Жан Фрестье - Изабель Страница 6

Он услышал, как внизу, на кухне, Джаспер скребется лапой в дверь; со стороны террасы до него донесся крик совы. Он вытащил из ящика письменного стола школьную тетрадку с красовавшейся на обложке большой буквой «С». Время от времени он заносил в нее свои заметки и называл ее «досье Сони». У него хранилась не одна тетрадь с описанием того или иного события или посвященная какому-либо человеку, который мог бы стать героем его будущей книги. Прежде чем положить тетрадку на место, он переворошил всю кипу. Вот тетрадь под буквой «К». Кто же это мог быть? Конечно, Каролина. Давно же он не раскрывал эту тетрадь! Образ той женщины уже стерся из его памяти. Сколько же людей мы теряем незаметно для себя на протяжении жизни? Намного больше, чем кажется на первый взгляд. Счет идет на сотни. И все же Соня оказалась не из тех, кто позволяет себя забыть.

«Вот наказание! И надо же было такому случиться именно в тот вечер, когда она впервые уступила мне! По правде говоря, она оказалась чересчур щедрой и полностью сосредоточилась на мне. Казалось, что она совсем забыла о себе, а это трудно ожидать от женщины, встречающейся с вами лишь для того, чтобы получить удовольствие. Наконец, она, прикрыв с блаженным вздохом глаза, вытянулась в постели, будто подхваченное течением реки бревно. Меня удивила ее неподвижность, и она, догадавшись, прошептала: „Не обращай внимания, я сегодня неважно себя чувствую“. Она произнесла эти слова с таким чудовищным акцентом, что впервые за все время нашего знакомства я почувствовал досаду: похоже, что, прежде чем заговорить, она набрала в рот камней. Предчувствие не обмануло меня: под кроткой внешностью Сони угадывалась скрытая агрессивность. Тут что-то не так. Я уже знал, что скажет Соня. Непременно что-нибудь неприятное: „Если бы ты уделял мне хотя бы немного внимания, то я не чувствовала бы себя такой одинокой“. Таким противным голосом можно только упрекать.

В тот вечер я довольно рано ушел от нее. Я уже не был уверен в том, что захочу вновь увидеться с ней. Следует отметить, что для меня уже тогда не было секретом, что работа секретарши служила ей лишь прикрытием. Я знал от Маргариты, что вот уже несколько лет Соня живет на содержании у одного торговца тканями, выходца из Бессарабии, державшего магазин на Елисейских Полях. Этот тип был настоящим денежным мешком. Ему не составляло труда оплатить ей квартиру на улице Этуаль. И все же меня ничуть не мучила ревность. Мы ни о чем с ней не договаривались, поскольку были свободными людьми, отнюдь не собиравшимися связать себя какими бы то ни было обязательствами, и встречались лишь по обоюдному желанию. Случилось так, что она позвонила в мою дверь уже на следующий день. И я нисколько не удивился. В то время мы еще не до конца пресытились ласками. Наша встреча прошла точно так же, как накануне. С той лишь разницей, что в последний момент, перед тем как я собрался разжать объятия, она удержала меня в себе, сомкнув за моей спиной руки. И я принял это за оргазм. Но не тут-то было! В свое оправдание она сказала: „Вот уже целую неделю, как у меня болит голова, и потому ничего не получается“. После этого случая мы неделю не виделись. Наконец она пришла без предупреждения часов в десять вечера. И все повторилось. Я спросил: „У тебя все еще болит голова?“

— Да, что-то не проходит. Схожу-ка я к врачу.

— Когда ты пришла, я подумал, что ты была у него.

Она улыбнулась:

— Я объясню тебе все на днях.

— А почему не сейчас?

— Нет, потом.

Теперь я склонен думать, что Соня была в те времена лакомым кусочком. И эта мысль не очень приятна мне в силу некоторых обстоятельств личного характера, о которых я умалчиваю, ибо это признание развенчало бы меня, как героя-любовника. И все же из песни слова не выкинешь. Разочаровавшись в Соне, я все же продолжал встречаться с ней, что вполне устраивало ее. Она уже не испытывала ко мне былой страсти в постели. По правде говоря, ее стройное тело все еще влекло меня. Она не ссылалась больше на головную боль, а я и не спрашивал ее. Мы встречались уже раз десять, когда Соня ошарашила меня своим откровенным признанием: „Это происходит со мной потому, что я не хочу видеть тот предмет, которым ты орудуешь внизу, между моих ног. Эта штуковина кажется мне настолько омерзительной, что меня, наверное, тут же стошнит, если только увижу ее“.

Я раскрыл рот от удивления. „Соня, ты сумасшедшая. Как-то ты говорила мне, что хочешь обратиться к врачу. Так вот, беги скорее к психиатру. Почему ты встречаешься со мной, если не испытываешь ничего, кроме отвращения?“

— Потому что я люблю тебя, — произнесла она с противным акцентом.

Я выбежал из квартиры, громко хлопнув дверью. У меня внутри все перевернулось. Я шел по улице и говорил вслух сам с собой: „Таким особам самое место в доме для умалишенных“. Прохожие шарахались от меня в разные стороны.

Она не сразу сообщила мне о том, что беременна. И я не сразу признался себе, что возненавидел ее. Впрочем, так ли это было в действительности? По отношению к ней я вел себя как самый последний мерзавец. Я проклинал ее, но стоило ей показаться на пороге, как я, словно изголодавшийся волк, набрасывался на нее и тащил в постель. Возможно, мне хотелось унизить ее. Она посоветовала мне пользоваться презервативом, чтобы защититься от любых случайностей. Но я отказывался, поскольку, напротив, чувствовал бы себя словно пес в наморднике: этот резиновый предмет делал меня импотентом. Разозлившись, она обрушилась на меня с упреками. Мне пришлось покориться, и в течение нескольких дней я смиренно нес свой крест. По-видимому, она требовала от меня того же, что и от других мужчин. И вот я, стоя в ванной комнате, заканчивал то, что начал с ней в спальне. После четырех или пяти таких встреч, я решил, что пора поставить точку в наших отношениях. Однажды после обеда я продал свою квартиру вместе со всей обстановкой и переехал в гостиницу. И все же она и там достала меня.

Порой и сейчас я злюсь на Соню, но в душе нет и следа от былой ненависти. Конечно, ее жизненный путь не был усыпан розами. Хотелось бы думать, что она дорого заплатила за все то зло, какое вольно или невольно причинила мне. Может, она по-своему любила меня? Уверен, что до сих пор она не равнодушна ко мне. Я же больше не считаю ее свихнувшейся. И только при воспоминании об ее причудах, суеверных страхах, заклинаниях и поисках злых духов по углам я задаюсь вопросом, не жила ли она в воображаемом мире, где все поделено между Богом и Сатаной? Весьма набожная женщина, предъявлявшая высокие требования к чужой нравственности, она легко могла солгать или изменить. Презиравшая любовные игры, она с самого начала наставляла мне рога, о чем я, разумеется, догадывался. Она делала это из самых корыстных побуждений, как бы отдавая дань дьяволу. Возможно, даже ее набожность объяснялась стремлением замолить грехи. Несмотря на наши отношения, она так и не порвала с торговцем шелком. Возможно, после рождения Изабель она стала встречаться с ним чаще, чем прежде. Подарив свое имя ее ребенку, я решил не оказывать ей материальной помощи до тех пор, пока она не даст мне согласие на развод. И целых семь лет я провел в бегах, скитаясь по друзьям, перебиваясь случайными заработками, пристраивая то тут, то там свои статьи и рассказы, подписанные псевдонимом. Я спешил тут же истратить деньги, чтобы Соня не протянула к ним свои алчные руки. Она не теряла надежды, что я вот-вот сорву большой куш. Время от времени я все же навещал ее. Она приглашала меня на обед в ту же квартиру, где мы раньше жили с ней под одной крышей. Она не работала. На какие же средства она существовала с малым ребенком? Я не задавал лишних вопросов. Если она и торговала своим телом, то ее вряд ли можно назвать проституткой, поскольку она встречалась лишь с постоянными мужчинами и получала от них подарки. Хорошо зная характер Сони, я могу утверждать, что не в пример другим представительницам этой древнейшей профессии, она зарабатывала свой хлеб тяжким трудом.

Я приходил к ней только для того, чтобы выведать, согласна ли она дать мне развод. Соня встречала меня весьма радушно и тут же накрывала на стол. В первые годы я даже присутствовал при кормлении Изабель. Порой я наблюдал, как малышка хлопала ложкой по тарелке с овощным пюре. Уложив ребенка в кроватку, мы усаживались за обеденный стол, как старые добрые друзья. Соня сообщала мне последние новости о наших общих знакомых, с которыми я давно не виделся. Не знаю почему, но не проходило и часа, как наша мирная беседа перерастала в ссору. Мне кажется, что Изабель была главной причиной нашей перепалки. Соня осыпала меня упреками и обвиняла в том, что я не принимал участия в воспитании ребенка. Я хамил в ответ, ссылаясь на то, что не имел никакого отношения к появлению на свет этого младенца, навязанного мне в дочери. Перечисляя даты наших встреч, я бросал ей в лицо, что мне было известно о связи ее с другим мужчиной, и даже не с одним, как в свое время говорили мне „добрые люди“. Я применял запрещенный прием и сам оказывался его жертвой. Распаляясь все больше и больше, в пылу гнева я кричал: „Моя дочь? Откуда? Должно быть, ты шутишь?“ Тут она не выдерживала, и в меня летели тарелки; она клялась и божилась, призывая в свидетели самого Господа Бога. И нашей перебранке не было конца. Ссора заканчивалась ее слезами. Я не находил другого выхода, как взять ее за руку и гладить по щеке. И лицо Сони тут же прояснялось. Я понимал, что подаю ей напрасную надежду. И осторожно заводил разговор о том, что мы только выиграли бы, если бы поскорее покончили со всеми формальностями и развелись. Наконец Соня произносила решительным тоном: „У меня не было отца. Пусть у Изабель будет хотя бы какой-нибудь завалящийся“. На том мы и расставались.