Бернар Кирини - Необычайная коллекция Страница 6

Вудфорд был антиподом своего соотечественника Мэтью Дж. Нила — Гулд достал с полки Complete Works[3] последнего. Умерший в тридцать шесть лет в Ливерпуле, своем родном городе, Нил выпустил десять небольших сборников стихов, которые и по сей день весьма ценят любители «черного» романтизма за их мрачную окраску. Все думают, что Нил был меланхоличным страдальцем, несчастным «проклятым поэтом». Ничего подобного: на самом деле Нил был весельчаком и бонвиваном, любившим радости жизни и женщин. Он немного скучал (семья была богата, так что работать ему не приходилось) и писал стихи, чтобы чем-то заняться. Он творил шедевры, как другие заполняют клеточки кроссвордов, без претензий. Я плохо понимаю по-английски, но Гулд все же прочел мне несколько сонетов; мне нравится их музыкальность, и я верю Гулду на слово, когда он говорит об их глубине. «Я бы дорого заплатил, — вздыхает он, — чтобы скучать в жизни так же, как Нил, и писать такие же, как он, прекрасные стихи».

В коллекции Гулда можно найти и откровенно скучные книги — Гулд зовет их «намеренными», в отличие от «ненамеренных», о которых мы сейчас говорили. Их авторы считали скуку высокой литературной ценностью и старались, как могли, создать, насколько возможно, скучные произведения. Некоторым это вполне удалось. Я запомнил несколько имен: Юбер Малавиль, Клод Виретти, Сидни Бретон, Жан-Батист Сио. Быть может, я попрошу Гулда рассказать нам однажды и о них. Хоть он немало постарался, чтобы собрать книги этих авторов, Гулд говорит, что ценит их не столь высоко, как первых, тех, что скучны невольно. «Намеренные скуки хотели, и это их право. Но вот ведь незадача: можно было бы ожидать, что они будут по меньшей мере так же скучны, как ненамеренные, те, что невольно выдали известные вам перлы, однако... это, увы, не так».

НАША ЭПОХА (II)

Времена и имена 

В последние годы некоторые интеллектуалы из самых передовых выдвинули идею, что имя — это препятствие свободе и нашей цивилизации от него одни помехи. Наследие темного прошлого, имена, по их словам, — это бремя, путы и тяжкий фактор неравенства. Сменив пол, один писатель-транссексуал потребовал право сменить и имя по своему желанию в книге, ставшей бестселлером. Десятки других книг в том же духе появились следом, отстаивая идею, что счастье на земле наступит лишь тогда, когда человеку перестанут навязывать имя.

Эти взрывоопасные теории постепенно сделали свое дело и подготовили общественное мнение. Еще два-три года назад за возможность менять имена, как перчатки, высказывалось меньшинство граждан, и лишь горстка изъявляла готовность сделать это, если выйдет разрешение. В наши дни таких подавляющее большинство. Влиятельные политические партии внесли этот пункт в свою предвыборную программу, а новое правительство, приступив к работе, поставило реформу на повестку дня. После бурных дебатов в обеих палатах эта реформа была принята, совершив революцию в гражданском состоянии нашей страны. Теперь каждый по достижении восемнадцати лет (шестнадцати в особых случаях) может свободно поменять имя и фамилию и делать это так часто, как ему вздумается, всего-навсего подав заявление в мэрию. Первыми воспользовались этой свободой те самые интеллектуалы, подготовившие проект в умах: подавая пример, они кинулись выбирать себе новые имена и замелькали на телеэкранах, демонстрируя свое колоссальное удовольствие от этого новшества. Далее настал черед анонимов, которым не нравились их имена, но которые, страшась административных демаршей, никогда не прибегали к сложным процедурам, предусматривавшимся законом прежде. Теперь Мудье, Дурандас и Кретин меняют букву и зовутся отныне Будье, Бурандасом и Кретоном, а Вошь, Дуболом и Болван переименовываются попросту в Дюрана, Лафона и Бернардена.

Но затем, когда эти первые группы сменили имена, ажиотаж упал. Правительство встревожилось: неужели реформу приняли зря? Были проведены опросы общественного мнения, которые показали, что люди по-прежнему за свободу смены имени, однако не видят в этом особой пользы для себя лично и, главное, не знают, какое имя взять на смену старому. Чтобы переломить эту ситуацию и заставить закон работать, организовали рекламную кампанию. На стенах во множестве расцвели афиши, на которых улыбающиеся молодые люди гордо показывали свое удостоверение личности, со следующей подписью: «А как вас зовут сегодня?» По телевизору крутили ролик, в котором некий старичок сообщал в мэрии, что, уступая настояниям внуков, меняет свое имя на другое, более современное. Любезная служащая отвечала ему, что смена имени зарегистрирована и вступает в силу со следующей минуты. Затем на экране возникал слоган: «Пока есть свобода менять имя, надо ею пользоваться».

Раззадоренный таким образом, французский народ в массовом порядке ринулся осуществлять свое право. Первые переименовавшиеся почувствовали себя пионерами; довольные, они всем говорили, как счастливы освободиться от своего имени, — это слово, «освобождение», само собой просилось на язык. Каждое утро в офисах тысячи служащих начинали рабочий день с того, что снимали с двери табличку со своим именем и писали в дирекцию письмо с просьбой выдать новую; изумленным секретаршам они объясняли, что зовутся отныне не Гильоме или Ренувье, а Бонапартом, де Голлем или Талейраном. Проникшись, секретарша тоже, в свою очередь, бежала в мэрию и назавтра сообщала новоиспеченному Бонапарту, что и она теперь не Буде или Лорансон, а Богарне или Монтеспан. Так и пошло: каждый агитировал своих близких, начальники подчиненных, жильцы соседей, торговцы покупателей; не прошло и полугода, как полстраны носило новые имена, а многие французы уже успели сменить по два или три.

Как и следовало ожидать, самыми востребованными оказались аристократические имена и те, что «звучат богато». Люди начинали с малого, жалуя себе дворянскую частицу, мол, пока достаточно, а там можно будет и еще что-нибудь добавить. Аппетит, однако, разыгрывался, и вот уже человек не знал меры: множились фамилии типа Левассер дю Монтан де ла Мотт-Жираде, Лефебр Мориссе дю Шато д’Иф, Шарни д’Антремон дю Рюиссо д’Эспенгле и Лебель дю Вилье де Сегонзак-Шатильон. Некоторые из этих громких фамилий были так длинны, что владельцы сами их не помнили и записывали на бумажке. Настоящая знать, однако, возмутилась: эти люди, из века в век гордившиеся древними именами, вдруг обнаружили, что какие-то простолюдины присваивают их себе сотнями каждый месяц совершенно законным образом и ничего с этим нельзя поделать. Судьи, извиняясь, отказывали им в исках и под шумок записывали эти исторические имена, которые затем, посоветовавшись с женами, сами же и брали себе.

Сегодня все пошло еще быстрее. Хочется новое имя? Достаточно телефонного звонка. В мэриях больших городов горячая линия работает круглосуточно. Можно зваться Никсоном днем и Брежневым ночью, Сваном с утра, Вентейлем в полдень, Шарлюсом в обед и Германтом за ужином. В семьях женщины теперь меняют фамилию, поссорившись с мужьями. Чадо, чтобы досадить отцу, в день совершеннолетия регистрирует в мэрии имя политика, которого тот ненавидит. Простой люд массово принимает имя модного певца и меняет его, когда восходит звезда другого. У молодежи, среди лицеистов, популярны имена поэтов: каждый год среди выпускников насчитывается тридцать тысяч Бодлеров и десять тысяч Гюго, а в сен-жерменских кафе непременно сидит хоть один Сартр, читая современный роман, в котором через каждые десять страниц все герои меняют имена, так что понять ничего невозможно.

На имена теперь существует мода, как на одежду. В прошлом сезоне носили бретонские фамилии, в этом году их сменили китайские. Нам предсказывают возвращение раздельного купальника-бикини, а девушки выбирают красивые итальянские имена с окончанием на «и», например Паганини или Балконетти. Глобалистов радует приток иностранных имен, почвенники же считают, что лучше бы черпать из национальных ресурсов, и опасаются полного исчезновения простых и красивых имен прошлого, таких, как Пти, Легро и Морен. Некоторые обходят сельские кладбища, чтобы создать базу данных, и призывают волонтеров возродить эти старинные, исконно наши имена, сравнивая свои демарши с деятельностью друзей природы, борющихся за сохранение вымирающих видов.

Ставшие внезапно весьма полезными визитные карточки обновляются на злобу дня. Их раздают, чтобы дать знать, как зовутся сегодня, предупреждая, что они действительны до новых указаний. Каждый держит в своей визитнице десятки картонных прямоугольничков с разными именами, которыми он имеет обыкновение пользоваться. Если кто-то видит на карточке понравившееся имя, он сохраняет ее и, стоит владельцу отвернуться, звонит в мэрию, чтобы сообщить, что отныне он будет носить это имя. Ему остается только сунуть карточку в карман, чтобы использовать ее в дальнейшем для себя. Иные карточки переходят из рук в руки по четыре-пять раз за день и мусолятся до полной непрезентабельности; в зависимости от того, насколько дорожат написанными на них именами, их отправляют в типографию, чтобы изготовить копии, или просто выбрасывают.