Виталий Бернштейн - Долгий полет (сборник) Страница 6

Прекраснодушные французские энциклопедисты – Гельвеций, Руссо – утверждали, что все люди от рождения равны и лишь неодинаковые условия жизни вызывают их нравственное и умственное расслоение. Понятие «гены» восемнадцатому веку было неведомо – научную проверку этот вопрос получил только через два столетия. Были взяты две группы близнецов: однояйцовые, имеющие идентичный генетический набор, и двуяйцовые, которые генетически не идентичны, хотя и близки, как родные братья и сестры. Исследователи подобрали одинаковое количество однояйцовых и двуяйцовых близнецов, которые во взрослой жизни совершили те или иные преступления. А потом посмотрели – случались ли нарушения закона у второго близнеца из той же пары. Оказалось, что среди двуяйцовых пар такое совпадение составляло около 25 %, а среди однояйцовых – около 75 %. Столь значительное расхождение между взятыми группами уже никак не объяснялось различиями в окружающей среде, воспитании или образовании. Ведь в каждой паре оба близнеца получали в семье одинаковое воспитание, одинаково ходили или не ходили в школу и так далее. Связь между криминальными наклонностями и генетическим набором стала очевидной. Сходные исследования на близнецах выявили зависимость от генетического набора и их умственных способностей. Иными словами, люди уже от рождения не равны. Полученные ими гены определяют – хотя и не полностью, но в большой степени – соотношение в человеческой душе добра и зла, ума и глупости.

Первая жена Иосифа Даниловича умерла от родильной горячки, оставив троих детей. Дед женился во второй раз, на моей бабке. Та рожала почти каждый год, но только после шести девчонок, включая мою маму, появился на свет долгожданный сын. И опять беда – после родов от потери крови бабка умерла, еще молодая. Дед женился в третий раз, на младшей сестре бабки. Та родила еще четверых. Четырнадцать детей он подымал. Мама всегда видела его работающим – в лавке, по дому. Приказчика не держал; при нужде в лавке помогали старшие дети. Зимой – на санях, в длинном тулупе до пят, за сотни верст – ездил за товаром в Архангельск; жене и детишкам обязательно привозил гостинцы. Был немногословен, но если что скажет, то это – закон для всей семьи. Каждое воскресенье с выводком детей ходил в церковь. Чтобы обеспечить их всех молоком, держал две коровы. После революции, на закате нэпа, задавили деда налогами, лавку отобрали, а самого объявили нетрудовым элементом и кулаком. «Как же не кулак, если две коровы». Коров увели в колхоз. Хорошо еще, что самого не сослали, – наверное, дальше Полярного круга ссылать было некуда. Дед умер в год моего рождения. Было ему под семьдесят, босыми ногами месил глину, чтобы замазывать щели в печке, упал и умер. Сердце не выдержало.

Американский физик Шокли еще молодым, в тридцать восемь лет, прославился открытием транзисторного эффекта. И за это получил Нобелевскую премию. А потом увлекся социологическими проблемами – его беспокоило возможное снижение интеллектуального потенциала американского общества. К тому времени в результате научных исследований уже было известно, что так называемый коэффициент интеллектуальности (КИ) примерно на три четверти зависит от генетического набора, наследуемого индивидуумом, и только на одну четверть от того, какое воспитание и образование он получил. Вместе с тем, согласно статистике, уровень деторождения у женщин с низким КИ в два-три раза выше. При сохранении год за годом такой тенденции возникает угроза для генофонда нации в целом. Привыкший к открытому обсуждению в кругу коллег любых научных проблем, нобелевский лауреат представил свой доклад на заседании Национальной академии. Он предлагал добровольную стерилизацию людей с низким КИ при условии выплаты им за это тридцати тысяч долларов. Реакция коллег оказалась для него неожиданной. Одни испуганно промолчали. Другие выступили против – без всякой фактической аргументации, просто потому, что было нарушено «табу» так называемой политкорректности. Впоследствии этих своих оппонентов Шокли прозвал «перевернутыми либералами».

Дедушка Давид родился в Аккермане, городке неподалеку от Одессы, на берегу Днестровского лимана. О прадеде Моисее знаю только, что тот был из польского города Лодзи. Далее в прошлое следы теряются. Наверное, это был обычный беженский путь евреев через Средневековье: из Испании и Франции в Германию, оттуда в Польшу, затем в Россию. Каким-то чудом сохранился паспорт дедушки, выданный одесским полицмейстером в 1900 году. Почти через столетие держу его в руках. Записи в паспорте свидетельствуют, что дедушка иудейского вероисповедания, исполнял воинскую повинность в призыв 1886 года, получил при Императорском Харьковском университете звание зубного врача в 1899 году. Когда несколько десятков лет спустя, в тридцатые годы двадцатого столетия, ввели и более высокое звание – стоматолога, дедушка поступил в институт заочно и через три года стал стоматологом. Было ему в ту пору за шестьдесят – чтобы зачислили в студенты, он убавил себе возраст в анкете на десять лет. Помню его совсем стареньким: добрый, молчаливый, с чуть грустной улыбкой.

Когда Шокли попробовал разъяснить в печати свои опасения о будущем национального генофонда, «перевернутые либералы», составляющие большинство в американской журналистике, подвергли Шокли резкой и бездоказательной критике. На знаменитого физика просто налепили ярлыки фашиста и расиста… «Перевернутые либералы» – первейшие борцы за свободу слова, но слово это, конечно же, должно быть либеральным. Если какой-нибудь факт вступает в противоречие с их социальными догмами, тем хуже для факта. Даже обсуждать его они считают «политически некорректным». Начало социологических исследований Шокли совпало с президентством Джонсона, провозгласившего создание «великого общества». Последнее свелось к тому, что миллионы бездельников получили возможность жить и плодиться, не работая, – за счет налогоплательщиков. Минуло несколько десятилетий – нет в живых ни Джонсона, ни Шокли. А деградация генофонда нации продолжается по нарастающей.

Из управления полиции позвонили через полтора часа. На Шестом шоссе, в четверти мили от склада, найдена брошенная машина. Полицейский, объезжавший накануне это шоссе, утверждает, что вчера ее тут не было. Дэнис попросил ничего не трогать, ждать их приезда.

Они отправились на двух машинах. Улыбающийся Пит лихо крутил баранку их восьмицилиндрового «крайслера». Сзади на грузовичке следовал Чарли из дактилоскопического отдела. Дэнис искоса бросил взгляд на Пита – улыбаться рано, это дело еще копать и копать. Внутри «крайслера» гудел кондиционер, навевая прохладу. А снаружи изнемогал от влажной жары Нью-Йорк. Пешеходы с улиц почти исчезли, да и машин было меньше, чем обычно. Быстро пересекли Гудзон по мосту Вашингтона, после него свернули направо, на Пэлисейд. Дорога постепенно забирала все выше – в покрытые лесом горы. Дэнис выключил надоевший кондиционер, открыл окно. Обдало сухим, настоянным на хвое воздухом. «Эх, в отпуск бы сейчас» – поймал он себя на малодушной мысли.

Достигнув пересечения с Шестым шоссе, свернули на него. И через несколько минут увидели на обочине полицейскую машину с включенной мигалкой на крыше. Дэнис посмотрел на спидометр – примерно тридцать восемь миль от моста Вашингтона. Ночью, когда движения практически нет, фургон с бомбой вполне мог доехать отсюда до моста минут за тридцать-тридцать пять. Дэнис подошел к полицейскому в машине, назвал себя, показал удостоверение. Полицейский уехал.

Чуть в стороне от шоссе, на маленькой песчаной поляне с редкими островками травы, окруженная сосенками, стояла брошенная машина. На багажнике желтел нью-йоркский номер, дверца водителя приоткрыта. Пит обошел машину, фотографируя ее под разными углами. Потом Чарли, докурив сигарету и раздавив ее каблуком в песке, натянул резиновые перчатки, стал отыскивать на машине – снаружи и внутри – отпечатки пальцев и копировать их на специальную пленку.

После него – тоже с резиновыми перчатками на руках – в кабину заглянул Дэнис, открыл ящичек справа на панели, где водители обычно хранят всякие бумажки. Пусто. На переднем сиденье и под ним – тоже ничего. На зад нем сиденье лежал оторванный лист газеты. «Нью-Йорк Таймс» за прошлую пятницу, страницы пятнадцатая и шестнадцатая. В центре листа – коричневатое пятно, похоже, машинное масло. Возможно, в эту газету было завернуто оружие, из которого убили охранников. В правом верхнем углу шестнадцатой страницы Дэнис задержался на фотографии господина с небольшой курчавой бородкой. Подпись гласила, что это помощник президента по национальной безопасности Арнолд Фридмэн. Тот самый, которого утром упоминал О'Браен. Ниже следовало короткое интервью Фридмэна по поводу выступления президента на Генеральной ассамблее ООН в ближайший четверг. Газетный лист был оторван неровно, так что половина лба и левый глаз Фридмэна отсутствовали. Но правый глаз смотрел весело, а бородка выглядела даже игриво. Дэнис уложил газету в пластиковый мешок и передал Питу – вдруг да и пригодится в следственной работе.