Перихан Магден - Компаньонка Страница 6

— Значит, вас мучает бессонница?

Кажется, я впервые что-то ответила ей. Но это удивило не ее, а меня. Ведь я собиралась наказать маленькую нахалку. Собиралась поставить ее на место. Я, конечно, не собираюсь вникать в ее бредни, но что-то заставляет меня разговаривать с ней — наверное, неизъяснимая печаль, в которую она укутана, как в теплое одеяло.

Всплеснув руками, она кривится: «Это все мелкие, земные проблемы. Такие проблемы лишают меня снов. Я не случайно говорю во множественном числе: из-за этих глупостей я пропустила тысячи снов. Но это еще не все…»

Она впервые нерешительно заминается. Одобрительно киваю ей. Она уже так много сказала, что я выдержу еще.

Опустив глаза, она выдает: «Самые заразные болезни — душевные».

Неожиданный поворот… Во что эта пигалица играет со мной?

— Я вас обидела? Я только хотела сказать, что моя болезнь заразна… то есть сегодня и вы спать не будете. Видно, что вы прячетесь от чужой боли и грусти. Из-за собственной грусти, из-за собственной фантазии. Мама говорила, что в каждом человеке, у которого такая фантазия, сидит демон. Этот демон всегда готов питаться болью других людей. Пожалуйста, только не думайте, что я хочу переложить на вас свои проблемы, разбудив вашего демона. Наоборот, я, как и вы, ненавижу тех, кто так поступает.

Немного раздраженно отвечаю ей: «Надеюсь, у меня все не так плохо. Пробуждение демона не зависит от желания либо нежелания, чтобы он проснулся. А вот если на него кричать, он может проснуться — ведь он не крепко спит».

— Я лунатик. Иногда по ночам вообще не сплю. А если сплю, то слишком беспокойно. Не очень понятно, зачем я отправилась в это долгое путешествие, да еще на корабле. Вы, наверное, будете со мной в основном во время сна.

— Да с какой стати?! — взрываюсь я. От моего крика будто лопается невидимая струна — у нас обеих как гора с плеч. Но, в самом деле, с какой стати? Почему тогда не написали в том чертовом объявлении, что КОМПАНЬОНКА ТРЕБУЕТСЯ НА ВРЕМЯ СНА?!!

— Вы этого не знали… Я уверена, что вам вообще сообщили мало… но я хочу сказать… Если хотите, можете отказаться от работы со мной.

В ее голосе что-то звенит — как разлетевшиеся осколки разбитой фарфоровой куклы. Она натянута, как струна скрипки. Изо всех сил держится, чтобы не заплакать. Только крылья маленького, детского, но уже аристократического носика дрожат. Мне становится страшно грустно. Зачем, зачем я ее расстроила? Ненавижу эту госпожу Тамару. И генерального директора ненавижу — за то, что мне никто ничего не сказал.

— Пожалуйста, успокойтесь, — прошу я. — Не надо плакать. Я согласилась на эту работу исключительно по собственной воле. Мне было очень плохо в городе. Хотелось уехать. Уверена, путешествие пойдет мне на пользу.

На пользу? Более неловких, неудачных слов было невозможно найти. Но других и не надо. По крайней мере, сейчас, когда я в таком состоянии: когда меня переполняет печаль, раскаяние, сострадание, восхищение, любовь и ненависть к этому ребенку.

Нагло ухмыльнувшись, она говорит: «На пользу? Странно вы сказали».

Я молчу и пристально смотрю ей в глаза. Ее взгляд выдержать трудно. Отворачиваюсь. Смотрю перед собой.

— Ладно, раз уж вам хочется — оставайтесь. Нет проблем. Пойду к себе, пока училка не устроила истерику. Вам, наверное, хочется разложить, наконец, свою одежду. До ужина. Пока!

Хлопнув дверью, она выходит. Я чувствую себя несчастной. Будто меня жестоко обманули и бросили. Училка? Она называет страдалицу Праймроуз училкой?

Меня тут же охватывает бесконечная нежность и жалость к Мэри Джейн Праймроуз. Бедная, несчастная, забитая старушка, вынужденная ради куска хлеба терпеть эту маленькую бестию!

Продолжаю раскладывать вещи. Тщательно и аккуратно.

Разложив все должным образом («должным образом» означает, что каждая вещь лежит настолько аккуратно, насколько возможно, и притом в самом подходящем для нее месте), я вдруг чувствую такую усталость, что, кажется, готова заснуть стоя.

Отныне мне, бедняжке, привыкшей спать до полудня, придется подниматься ни свет ни заря. Странная девчонка действует мне на нервы, а мысль о том, что с корабля никуда не сбежать — ведь я обещала! — не дает покоя. Отмахиваюсь от этих мыслей, как от назойливых мух. Засыпаю.

Во сне лежу под огромным деревом в таинственном лесу. На меня падает снег — слой за слоем. Надо проснуться и идти дальше, размышляю во сне я. Но спать во сне так приятно, что нет ни сил, ни желания подняться. Внутренний голос — видимо, зверек во мне, намеренный остаться в живых, — требует, чтобы я немедленно встала. Другая часть меня греется под обжигающим снегом. И я мечусь между двумя своими половинками. Вдруг из-за деревьев появляется один мой близкий друг. От скрипа снега у него под ногами я во сне просыпаюсь. Не глядя на меня, он идет мимо. Но я знаю: он здесь ради меня и пришел издалека, чтобы разбудить меня. Я просыпаюсь, потому что благодарна ему.

Открыв глаза, поворачиваюсь к двери. Кто-то просунул в щель двери письмо. А мне приснился звук шагов.

Лежу и вспоминаю приснившегося друга. Мы с ним стали любовниками после многолетней дружбы, когда он проявил большое упорство и терпение. Обычно друзья, которые дружат по двадцать лет, любовниками не становятся. Как бы они ни нравились друг другу и не были влюблены, как бы им ни хотелось стать ближе — ничего не выйдет. Такие тяжелые отношения, как любовные, предполагают безоговорочное изначальное восхищение. А когда человека знаешь двадцать лет, это невозможно.

У нас тоже ничего не вышло. Мы просто постепенно отдалились друг от друга, без обид и упреков, и долгое время не виделись. Потом нечасто встречались. Но при каждой встрече испытывали большую нежность друг к другу, радуясь, что не расстались, а сумели безболезненно преодолеть стадию романтических отношений.

Именно этот друг всегда спасает меня в каждом ночном кошмаре. В каких ситуациях он мне только не снился. Хотя он не из тех, кто любит помогать. Но с гордостью могу сказать, что он настоящий мужчина и всегда становится для меня той самой каменной стеной, которая бывает нужна каждой женщине.

Этим вечером мне совершенно не хочется идти на ужин, видеть сумасшедшую девочку, знакомиться с несчастной Мэри Джейн Праймроуз и слушать чью-то скучную болтовню. Мне хочется поужинать у себя в каюте, в тишине и одиночестве, почитать книгу. Думаю, на сегодня общества этого ребенка с меня хватит. К тому же, только так можно будет защитить себя от этого создания — общаться с ней каждый день, но понемногу. Мысль о том, что теперь я — ее компаньонка, сильно портит мне настроение.

Взгляд опять останавливается на конверте, просунутом под дверь. И как это я только до сих пор не вскочила, чтобы схватить его?

Открываю конверт. Толстый лист бумаги, сложенный вдвое. Эта девчушка — художник никакой. Нарисовала странное животное с длинной белой шеей. Невероятно странное и неприятное. Внизу небрежно приписано:

«Мне страшно. Ведь я вас обидела. И вы не придете на ужин. Мэри Джейн замучила морская болезнь. (Я ей велела выпить, наконец, таблеток.) Вы же не бросите меня одну? Я чувствую, нас ждет что-то необычное. Вы очень приятная. Рада была с вами познакомиться».

Дочитав, чувствую, как дрожат руки. Мне и радостно, и страшно.

Опять смотрю на картинку: что это за животное? Кажется знакомым и незнакомым одновременно. У животного кислое, почти человеческое выражение морды. Складываю картинку, кладу под подушку. Не знаю, правда, зачем и почему. Сажусь на кровать. Грызу ногти.

Вдруг появляется жуткое желание пойти на ужин. Посидеть со всеми за столом, поболтать, увидеть девчонку. Тьфу. По лбу мне дать за способность так быстро менять решения. Как ребенок.

Тут же испытываю прилив бодрости и энергии, как всегда, когда надо решить проблему. Забираюсь в душ. Моюсь. Пока сушу волосы, думаю надеть что-нибудь особенное. Что-то из нового, что куплено к поездке.

А вдруг будет неудобно? Если я буду чувствовать себя неестественно и неуверенно? Решаю не рисковать и надеть привычный и любимый мужской костюм из Японии. Все, я готова.

Готова-то готова, но до ужина еще целых два часа. Сижу, вспоминаю город. В это время дня мне часто становилось скучно дома; и тогда я выбиралась куда-нибудь. Часто это «куда-нибудь» — бар «Конституция», где я люблю подолгу сидеть с друзьями.

В «Конституции» можно и поесть как следует, скажем, рыбки (там еще рядом Рыбный базар!), и посидеть среди «своих» — никаких случайных напыщенных посетителей там не бывает. Рюмки в «Конституции» размером с аквариум, а всех официантов зовут Али. Чтоб клиенты не путались. А еще там множество котов. Они без приглашения лезут в широкие окна и двери бара — наверное, промочить горло после Рыбного рынка.

С легкой грустью вспоминаю про все «правила», принятые у нас там, и с тоской думаю о вечерах, которые предстоит провести в бескрайнем море. Пытаюсь вчитаться в «Комнату Иакова».