Жоржи Амаду - Жизнь Страница 6

Продолжаю:

Каждое утро, очень тихо, чтобы не разбудить соседок, девушка включала транзистор, одолженный у Марии да Пенья, включала исключительно ради программы «Радио-Часы», передающей «точное время и новости культуры», и никакой музыки — только падающие капли звуков, отсчитывающие уходящие минуты. Кроме всего прочего, этот канал использовал интервалы между каплями-минутами для торговой рекламы — она обожала рекламу. Это была великолепная программа, так как между сигналами она давала массу интересных сведений, которые, возможно, когда-нибудь ей пригодятся. Так, она узнала, что императора Карла Великого звали в его родной стране Каролус. Правда, ей ни разу не представился случай блеснуть своими познаниями, ну, как знать, может быть ей это удастся, кто ищет, тот всегда найдет. Однажды она услышала информацию о том, что лошадь единственное животное, которое не скрещивается со своим потомством.

— Ну, это, парень, уже непристойность, — сказала она диктору.

В другой раз она услышала: «Покайтесь во Христе, и Он даст вам счастье». И она покаялась. Так как она не знала, в чем, то каялась всем и во всем. Пастор также сказал, что месть — это козни дьявола. И она не мстила.

Да, кто ищет, тот всегда найдет. Правда? У нее было то, что называется внутренним миром, но она не знала об этом. Она жила этим миром, словно поедала собственные внутренности. Утром по дороге на работу она производила впечатление тихой помешанной, потому что витала где-то далеко, в высоких и ослепительных мечтах. Мечты эти, несмотря на всю их интимность, были расплывчаты и смутны, потому что не имели стержня — опыта чувств. Чаще всего в ней была пустота, та пустота, что заполняет души святых. Была ли она святой? Похоже на то. Она не понимала, что она думает, потому что ничего не хотела сказать. Но, кажется, вся ее жизнь была долгим размышлением ни о чем. Другие люди были нужны ей только для того, чтобы верить в себя, хотя она теряла себя в бесконечных круглых пустотах, которые заполняли ее. Она размышляла даже печатая на машинке от этого делала еще больше ошибок.

Но у этой девушки были свои радости. Холодными ночами она, дрожа под холщевой простыней, любила читать рекламные объявления, которые вырезала в конторе из старых газет. Она их коллекционировала, приклеивая в альбом. У нее было одно, самое любимое, с цветной фотографией открытой баночки с розовым кремом для кожи, кожи женщин, непохожих на нее. У нее начинался нервный тик, стоило ей закрыть глаза и с наслаждением представить эту баночку в своих руках: крем был такой аппетитный. Если бы у нее были деньги, она бы обязательно купила его. Не для кожи, нет, она бы съела его, прямо ложкой из банки. Дело в том, что ее организму катастрофически не хватало жиров, он высох, как пустой бурдюк. Она превратилась, подобно времени, в материю в ее первоначальной форме. Возможно, так она спасалась от искушения быть несчастной и жалеть себя. (Когда я думаю, что я мог бы родиться ею — почему бы нет? — я трепещу. Тогда я сам себе кажусь трусом и чувствую свою вину, как гласит одно из названий этой книги).

В любом случае, будущее, кажется, станет лучше. По крайней мере будущее имеет то преимущество перед настоящим, что не может не быть лучше, если настоящее — хуже некуда. Но эта девушка не была нищая духом. В душе ее словно благоухал неувядающий цветок. Потому что, как ни странно, она верила. Она была всего лишь сгустком живой материи. Но она существовала. А я? Обо мне известно только, что я дышу.

В ней было небольшое, но неугасимое пламя — дыхание жизни. (Эта история стала для меня маленьким адом. Боги не хотят, чтобы я писал о прокаженных, в противном случае грозятся наслать на меня проказу). (Если я откладываю описание событий, которые я смутно предвижу, то делаю это для того, чтобы с разных сторон охарактеризовать мою героиню, девушку из штата Алагоас. И еще для того, чтобы читатель, если таковой найдется, впитал ее, как иссушенная земля впитывает воду. Эта девушка — правда, о который я предпочел бы не знать. Не представляю, кто в этом виноват, но кто-то должен за это ответить.)

Не случится ли, что вторгаясь в ее жизнь, я нарушаю сокровенную тайну? Не настигнет ли меня кара за рассказ об этой жизни, которая, как и все прочие жизни, есть тайна нерушимая? Исступленно пытаюсь найти в этом существовании хотя бы один драгоценный камень. Возможно, в конце он появится, ослепляя своим блеском, я не уверен, но очень на это надеюсь.

Я забыл сказать, что у этой машинистки временами появлялось отвращение к пище. Это началось, когда она в детстве узнала, что съела за обедом жареного кота, и навсегда испугалась. Она потеряла аппетит, долго ничего не ела. Ей казалось, что она совершила преступление, что это был жареный ангел, и его крылышки хрустели у нее на зубах. Она верила в ангелов, а раз она верит — ангелы существуют.

Она никогда не обедала и не ужинала в ресторанах. Ела стоя в забегаловке за углом. Ей почему-то казалось, что каждая женщина, входящая в ресторан, — француженка и выглядит нелепо.

Она не понимала значения некоторых слов. Например, слова «эфемерный». СеуРаймундо часто давал ей перепечатывать бумаги, написанные его красивым почерком, где было много таких слов. Она нашла слово «эфемерный» чрезвычайно таинственным и перепечатала с необыкновенной тщательностью, не пропустив ни одной буквы. Глория, ее сотрудница, была стенографисткой и не только зарабатывала больше, но и не боялась трудных слов, которые так любил их шеф. А пока моя героиня влюбилась в слово «эфемерный».

Еще один штрих: она никогда не получала подарков. Впрочем, она и не мечтала о них. Только однажды ей страстно захотелось одну вещь, это была книга, которую сеу Раймундо, любящий литературу, оставил на столе. Книга называлась «Униженные и оскорбленные». Девушка задумалась. Возможно в первый раз она отнесла себя к определенному социальному классу. Она думала, думала, думала и думала. Она пришла к выводу, что на самом деле никто никогда ее не обижал, просто так уж устроен мир, борьба здесь бессмысленна, ради чего бороться?

Я спрашиваю себя, узнает ли она когда-нибудь любовь, будет ли в ее жизни этот сладостный полет? Я ничего не знаю. Что делать, если правда в том, что все в мире немного печальны и немного одиноки. Девушка с северо-востока теряется в толпе. (сеу — сокращение от «сеньор»). На площади Мауа, где она садится в автобус, очень холодно, и негде укрыться от ветра. Зато, ах! есть на свете груженые корабли, которые передают ей привет неизвестно от кого. Но такие мысли не часто приходили ей в голову. Обычно она выходила из темной конторы, вдыхала сумеречный воздух улицы и убеждалась, что вечер наступил в отведенный ему час. Неотвратим ход часов, управляющих временем. Да, к моему несчастью, неотвратим. Сегодня, как и вчера, и как каждый день. Ну, и что? А ничего. Что касается меня, автора этой жизни, то я не люблю рутины, предпочитаю что-нибудь необычное.

Кстати, о необычном. Однажды девушка увидела в кафе мужчину такого, такого, такого красивого, что ей захотелось иметь его в доме, как если бы он б-б-был о-о-о-огромным изумрудом на б-б-бархатной подушечке. Только смотреть, не прикасаясь. Она увидела у него на пальце обручальное кольцо. Как можно выйти замуж за-за-за существо, которое создано для-для-для того, чтобы им любовались? — спрашивала она себя, с трудом собравшись с мыслями. Она бы умерла от стыда, если бы ей пришлось обедать с ним за одним столом, потому что он был слишком красив для человеческого существа.

Почему бы однажды не дать спине отдых? Но она знала, что шеф никогда не поверит, что у нее болит позвоночник. Тогда она решилась на ложь, которая убеждает больше, чем правда: она сказала шефу, что не сможет прийти на работу, потому что ей надо удалять очень болезненный зуб. И ложь помогла. Иногда только она может помочь. Итак, на следующий день, когда четыре усталые Марии ушли на работу, она в первый раз в жизни стала обладательницей одной очень ценной вещи: одиночества. Комната принадлежала только ей одной. Она плохо представляла, как использует это пространство. Рядом никого. И тогда она стала танцевать, и это был безусловно мужественный поступок, ведь тетка не одобрила бы его. Она кружилась и танцевала, потому что, оставшись одна, она стала: сво-бод-на! Она использует все преимущества с таким трудом завоеванного одиночества: и включенное на полную громкость радио, и простор комнаты без Марий. Она попросила взаймы у квартирной хозяйки немного растворимого кофе и кипятку и выпила его перед зеркалом, чтобы не потерять себя. Возможность обрести саму себя была благом, которого она не знала раньше. Наверное, я никогда в жизни не была так счастлива, как сейчас, — думала она. Она никому ничего не должна, и никто не должен ей. Она даже позволила себе такую роскошь, как скука, вещь в определенном смысле даже изысканную.

Я немного удивлен той легкостью, с какой она попросила взаймы. Значит ей нужны какие-то особые условия, чтобы выглядеть очаровательной? Почему в жизни она совсем не такая? Даже ее отражение в зеркале не было ужасным: она выглядела довольной, но словно не совсем нормальной. — Ах, месяц май, я никогда тебя не забуду! — воскликнула она на следующий день, 7-ого мая, она, никогда не восклицавшая прежде. Потому, вероятно, что наконец ей что-то было дано. Дано ею же самой, но дано. Незабвенный, счастливый день. Яркий солнечный луч ворвался и осветил ее тусклое существование. Май, месяц белых свадебных одежд. То, что последует за этим — только попытка восстановить три, уже написанные страницы, которые, к несчастью, моя кухарка выбросила в мусорное ведро. Нет, это почти невыносимо, и я не надеюсь найти поержку у живых, мне могут помочь только мертвые. Увы, мне не удастся без потерь восстановить то, что я написал о встрече моей героини с ее будущим возлюбленным. Оставлю все как есть. И если меня спросят, как это произошло, я скажу: не знаю, я потерял эту встречу.