Фабрис Каро - Фигурек Страница 6

Ладно, все свободны, я наговорился выше крыши, теперь скатертью дорожка, до смерти выпить охота.

[Феальность]

Вот уже целую неделю мне стоит огромного, нечеловеческого труда заставить себя предаваться содомии с Анной на пульте управления ди-джея в разгар корпоративной вечеринки для руководящих кадров. Фигурек, Фигурек, Фигурек — только об этом и думаю… И вся неделя получилась ничем иным, как долгим крещендо от скепсиса до самого что ни на есть примитивного страха.

После того, как он так грубо выставил меня из бара, я шел по улице, будто загипнотизированный услышанным и — одновременно — ни во что услышанное не веря. Тогда мне показалось, что этот тип попросту свихнулся на розыгрышах — встречаются же еще такие на белом свете, ну и толстячок в команде себе подобных вполне годится в чемпионы. Однако за неделю моя позиция сильно пошатнулась. Я решил сделать попытку целиком игрового подхода к проблеме — тогда, обнаружив в ходе простенького эксперимента одну-единственную неувязку во всем услышанном, можно будет прийти к выводу о том, что все от начала до конца выдумано — конечно, гениально выдумано, но выдумано. И наверняка окажется нетрудно разоблачить красномордого, натолкнувшись на хотя бы крошечное противоречие в рассказанной им невероятной истории.

Но шли дни, и я понимал: нет никаких причин для того, чтобы Фигурека не существовало.

День рождения моего отца, а значит, все мы счастливы. Брат и Анна купили ему до крайности мудреную удочку: он только что достиг пенсионного возраста — вот и будет чем заняться на заслуженном отдыхе. Мама приготовила к торжеству подходящий для рыбной ловли комбинезон, а я — подписку на «Рыбосипед», журнал для рыболовов и велосипедистов, правда, оплатила подписку мама, зная, что мое финансовое положение сейчас несколько… несколько затруднительно в связи с тем, что пьеса продвигается потихоньку-полегоньку.

Пока мама резала именинный торт с кремом, остальные развлекались, излагая каждый свою версию благ, какие приносит пенсия. Крайности представляли слегка подсахаренное и очень вежливое видение папиного будущего Анной и чересчур прямолинейные шуточки моего брата. Затем мы подняли бокалы с недорогим шампанским, и отец откашлялся, чтобы произнести благодарственную речь.

— Послушайте, я действительно очень…

(Нет, правда, почему бы и в самом деле Фигуреку не существовать. Сколько ни искал — так ничего и не придумал, так и не обнаружил ни вопиющих противоречий, ни даже непоследовательности в рассказе красномордого. Зачем бы этому типу присутствовать на всех похоронах? Если я воздержался от того, чтобы нанести ему визит в супермаркет на этой неделе, то прежде всего потому, что хотелось сделать передышку и разобраться как следует в его истории. Но теперь необходимость снова погрузиться в его мир становится все более и более настоятельной. Я должен знать больше, мне позарез нужны подробности. А значит, решение принимаю такое: пойти туда сегодня же вечером.)

— …еще долго.

Мы аплодируем речи моего отца. Он задувает свечи. Мы снова аплодируем.

Вот уже добрых три четверти часа я меряю шагами один отдел супермаркета за другим, в длину и в ширину, все безрезультатно. Напрасно я себе твержу, что он меня обвел вокруг пальца, что в прошлый раз он попросту пришел за покупками, а вся история — сплошное надувательство, мистификация, розыгрыш… чем активнее я себя убеждаю в этом, тем сильнее становится потребность его увидеть. Более того: потребность перерастает в жизненную необходимость.

По привычке направляюсь к справочной, чтобы узнать, где найти такого-то служащего, но сразу же понимаю абсурдность своих намерений. Что я могу сказать, подойдя к справочному бюро? Здрасьте, я ищу одного из ваших клиентов, который должен быть здесь, но почему-то не пришел, — так, да?

Бессмысленно. И к тому же, если Фигурек на самом деле существует, я таким образом рискую подставить этого, в сущности, неплохого парня.

Из супермаркета выхожу совершенно пришибленный, просто донельзя удрученный. Сначала кручусь на парковке, то успешно уворачиваясь от покупателей с тележками, то едва не попадая под колеса. Покупателей тут видимо-невидимо, кишат, как августовские муравьи. А его нет.

И вдруг снисходит озарение, туманность превращается в очевидность, и я понимаю: это же на грани идиотизма — не подумать о такой возможности раньше! То, что я встретил моего толстячка в этом супермаркете, вовсе не означает, что он фигурантствует только здесь и больше нигде. Вполне может быть, что его зона действия — все большие магазины квартала, если не города.

Воодушевленный гениальной догадкой, бросаюсь на штурм этих крепостей потребительства в надежде отыскать в громадном стоге сена иголку, уже несколько дней дырявящую мне мозги.

Ну зря, зря Жюльен, корчась от смеха, заставлял меня слушать «Eve, lève-toi» в исполнении Жюли Пьетри[11] — ему так и не удалось поднять мне настроение. Я провел весь день за обходом супермаркетов, расположенных в радиусе примерно пятидесяти километров, и не пропустил ни одного, потому что не забывал постоянно и внимательно, как археолог-маньяк, сверяться с картой. Осмотрел, должно быть, около четырех десятков магазинов — никакого результата.

— Нет, скажи, ты ее помнишь? Скажи, помнишь? До чего повезло! Я уже собирался домой, так и не найдя ничего интересного, и вдруг у самого выхода наткнулся на эту пластинку! И, представляешь, парень уступил мне почти за бесценок.

Что ж, одним везет в поисках, другим не везет… Может быть, и мне стоило бы заняться коллекционированием, каким-нибудь таким простеньким собирательством, чтобы создать у себя самого ощущение, будто ищу нечто необходимое, будто дни мои наполнены смыслом… Может быть, и мне лучше окунуться, как Жюльен, с головой в мир, где всегда что-то продается и покупается, в тот мир, где приобретают ценность спичечные коробки, листья платанов, кошачьи подстилки… Пытаясь собрать полсотни песен, считавшихся хитами в 80-х, Жюльен начисто забывал, что, возможно, рогат. Терапия сомнительной эффективности, но имеющая хотя бы то достоинство, что обходится недорого.

Где он? Лишившись сумасшедшего, которого неделю назад был готов навеки упрятать в психушку, я чувствую себя сиротой. Даже страдающий острой мифоманией человек не способен взгромоздить столько розыгрышей один на другой, никакой мифотворец не может говорить так убежденно, с такой силой и с такими подробностями. Этот голос в баре — хрипловатый, глухой от еще живой боли, эта страсть… нет, на свете очень мало актеров, которые могли бы сыграть хоть что-то подобное. Особенно после восьми бокалов красного.

Пока Жюльен втискивает новый диск на полку с приклеенной буквой «П», Клер курит и, между двумя затяжками, задумчиво трогает ногтем указательного пальца передние зубы, словно проверяя, нет ли между ними расщелинки. Если бы в это время над ее головой появился такой, как в комиксах, белый пузырь с разъяснением мыслей, то в нем можно было бы увидеть критика из популярного киножурнала, пожарного с шишковатым гульфиком, всеми проклятого художника, который самовыражается главным образом в ученого вида молчании, педагога, специализирующегося по детскому аутизму…

А вот кого там не увидишь — это перезрелого подростка, засовывающего пластинку Жюли Пьетри на место: там, где буква «П».

Некто-Жан пулей влетает в гостиную. Эпитафина сидит на кушетке.

Она читает переписку Спинозы с соседом по лестничной площадке.

Некто-Жан. Мы получили письмо от Пьерралиста, он приезжает в Ситивиль на весь уик-энд!

Эпитафина. Это так не…

…ожиданно: когда я брел, не выбирая дороги, по тротуару, обдумывая, стоит ли идти на похороны Даниэля Беллиано (я не знаком с семьей Беллиано, а у меня сейчас не тот период, когда хотелось бы рисковать), кто-то сзади забарабанил по стеклу так настойчиво, будто непременно хотел привлечь мое внимание. Оборачиваюсь и вижу за ресторанным окном — его.

Подхожу к столику, он предлагает мне сесть — пожалуй, любезно, даже приветливо. В уголке его рта приклеилось чечевичное зернышко.

— Ну и что скажешь про покушать? Или ты уже?

Заказываю вареную грудинку с чечевицей — как у него. Он продолжает жадно и довольно шумно есть, неизменно запивая каждый отправленный в рот кусочек мяса глотком красного.

— Вы здесь фигурантствуете?

— Ты что, совсем дурак? Не видишь — ем я здесь, ем! Не научился различать, что ли? Ах да, я и забыл, разумеется, ты не научился различать… Как-то я еще не совсем въехал в то, что ты не из наших…

Он рыгает, прикрыв рот салфеткой — собственно, что он делает, не видно, только по звуку все понятно.