Кэндзабуро Оэ - Лесной отшельник ядерного века Страница 6

Весть о том, что нынешней весной у нас будет грандиозный праздник духов, мне принесли крестьянки, жившие по соседству со мной. Жители деревни, очевидно, не хотели говорить мне заранее об этом вызванном экстренной необходимостью празднике – слишком много чести для козла отпущения, вышвырнутого деревенской общиной на пограничную черту ее владений! А крестьянки с окраины деревни, по праву ближайших соседей более других издевавшиеся надо мной и моей женой-изменницей, теперь первыми пришли ко мне – и не с пустыми руками – под предлогом сообщить новость. На самом деле причина их посещения была другая: они собирались сменить верование предков на вероучение другой, тоже буддийской, секты, имевшей многочисленных последователей. Новый наш настоятель, естественно, противился этому, а миссионеры секты ратовали за новую религию, и крестьянки предместья, охваченные беспокойством, не знали, на что решиться. И дело было не только в религиозных чувствах, корни беспокойства уходили глубже: задавленные нуждой люди искали путей к новой жизни, и предместье бурлило, переживая в миниатюре период религиозной Реформации. Вот они и пришли за советом ко мне – пусть изгнанному, но все же оставшемуся для них духовным пастырем. Кроме того, зная меня много лет, они заранее предвидели мой ответ. И я отвечал именно так, как им хотелось: «Это в вашей воле, вы свободны в своих поступках!»

Говорят, влиятельные лица нашей долины во главе с лесовладельцем сначала категорически воспротивились проведению праздника духов: как-никак праздник являлся признанием их беспомощности, наглядным доказательством обращения за поддержкой к высшей силе. А кому охота признавать себя несостоятельным и выставлять напоказ скрытую в глубине души тревогу? Но теперь обстоятельства изменились, и главы общины сами настаивали на устройстве праздника в начале весны. По словам женщин, рассказывавших об этом совершенно спокойно и Даже весело – ибо они были на крайней ступени нищеты и ничто уже не могло ухудшить их положения, – наши заправилы понесли огромные убытки в результате спекуляции на бирже. Как ни странно, они по совету корейца, владельца супермаркета, некоронованного короля нашей долины, играли на самых неустойчивых акциях, связываясь по телефону с Осакой. Сначала некоторые из них неплохо заработали, но, чем больше они заработали, тем глубже оказались раны, полученные ими после резкого падения цен на бирже прошлой зимой. Сам «король» не понес никаких потерь, прекратив игру за день до начала паники, и кое-кто усматривал в этом месть корейцев, насильственно пригнанных во время войны в наши края и принужденных работать в страшных условиях. К счастью, никто из пострадавших не покончил самоубийством, но, как сказали женщины, «кое-кто из старичков ума решился». Впрочем, этим словам нельзя полностью доверять, поскольку ненависть крестьян к влиятельным и богатым людям до того велика, что стоит кому-нибудь из богачей прослезиться, как его тут же запишут в сумасшедшие. Короче говоря, наши заправилы, претерпев жестокий удар судьбы, решили как можно скорее, в самом начале весны, устроить праздник духов и очиститься от всех напастей.

Праздник состоялся, и во время этого праздника произошли трагические события… Но прежде чем приступить к их описанию, необходимо сказать о странном поведении отшельника Гия, начиная с похорон Дзин и вплоть до самого праздника. Каждый день он появлялся в поселке и оглашал долину своими воплями – поистине то был глас вопиющего в пустыне! – о гибели городов и возрождении леса. Очевидно, эти фантастические проповеди были выражением его взглядов на современную цивилизацию, которые он впервые высказал мне на дороге, но злые языки утверждали, что Гий просто-напросто озлобился и теперь решил докучать жителям долины всеми доступными ему средствами. Старик действительно был обижен: его не допустили к общему столу на поминках по несчастной толстухе Дзин, а, как было заведено, угостили объедками, но, Гий, очевидно уже тогда решивший стать новым пророком, гордо отказался, и для него начались тяжелые дни – дни самого настоящего голода. И теперь, голодный, пылавший ненавистью ко всему человечеству, он жутким голосом вещал свои проповеди, походя не на пророка, призванного спасти род людской от атомной чумы, а, скорее, на самого демона атомного века.

…Все, все, кто хочет выжить в атомный век,бегите из городов и деревень,бегите в лес,прячьтесь среди деревьев!Вы сольетесь с лесоми станете частицей возрожденной мощи леса!..

Не стану подробно распространяться о празднике духов, этом торжественном, освященном традицией действе, когда души тех, кто некогда навлек на долину беду или был при жизни отъявленным бунтарем и злодеем, выходят под звуки барабана из леса, – ты его прекрасно знаешь, – остановлюсь лишь на некоторых особенностях последнего праздника. Вереницу духов, хорошо знакомых обитателям долины, дополняли две новые фигуры: дух в красной маске, густо утыканной на месте глаз гвоздями, – дух твоего младшего брата, разрядившего себе в лицо дробовик, и еще один – дух леса, в ярости гнавшийся за процессией, но не смевший примкнуть к торжественному шествию, потому что его все время отгоняли. Духом леса был отшельник Гий.

Именно отшельник Гий, представлявший дух леса, хоть он и не был официальным участником праздника, являлся самым любопытным персонажем в этот день. Дети вовсю таращили глаза и не отставали от него ни на шаг. Отшельник Гий вырядился чрезвычайно причудливо и комично, да еще, выкрикивая свою сумасшедшую проповедь, ни секунды не стоял на месте, а носился с бешеной скоростью, желая, очевидно, наглядно продемонстрировать вселившуюся в него силу атома, «источаемую возрожденным лесом».

Изображая духа леса, он, естественно, хотел украситься ветвями и листьями, но ранней весной еще не было свежих зеленых побегов, а ветви хвойных деревьев, наверно, оказались слишком тяжелыми для старика, и Гий покрыл себя сухими ветками кустарников и остатками почерневшей прошлогодней листвы. В этом облачении он походил на большого грязного ежа или на шар сухой травы, наподобие тех, которые скатывают некоторые жуки, только огромных размеров. Из шара торчали лишь тонкие жилистые ноги и одна рука, державшая заостренную бамбуковую палку. Если бы не голос, доносившийся откуда-то из самой глубины этого вороха и в тысячный раз произносивший всем известную проповедь, никому бы и не догадаться, кто изображает лесного духа.

Праздничная процессия, продолжая отвергать этого безумного духа, направилась к вашей усадьбе. В былые времена все бы вошли в бревенчатый дом и начали бы его славить, но дом давно сломали и ничего от него не осталось, кроме каменного подвала, поэтому духи спустились в подвал, разожгли там костер и закружились вокруг него в пляске. И огонь и пляска были как нельзя более кстати – весна еще не вступила в свои права, с бледного неба рушился колючий ветер и пронизывал насквозь. Потом участники праздника прошли во флигель и начали нить и есть. Бедняга Гий не был допущен ни к ритуальному танцу, ни к праздничной трапезе – правда, я сомневаюсь, пролез бы он в своем громоздком облачении сквозь раздвинутые сёдзи, – и теперь, разгневанный, обиженный, жующий на ходу моти, завернутую в бамбуковый лист, заметался по галерее. Прочие зрители спокойно наблюдали за всем происходящим, и лишь один Гий не находил себе места. Он заглядывал в гостиную, выкрикивал реплики по поводу выступлений других духов, а потом направился к каменному подвалу и вместе с детьми и взрослыми, ожидавшими второй половины празднества, стал подбрасывать ветки в ярко пылавший костер.

В доме меж тем продолжалось торжественное питие из большой чаши. Так уж у нас заведено: если праздник, надо потчевать друг друга, потчевать, несмотря на сильно отощавшие кошельки, несмотря на всеобщее оскудение. Большая чаша ходит по кругу, и люди, угощая друг друга, самозабвенно отдаются празднику, наслаждаются праздником, мучаются праздником, истязают себя праздником до тех пор, пока не упьются вдрызг. Они ведут себя так, словно праздник – самое важное событие в их жизни, словно еще недавно они не вздыхали и не жаловались: «Ах, опять праздник!» На этот раз все шло, как обычно: задолго до праздника начались охи и вздохи, нараставшие по мере приближения торжественного дня и перешедшие во всеобщий стон накануне – казалось, люди просто в отчаянии, оттого что кому-то пришло в голову устроить этот экстренный, внеочередной праздник. Но торжественный день настал, и все очертя голову бросились в праздничный водоворот и начали без конца потчевать друг друга, яростно разрушая остатки своего материального благополучия. Может быть, это не что иное, как взрыв огромного недовольства, принявший форму массового психоза? Может быть, в этот день жители долины, веселые, отчаянные и отчаявшиеся, забираются в большую чашу, как в ракету, и совершают массовый побег, оторвавшись от мрачного притяжения повседневной жизни и устремляясь в еще более мрачное «куда-то»?…