Николай Евдокимов - Грешница Страница 6

– Может, и все.

– Эх же ты какая! Мы не богатее других. Завтра вот еще повезу брату Василию три сотенных. Просил четыре, а поскольку мы на Марью больше других положили, отвезу три.

Ксения удивленно вскинула на него глаза:

– Да что вы, батя, вы ж месяц назад ему двести рублей отдали… Куда же еще?

– Ишь ты, жалко! Чего ж десятку не пожалела, всю так и бухнула? А две тысячи помнишь? Те, что община нам на корову пожертвовала?

– Да не жалко, батя, вы ж туфли мне хотели купить, – устало проговорила Ксения, – рукомойник надо – опять денег не будет…

Афанасий Сергеевич насупился:

– Болтлива больно стала… Не босая ходишь, подождешь. Рукомойник захотела!

– Что ж сделаешь, доченька, – сказала Прасковья Григорьевна, – надо брату Василию. Бог дал деньги – бог и взял.

– Работаю, работаю, а туфли не могу купить! – Ксения поднялась, пошла в комнату, но в дверях остановилась, обернув к отцу и матери побледневшее лицо.

– Чего еще? – спросил отец.

– Батя, не могу я глядеть на Михаила, – сказала она и заплакала. – Не невольте меня!

– Ну и напужала, – проговорил Афанасий Сергеевич, – не голоси. А теперь слушай мое слово. Нет тебе никакой неволи, понятно? Не нам с ним жить.

– Спасибо вам, батя, – просветлев, воскликнула Ксения, – вы ему скажите, чтоб не приходил больше, не могу я!

– А вот этого не скажу. Пущай ходит. Неволить тебя никто не станет, а желание наше ты должна учитывать. Пара он тебе. Пущай ходит, а ты привыкай, глядишь, и свыкнешься. И брата Василия это большое желание. Михаил нужный для нашей общины человек – умный, в писании начитанный, проповедником будет.

– Батя!

– Родитель говорит, помалкивай! Встречайся до времени с ним, а не даст господь любви, что ж, неволить не будем. Вот и весь разговор.

Ксения хотела что-то сказать, но Афанасий Сергеевич цыкнул и ушел в комнату. Ксения стояла, прислонясь виском к притолоке двери, слезы катились по ее щекам.

– Доченька, – сказала Прасковья Григорьевна и наклонила ее голову, поцеловала в лоб, – ты одна у нас, кто ж тебя неволить станет? А уважение человеку как не оказать? Может, это господь тебя испытывает? А потом и любовь пошлет?

– Нет, маманя, нет! Не хочу я замуж! – Ксения закрыла руками лицо, выбежала во двор.

Она стояла, прижавшись к холодной изгороди. Далеко на краю деревни стучал движок – это в клубе показывали кино. Вот сидят, смотрят – и не наказывает их бог. За что же ей, Ксении, от него такая немилость? Там Иван, там Зина. Зимой будет их свадьба. Зина уже платье новое шьет, и оба они, как телята весной, вроде даже одичали от счастья. «За что же мне немилость от тебя, господи?»

Ксения прошла в сарай, забралась на сено. Она задремала, но вдруг испуганно открыла глаза, услышав дрожащий голос Михаила.

– Сестра, а сестра, – шептал он, – ты здесь, сестра?

Ксения молчала.

– Отзовись, сестра! Здесь ты? Я не ушел, я поговорить с тобой хочу. Ты здесь? Ну отзовись, не терзай! Я знаю: ты здесь. Я ж видел, сестра! Отзовись.

Он чуть не плакал. Ксения ясно представила его жалкое лицо, его всегда влажные глаза.

– Нехорошо, сестра! Я к тебе со всей душевностью, поговорить хочу. Скажи только: здесь ты или нет? Я ж знаю: тут ты!

– Ну чего тебе? – наконец сказала Ксения. – Коли знаешь, чего спрашиваешь? Зачем вернулся?

– Поговорить хочу, – обрадованно зашептал Михаил, зашуршал сеном, и не прошло секунды, как он оказался возле нее.

– Ты что? – крикнула Ксения. – Ты зачем влез! Ишь скорый какой! Нет уж, слезай, да оттуда и говори, не глухая.

– Холодно там, не гони. Я ж душевно к тебе… Я добрый, сестра… Хочешь, уеду завтра совсем? Буду письма писать. Может, полюбишь и сама позовешь.

– Уезжай, а? – с мольбой сказала Ксения. – День и ночь стану молиться за тебя…

– Уеду, уеду. Буду в одиночестве плакать о тебе… Сирота я одинокая на этом свете… Неужто завтра прямо и уезжать? – прошептал он и затих, тяжело дыша. – Ксень, – наконец спросил он, – ты тута?

– Нет, в Америку улетела… Ты слезай, брат, хватит, нагрелся.

– Сейчас, сейчас, – сказал Михаил, приподнялся и вдруг обхватил Ксению и, шепча: – Ты не пугайся, ты тихо лежи, – прижался скользкими своими холодными губами к ее губам. Она почувствовала, как рука его завозилась у нее под юбкой, и закричала, ударила его коленкой в живот.

Михаил отлетел в сторону.

– Ах ты пес шелудивый! Вот ты какая сирота одинокая!

На крик ее прибежали из избы заспанные, полуодетые Афанасий Сергеевич и Прасковья Григорьевна.

Поняв, что случилось, Афанасий Сергеевич за ноги стащил Михаила вниз, выволок во двор.

– Не трожь, брат, не трожь, дьявол меня попутал! – кричал Михаил. Свет из окна упал на его желтое от страха, узкое, голое лицо. Афанасий Сергеевич сплюнул.

– Раздавить тебя, змея, – дело божеское… Рук марать не хочу. Завтра к брату Василию явишься, он найдет на тебя суд.

– Что же это делается! – крикнула Ксения. – Батя! Да я ему глаза выцарапаю. – Она бросилась к Михаилу, но отец задержал ее:

– Не греши, дочь…

– А сама какая, сама? – осмелев, закричал Михаил. – Сама вон господа в друзья сатане определила… Иль не помнишь?

– Замолчи! – Афанасий Сергеевич рассвирепел и занес уже было над ним руку, но Михаил отскочил, бросился вон со двора.

«Вот ведь как вышло, по-моему», – только и подумала Ксения, узнав, что брат Василий разгневался на Михаила и отправил его обратно в Томск с письмом к тамошнему руководителю общины. Исчез Михаил из ее жизни, и Ксения забыла о нем, даже не вспоминала.

Однажды Ксения возвращалась из города с собрания секты. Прасковья Григорьевна и Афанасий Сергеевич остались ночевать у пророчицы Евфросиньи.

Город уже засыпал. Улицы его были тихи, пустынны. Ксения постояла у моста через реку, ожидая попутной машины, но не дождалась и решила идти пешком. Было холодно, пахло рекой, грибной плесенью и дымом от единственного в городе механического завода.

Сразу же за городом начинался лес. Сначала редкий, он становился все гуще, все темнее. Где-то хрустнула ветка, глухо шлепнулось что-то о землю, может быть, шишка упала. В холодной, жуткой мгле противным голосом вскрикнула сова. Ксения вздрогнула от неожиданности, не от страха. Она не боялась ночного леса, она испытывала другое чувство, более сильное, чем страх. Наедине с размытыми тьмою деревьями ее охватывала тоска: огромен мир, и человек в нем одинок, жалок, как осенний лист…

Ксения прошла уже, наверно, половину пути, когда послышался шум машины. Свет фар, веселый и яркий, задрожал на деревьях, и деревья отступили с дороги в еще более сгустившуюся тьму. Ксения подняла руку, грузовик остановился, дверца кабинки открылась, и Ксения увидела Алексея Ченцова.

– Наконец-то встретились, – весело сказал он, – ну что ж, садись.

Ксения подумала с секунду и полезла в кузов.

– Куда ты? – крикнул Алексей. – В кабину садись, слышишь, а то ведь не повезу.

– На свежем воздухе я люблю, – ответила Ксения, – поезжай.

– Не выдумывай, – сказал Алексей; он вышел из кабины и ухватился за борт грузовика, – тут у меня канистра, ноги отдавит, полезай в кабину, слышишь?

– За кабину ты с меня двойную цену сдерешь, – сказала Ксения, – мне и тут хорошо.

– Я не автобус, за проезд не беру… А с тебя одна цена, что в кабине, что в кузове.

– Это еще какая?

– Поцелуй – вот какая…

– Не дури, – рассерженным голосом проговорила Ксения, – езжай, а то пешком пойду!

– Напугала! – Алексей влез в кабину, громко хлопнув дверцей. А Ксения вдруг пожалела, что забралась сюда, в кузов.

Грузовик рывком сдвинулся с места и, набрав скорость, помчался, мотаясь из стороны в сторону, подскакивая на выбоинах дороги. Вместе с ним в желтом свете фар качались и подскакивали деревья. По днищу кузова, грохоча, прыгала канистра, грозя и в самом деле отдавить Ксении ноги. Что есть силы она кулаками застучала по перекрытию кабины. Алексей притормозил и, высунувшись, крикнул:

– Надоело? Ко мне пересядешь?

Ксения спрыгнула на землю, сказала:

– Как же тебе не стыдно! – и решительно пошла по дороге.

Алексей выскочил из машины, побежал за ней.

– Погоди, Ксень… Да погоди же!

Она остановилась, взглянула ему в лицо, освещенное фарами грузовика, и опустила глаза. Он взял ее за руку.

Ладонь у него была широкая, теплая, все ее пальцы уместились в ней, как в меховой варежке.

– Ксень, – сказал Алексей. Он стоял так близко, что Ксения увидела его полураскрытые губы. Она хотела отодвинуться и не могла.

– Ну, чего тебе, – устало проговорила Ксения, снова увидела его губы и торопливо пошла к грузовику. – Больше не балуй, – сказала она, влезая в кузов.

На этот раз Алексей вез ее бережно. Ксения сидела, прижавшись спиной к борту, ее покачивало мягко, как в лодке. По кабине хлестали ветки, в ушах свистел ветер, и в небе дрожали веселые звезды.