Катарина Масетти - Не плачь, Тарзан! Страница 6

Ах, Шарлотта… Когда мы занимались любовью, я чувствовал легкий аромат «Ли», а ее волосы всегда были шелковистыми и блестящими. Иногда, рассердившись, я думал, что все ее ужимки заимствованы из рекламы «Л'Ореаль»: «Ведь ты этого достойна!» — упругая походка, колышащаяся при ходьбе прическа пажа, шаловливо-невинный взгляд через плечо…

Не понимаю, почему наши вечерние встречи заканчиваются тем, что мне становится с ней скучно. Почему я никогда не влюбляюсь, ни в Шарлотту, ни в резвых, как маленькие породистые щенята, девушек с работы? Или, к примеру, в моего биржевого маклера, она такая милая, чуть не расплакалась, когда мои акции понизились в цене из-за падения курса…

Наверно, мне не дано. Конечно, иногда у меня бывали влюбленности, короткие, точно оргазм, особенно в начале весны, нередко в девушку из богемных кругов — в красивую актрису или художницу. Мой любимый типаж: глаза огромные, темные и блестящие, как у тюленя; волосы падают на плечи тяжелой копной; стройное тело и длинные ноги. Нахальный высокий бюст — я не из тех, кого волнует, что она туда подложила, меня интересует лишь как он выглядит. Но проходит пара недель, и чувство испаряется, начисто! Я вдруг замечаю, что ее голос звучит в моем автоответчике гораздо чаще, чем мой в ее, она начинает слать мне пошлые девчачьи эсэмэски, украшенные сердечками, и я сразу сникаю, как рассада без полива. Раньше я старался выйти из игры с помощью какого-нибудь шикарного подарка, выжимал из себя речь о том, какой я подонок, дескать, не умею любить по-настоящему, даже такую прекрасную женщину, как она… О том, что нам надо расстаться, потому что такие отношения не для нее… И стоит мне только вздохнуть свободно, как на горизонте появляется новая штучка. Так продолжается уже много лет и вошло в привычку. Старые друзья прозвали меня Дон Ян, порой мне кажется, что я реализую их мечты, вместо того чтобы жить своей собственной жизнью. Иногда, придя домой после очередных разборок, в которых я выгляжу подонком, я стою в прихожей и в слезах возношу пьяные жалобы собственному отражению в зеркале: черт, ну почему я не могу найти настоящую любовь?.. В такие моменты мне ужасно себя жаль.

С недавнего времени я редко появляюсь на публике с одной и той же девушкой больше трех раз, чтобы не осложнять себе жизнь. Никогда не поздно наверстать упущенное, через пару лет можно тряхнуть стариной и хорошенько покрутить жернова старой любовной мельницы, если фишка ляжет… Но с Шарлоттой я чувствую себя как-то уверенней, по крайней мере, мы знаем, что мы друзья, да и в постели нам неплохо.

Последнее время мне стали нравиться женщины, которые раздражают меня: какие-нибудь политиканши, размахивающие руками, эксперты по «межполовым вопросам», всякие… ну да, всякие тетки вроде Тарзан из того дома отдыха.

До сих пор помню ее вкус.

«Актер не обязан ставить оценки зрителям»

За кольцо мне дали семьсот пятьдесят крон, значит, оно стоило в несколько раз больше. Господи, сколько же Мике за него заплатил? Зато оно спасло нас от нужды, каникулы закончились, и первая зарплата не за горами.

Учебный год начался хуже некуда. Учитель рисования не может хорошенько узнать класс, потому что дает там три-четыре урока в неделю, — мой знакомый учитель шведского языка, работавший много лет с одними и теми же учениками, отзывался о них, как о своих юных родственниках, — мне же надо зубрить имена учеников то одной разношерстной группы, то другой сборной солянки с разных потоков, в общей сложности получается почти несколько сот студентов. Кому еще приходится по работе ежедневно иметь дело с сотнями незнакомых людей?! Актерам? Да, но им хотя бы не надо заучивать имена своих зрителей, чтобы потом оценить их творческий потенциал по пятибалльной шкале! А не выучишь имена, будут проблемы. Дети народ изобретательный, они всегда пользуются ситуацией — если я не запомню имен, я даже не смогу узнать, присутствовали они на занятии или нет. Бестолку орать: «Эй ты, в черной кепке, а ну-ка прекрати брейк-данс в классе!» Не говоря уже о том, какое стоит хихиканье, если перепутаешь Оскара и Олле. Я их понимаю, сама помню, как неприятно, когда учитель смотрит тебе в глаза и вместо Марианы называет Марией.

Не успеешь выучить имена, как пора прощаться — иногда администрация так намудрит с расписанием, что занятия заканчиваются посреди учебного года, — и вот уже перед тобой новый поток учеников. Но прежде чем окончательно расстаться, надо поставить оценки и при этом никого не перепутать, вот тут-то и начинаются нравственные терзания. У меня рука не поднимается поставить низкую оценку Веронике, которая рисует как курица лапой, и фантазии у нее не больше, чем у трамвая. Ведь она целый семестр потела над эскизами, рисовала буквы, чертила и фотографировала, делала отпечатки и лепила из глины, старательно высунув язык, все праздники работала над заданием, которое поняла совершенно неправильно, и всякий раз, показывая нам свои унылые творения, она смотрела с таким ожиданием. В том же классе время от времени появлялась Юханна, изредка поглядывавшая в мою сторону из-под черной крашеной челки. Свое тотальное отвращение к происходящему она выражала тихим пофыркиванием, иногда она дремала, веки ее слегка подергивались, словно она видела прекрасные сны. А потом внезапно вскидывала руку в поисках карандаша и делала такой шикарный эскиз афиши, что какая-нибудь рекламная фирма сразу взяла бы ее работу. Или вдруг несколькими движениями лепила из глины карикатуру на Веронику, да такую похожую, что весь класс просто взрывался от смеха. Попробуешь ее похвалить — фыркнет и потопает прочь. И что, ставить ей после этого высокую оценку только за то, что она талантлива от природы? Но с другой стороны, не ставить же хорошие оценки только прилежным и усердным ученикам? А как же таланты? Можно ли наказывать Юханну за то, что в школе ей делать нечего, по крайней мере на уроках рисования?

Была б моя воля, я бы ставила оценки по пятибалльной шкале, снабдив их комментариями длиной с небольшую повесть, чтобы все было по совести, — только при условии, что у меня в классе будут учиться десять человек, а не триста… Но разумеется, всем понятно, что я на глазах всею честного народа лишь немного завышаю оценку Веронике и немного занижаю Юханне, после чего первая в отчаянии рвет в клочья свой последний корявый эскиз, в то время как весь класс дружно негодует оттого, что второй не поставили самую высокую оценку. Эх, быть бы мне учителем математики, там все ошибки очевидны и почти всегда можно научиться найти верный ответ.

Ладно, не будем о грустном, конец семестра еще не скоро.

А пока что я врываюсь в учительскую, пытаясь сделать вид, что спешу на важную встречу. Ну невмоготу мне ворковать, сидя вместе со всеми на диванчике в первую неделю после каникул, когда кругом стоят разговоры о подводном погружении на Мальдивах и гастрономических турах в Тоскану. «А вы, Мариана, как провели отпуск?»

В один прекрасный день я с гордо поднятой головой отвечу, что теплыми вечерами мы жарили сосиски на гриле, а однажды я оказалась в песчаных дюнах рядом с тобой.

«Как дорого быть бедняком»

— Ну не могу я обратиться к такому парню с вопросом, не завалялось ли в его «ламборджини» пары описанных штанов! — сокрушалась Йенни через несколько дней после нашего приключения на побережье. — Хотя в том пакете лежали еще новые полотенца, они бы нам так пригодились…

— Нет проблем, — говорю я. — Давай телефон, он ведь наверняка оставил тебе визитку? А что будем делать с деньгами, которые он одолжил на врача? У тебя как с финансами?

— Я смогу заплатить через три недели, во вторник, — сказала Йенни. — Сейчас делают перерасчет. А потом мне выдадут аванс в счет пособия. Тот парень сунул мне двести пятьдесят крон.

Она выудила из сумки визитную карточку с такими изящными вензелями, что прочесть имя можно было с трудом: тонкие черные и красные линии, имя и адрес напечатаны каким-то модным, совершенно нечитаемым шрифтом в немецком готическом стиле. Ко всему прочему карточку украшали отпечаток накрашенных губ, поскольку ее держали в зубах, и следы абрикосового пюре для детского питания — это уже Йенни постаралась.

Я поглядела на карточку: «Ян Видинг» — и все, только номер мобильного в самом низу. Сто пудов, у него модный телефон с цветным экраном. На таких играют в рулетку, снимают на видео родственников и заполняют декларацию о налогах. Не прерывая беседы.

Я набрала номер и услышала автоответчик: «Это Ян. Я перезвоню вам позже». Затем сработал звуковой сигнал.

«Это Тарзан, помнишь меня? — спросила я. — Моя подруга хотела вернуть тебе деньги и забрать пакет, который забыла у тебя в машине. Если захочешь со мной связаться по поводу ее вещей, звони по номеру пятнадцать ноль восемь тридцать четыре».