить радиоперехват. Один шустрый вспомнил о нелегальном сканировании сложных аппаратов и понёсся искать лучших тайных специалистов.

Словом, пока отец и сын Ужовы бранились на кухне, дом попал в такое плотное кольцо, что не выйти.

Подъехали компетентные товарищи, грамотно задали вопросы общественности и понеслись в генетический институт к Марии Ужовой, справедливо подозревая, что именно она и может пролить яркий свет.

Мария Ионовна, прервав совещание с перепуганными сотрудниками, разрешила всем уйти в бессрочный отпуск до особого распоряжения, затем велела Дуне бежать домой, хватать мужа за шкирку и ехать куда подальше. В самый медвежий угол. И всем денег дала.

Грамотно вытащив жёсткий диск из главного институтского компьютера, Ужова схватила жизнелюбивого Петровича, сунула его в сумку вместе с диском, подкрасила губы, вызвала завхоза Аристарха Удодовича и медика Иванова и велела им сделаться слепоглухонемыми - что бы ни происходило с ними по линии любых связей с любой общественностью. Подробности, пообещала она, позже. И тоже денег дала.

Аристарх Удодович вывел её из института через подвал и подземный проход на соседнюю улицу, и Ужова очутилась в дамском салоне, переоделась, сменила прическу, обрела тёмные очки, небольшую дорожную сумку-раскладушку с десятком отделений, второй мобильный телефон - с номером на имя Аристарха Удодовича, а также три парика.

- Возможно, вы очень рискуете, коллега, - растроганно сказала она завхозу, вертясь перед зеркалом.

- Я всегда был немного авантюрист, - разъяснил ей завхоз, как бы подчёркивая, что сознательно и душевно потворствует бегству бесценного научного материала прямо из всех возможных государственных объятий. - Но вы мне симпатичны с первого дня, как возглавили наше учреждение.

- Чем же? - не отрываясь от зеркала, кокетливо поинтересовалась Ужова.

- Вы как-то очень мягко приняли на себя руководство. Как воспитанный ребёнок, которому подарили дорогую плюшевую игрушку и попросили беречь её от пыли. Вы не совались в ненужные разговоры, в личную жизнь сотрудников, аккуратно всё постигали сами. Всегда в хорошем настроении, ну просто золото, а не управляющий!

- Я, наверное, просто не успела развернуться, - грустно заметила на это Ужова, продолжая примерку париков.

- Боюсь, теперь вам придётся развернуться, даже если это не соответствует вашему нутру, - сказал Аристарх Удодович. - Я понимаю, что случилось, но не понимаю, как к этому относиться.

- Я тоже, - тихо сказала ему Ужова, поворачиваясь к свету. - Посмотрите на меня: похожа на себя?

- Почти нет. - Аристарх Удодович начал придирчивый осмотр её платья и лица. - Пройдитесь по прямой, стараясь ступать на осевую, как манекенщица, только не вихляйтесь, как все они. У вас тогда сразу изменится походка.

- А голос? - улыбнулась Ужова, пытаясь пройтись по половице указанным способом.

- И голос, конечно! - улыбнулся в ответ завхоз, искренне радуясь, что может поработать имиджмейкером уникальной беглянки. Но ещё больше он радовался предвкушению: начинается!

Он был немолод, вдов, обладал превосходной интуицией, обожал организационную работу. Последнее качество сохранилось ещё со времён строительства коммунизма, когда он много лет был и рядовым политруком, и секретарём комитета партии, словом, спецом по точечной работе с людьми и документами. И разумеется, с массами.

Он очень хорошо знал внутреннюю жизнь института. Ему вообще нравилась любая причастность к любой таинственности. Будь он спартанец в душе, он никогда не пошёл бы заведовать, условно говоря, вениками - в научный институт. Но он был склонен к сибаритству, причём очень своеобразному. Рождённый при Советской власти, воспитанный в её глубиннейших традициях, он так привык носить в кармане фигу, лелея оную всеми силами души и возможностями тела, что уж в пенсионном возрасте он желал работать только на своё счастье. Он не собирался осчастливливать человечество. А главное и, можно считать, единственное его счастье было - знать тайны! И чем более страстные тайны, закрытые, тем лучше. А он - поставщик запчастей к этим тайнам, не меньше! А лучше - больше: управлять всеми тайнами!

Вынюхав ещё в молодости, в двадцатом веке, что генная инженерия в двадцать первом веке обязательно поставит всех на уши, он терпеливо ждал своего счастья, искал, попутно отрываясь от прошлых знакомств и занятий, - и наконец попал в генетический институт. Ну кто лучше главного завхоза может знать, что творится в помещениях и в умах! Только небо. И вот наконец он получил желаемое в полном объёме. Он владеет такой тайной! Ни с чем не сравнить.